Мама, неужели стена должна быть такой высокой

*Вне клубных сетей, свободных от фильтров несанкционированных ассоциаций (content-free), распространяется под маркером «Серега».


«Oooh babe of course Mama''s gonna help build the wall
You''ll always be a baby to me
Mother, did it need to be so high»




На станции Рубцовка мужики купили у цыган робота. И поехали дальше. Робот сидел тихо на нижней плацкарте, обхватив целоновую голову натруженными руками, мерно покачивался. Казах-китаец с допотопным сканером, проверяя вновь подсевших, кивнул на робота: Небелковый? Тощно? Багажный есть?

Серега достал из-за пазухи узелок, развязал целофан и дал китайцу древний круглый кэш. Мамку когда хоронили, нашли у нее целую горсть настоящего пластикового кэша.

-Нибалути! Рускасвинна! – напутствовал китаец.

-Пошло нахуй, — чотко отреагировали мужики.

На подъездах к деревне робот вдруг забеспокоился, завозился. Как краб. — -Слы, чурбан, тихо сиди, ну! Не то бошку саморезом засверлю, — шуганул Серега.

В деревне их ждали целой толпой. А, бля! Чурбана привезли! ****ить будут! — весело заорали пацаны, чуть только робота вытолкали из вагона. Робота сразу потащили в центр, на лобню, перед ларьком.

Привели на пятак, и Серега с ходу ебнул роботу с локтя по твердой голове. Локтем-то, через целоновую вату бушлата, и не больно. А голым кулаком ****ил роботов только Михалыч, ветеран Сибирской, ему-то похуй. За ним уже послали кого-то из ребятишек. Михалыч жил на отшибе, в гофродомике, бодяжил бражку из целоновой пульпы, но на потеху всегда приходил. А сетевой имплант он, вопреки казенным уложениям, расковырял и выкинул. Щека заросла грубым шрамом, но от регулярного фейс-скана Михалыч ловко уклонялся.

- Ну чо, сука, оборотка будет? — Серега опустил руки, раскрылся, и стоял перед роботом, переминаясь.

- Во! А ты ****ани ему в брюшко, у него там мягко! — началась потеха, — Э, чурбан, не стой ты как пидор, ебни в оборотку! Чо ты, бля, не мужик?!

Серега плюнул роботу в лицо. Робот стоял.

- Так, чурка целоновая, тебе чо цыгане сказали? Я твой хозяин теперь, пральна? Так? Отвечай, йобана, вопрос нихуя не риторический, — Серега знал непростые слова и применял их по делу.

- Ну так — отвечал робот.

- Ооо!- взорвался весельем народ, — заговорил! Говорящий! Чурка говорящая! Не наебали цыгане, настоящий робот!

- Ну, так вот я тебе приказываю, чмо. Я велю тебе! Во-первых, встань, как положено, зад подбери, подбородок выше нахуй, корпус прямо, смотреть весело. Во-вторых, быстро блять взял и ебнул мне в торец. Понял нахуй?

- Понял. Не положено.

Ах ты сученыш! Не положено!? — Серега реально вскипел, — это ты блять решаешь, чо положено? Это я блять решаю! Понял-нет?

- Да понял я. Не положено.

Тут уже в круг молча ворвался подоспевший Михалыч, яростный, сухой, и с набега, без разговоров, провел маоваши с правой, в верхнюю секцию. Ноги у Михалыча были кремниевые от колена, дешевые, но крепкие. Хотя как крепкие. Как-то он по пьяни отхуячил себе обе казенные ступни болгаркой. Долго сидел, пилил, ухмылялся, щурился от искр, три диска перевел. Потом в районе не хотели новые ставить, но по итогу Михалыча официально признали ****утым ветераном и нарастили новые ноги.

А робот устоял. Покачнулся, но устоял. Михалыч провел серию. Робот стоял. Пластинка целоновая только отскочила откуда-то у него и упала в пыль.

- Ишь ты. Крепкий блять. А прежнего-то быстро ухайдокали, — мужики уже отошли от первой радости, стали рассуждать, степенно, с удовольствием, — так этот, глянь-ко, с пластиком еще, с жалезом, из старых выпусков, они крепкие раньше-то были, без сносу, надежные, это щас дерьмо гонят и гонят, куда катимся, воопще непонятно.

- Может я убегