***

               

                «Двадцать семь»

Людской беды немая тень,
в тревожном небе затаилась,
когда судьба моя свершилась,
мне было только двадцать семь.

Как оказавшись на войне,
сверкая золотом погонов,
и возглавляя эскадроном,
я мчался первым на коне.

Рекой бежала всюду кровь,
и люди падали как камни,
и те, кто был недавно с нами,
блуждали в царстве вечных снов.

С картиной ужаса в глазах,
земля взмолилась о пощаде,
она не ведала о гаде,
что с Красным знаменем в руках.

И в ком текла другая кровь,
они без жалости рубали,
и ни на миг не понимали,
что будет божий суд суров.

Волною хамства поднялись,
все на пути своем сметая,
и, как волков голодных стая,
делить добычу принялись
Россию гордую обняв,
в своих объятьях задушили,
любовью ложной погубили,
 все до последнего отняв.

Я не был в страхе за себя,
мне было горько за Отчизну,
что все подвергла вандализму,
вся эта свора Октября.

Моя изодрана шинель,
но не упал я вовсе духом,
когда вели меня под дулом,
сквозь темный каменный туннель.

Морозным утром, ровно в пять,
едва лишь звезды догорели,
под стоны жалобной метели,
меня решили расстрелять.

Стоял я, молча у стены,
и улыбнувшись  так спокойно,
был счастлив тем, что мог достойно,
отдать себя за честь страны.

На землю падал белый снег,
раздался  выстрел так привычно,
и было пули безразлично,
что мне всего лишь двадцать семь.