Мольба

Мольба

Давным-давно в одном большом поселении немецких колонистов на Волге, насчитывавшем тогда более четырех сотен хозяйств, а ныне – стертом с лица земли, жила одна молодая женщина.
В 20 лет она была выдана замуж. В семьях колонистов было, как правило, по 8-12 детей. И ее муж Иоханнес был одним из старших сыновей, работящий, не пил, не бил, гостинцами одаривал, но был строг, сдержан и немногословен.

Чем уж он смог привлечь девичье внимание? Может, красивым майским деревом - толстый пук березовых веток, привязанный к шесту, установленным у ворот ее  родительского дома в ночь под Троицу? Ведь такое является большой честью для девушки, потому что после этого ее считают скорой невестой. А может, привлек молодцеватостью, с какой лихо отплясывал на вечеринках в дни Кирмеса – осеннего престольного праздника? Или удивило его степенное молчание, когда парни вокруг наперебой осыпали зеленоглазую красавицу шутками-прибаутками?

Молодежь часто сходилась за деревней, на лугу в теплое время года,
или в холодное время - собиралась на посиделки у кого-нибудь, где они  знакомились ближе, играли и пели.
Иоханнес обошел всех соперников, став постоянным провожатым девушки со всех вечеринок. А потом было скорое сватовство, обручение и последовавшее за ним оглашение в церкви в ближайшие три воскресенья.
Все же  времени до свадьбы хватило, чтобы научиться при взгляде на жениха не заливаться краской и не прятать вспотевшие ладошки в складках юбки.
Их венчание состоялось во второй день Рождества, и вместе с ними - еще у полудюжины пар. Три свадебных дня – это самые яркие события  в жизни.
На ту пору девушки на выданье долго не засиживались в семьях лишним ртом, а потому к замужней жизни были готовы.
Но одно дело мечты, девичьи перешептывания, взгляды на парней, другое дело – вот, данный тебе суженый -  и уже дальнейшая жизнь бок о бок и в радости, и в горести.
Очень скоро молодая женщина стала полноправной участницей трудовой жизни своей новой семьи. А это и работа в поле, на гумне, за ткацким станком, прялкой, занятие шитьем и вязаньем, домашняя работа, кухня.
Дни начинались и заканчивались молитвами.
Размеренная  жизнь наматывала годы супружества, но судьба не торопилась одарить их детьми. Зимы сменялись веснами, годы жизни улетали с журавлиными стаями,  и на втором десятке лет супружества почти не оставалось надежды на появление дитя.
К тому времени их предки уже пару веков как переселились из далекой Германии на эти раздольные приволжские земли. Однако потомки сумели сохранить уклад, обряды, ментальность. Колонисты,  в общем-то, осознавали, в каком огромном государстве теперь их родина, но события, происходящие в нем, все же пока оставались за порогами их домов…
Но предощущение каких-то глобальных перемен в жизни зрело.
Обычные домашние хлопоты все чаще стали прерываться накатывавшими на их жизнь новостями о февральской революции в Питере и Саратове,
о критическом положении на фронте.
 Мужчины  несравненно больше знали о положении дел, а женщины - больше чувствовали надвигающуюся угрозу их существованию.

И тут неожиданным подарком судьбы явилось так долго выпрашиваемое в молитвах материнство. Уже к весне она смогла поделиться с мужем, что ждет ребенка.
Природа сторицей одаривала трудолюбие. Зима обещала быть сытой и в достатке. В саду ветви ломились от обилия яблок. Бабье лето давно закончилось.
Молодой женщине труднее стало справляться по хозяйству. И однажды холодным вечером в доме появилось малое дитя. Отца немного огорчило, что долгожданный первенец не сын, но добрые чувства к жене и малышке скоро утешили.  Сын обязательно еще будет.
С неделю роженица наслаждалась покоем, освобожденная абсолютно ото всех работ по дому, купающаяся в приветливых заботах окружающих, которые баловали  ее особой едой, не всегда подававшейся к  общему столу, лакомствами.
Для каждой матери, с рождением ребенка открывается целый мир - новые заботы, новые обязанности, новые ощущения. Вот только наплывавшие на нее временами видения она не могла ни объяснить, ни сравнить с какими-либо рассказами женщин из ее окружения. Ее трепетный страх за малышку вдруг рисовал такие картины, что мать едва не теряла сознание.
Она была очень набожной католичкой, слышала о пророчествах из книги «Откровение Иоанна», старалась не грешить, регулярно посещала воскресные службы и ходила к причастию.
А в этих видениях и были картины апокалипсиса: рушился их мир, разваливались здания, гибли люди. Еще она видела какие-то наглухо заколоченные дома, в которых пленниками стали опухшие от страшного голода люди, жестоко подавляемые народные бунты - жуткое время, оплаченное ценой десятков тысяч человеческих жизней.
Некое чудище с косой и с зияющей дырой вместо лица то вырастало до громадных размеров и словно молох пожирало всех, то превращалось в малоприметную тлю, которая уничтожала все вокруг, не давая земле возможности плодоносить.
Измученная в видениях непониманием происходящего, несчастная женщина не могла знать и  неведомые ей названия грядущих событий: «раскулачивание», «коллективизация», «депортация».
Приходя в себя, пробовала что-то рассказать мужу, но тот даже не хотел слушать, суеверно открещиваясь.
А когда она однажды увидела какой-то бесконечный дремучий заснеженный лес и остекленевшие глаза мужа, в которых отразился волчий оскал, она замолчала совсем… в страхе не накликать бы большей беды.
Слова ее теперь беззвучные постоянно сплетались в бесконечную молитву за дитя, за мужа, за всех.

И вот наступило Рождество, последнее для нее. Она чувствовала это.
Мир уже шагнул в эпоху, открытую октябрьской революцией.
Немного дней – и страна впрыгнет в новый календарь, перелетев через 13 дней, открыв летоисчисление по новому стилю и догоняя, наконец,  весь остальной мир.
Снега выпало много.  На дворе разыгралась такая метель, что сторожа у церкви всю ночь названивали во все колокола, чтобы указать заблудившимся путникам, куда им двигаться.
Казалось, в такой буран никто не решится без особой нужды и носа высунуть. Но люди цепочками тянулись к церкви.

Радуйся, Мария, Благодати полная!
Господь с Тобою.
Благословенна Ты между женами
И благословен плод чрева Твоего Иисус,
 который умножает в нас веру, укрепляет надежду,
 зажигает в нас любовь.

Служба закончилась, народ разошелся.
Женщина надолго замерла у распятия.
- Мой Господь и мой Бог, помилуй, спаси и сохрани нас.
Спаси мое дитя… спаси ценой жизни моей… спаси и сохрани дитя для лучшей жизни.
Потом она подошла к любимой фигуре Богородицы:
- Моли о нас, Пресвятая Заступница, спаси и сохрани мое дитя…
в грядущее безбожное время не убирай покров с дитя…

Священник не стал прервать ее молитвенный труд, отошел в другой конец храма. Свечи у алтаря давно погасли. Горели только у выхода. Почти темно. Только поднявшись с колен, женщина почувствовала, как затекли ноги.
Все. Все сказано. Вера поможет ей расстаться с малышкой. Она поручает ее промыслу Господа. Она верит в святую охранную материнскую любовь Богородицы.
Всю силу своей веры вложила мать в мольбу о будущем ребенка.
И казалось, даже буран стих, словно устыдившись испытывать мощь своих ледяных порывов на этой хрупкой, но бесстрашной женщине.
Однако другие силы, вырвавшиеся из-под контроля, уже не останавливали свою разрушительную работу, подготавливая пахоту для раскиданных плевел…
А женщине еще довелось увидеть, как была заколочена церковь, разорена колокольня. Она угасла как свеча без кислорода… унесла с собой свою тайну. Малышке едва минуло 10 месяцев.
Последним видением матери был огромный прекрасный храм с божественной музыкой под сводами. Храм, куда, возможно, и ее потомки, пришли на рождественскую службу…

Как постигнуть, оценить этот материнский молитвенный подвиг?
Знать, что ценой своей жизни обрекает дитя на сиротство, на безрадостное детство, на жизнь с жестокой мачехой, и верить, что это  - во имя сохранения жизни ребенка. Решиться оставить дитя, вверив Господу, который убережет его сначала от первого жестокого голода, когда выживет лишь половина односельчан, а потом – от еще более жуткого мора, который уже половодьем выплеснется на огромные просторы страны. Ведь только Он позже убережет ее сиротинушку от чудовищной депортации со всеми земляками в Сибирь, от жестокости войны и лагерей и даже потом, в уже налаживающейся жизни, от гибели под обломками жилья во время ашхабадского землетрясения…

Почти сто лет минуло.
До рождественской службы еще далеко. Храм пуст, горит пока единственная свеча перед чашей с облатками.
За стенами вьюжит настоящая метель, а тут в огромном храме пока семь человек, которые пришли задолго до начала мессы.
От горящей свечи отнесла огонек к иконе Богоматери.
В мерцании язычков пламени видны блики на иконе как отсвет тысячи событий, когда у образа Богородицы просили о заступничестве и помощи.

Я ничего не знаю о своей бабушке, даже имени ее не сохранилось в памяти у почти исчезнувшей родни. А тут вдруг словно увидела ее коленопреклоненной, как в той церкви немецкой колонии. Построенная в 19 веке, эта церковь и сейчас еще не до конца разрушена. На стенах даже можно увидеть пару фресок - сюжетов из Нового Завета.
И осталась она стоять памятником некогда благодатному месту, вокруг которого была жизнь одной из колоний Поволжья – Мариенберг.
Я счастлива, что из моего атеистического детства-отрочества все же приведена в Храм, где уже второй десяток лет принимаю участие в праздновании  вечного Таинства – явления Божественного младенца.

Да святится Воля Твоя!

Закончилась рождественская служба. Народ растекался от Храма по ярко освещенным улицам южного района Берлина.
Припаркованные машины напоминали занесенное снегом поселение…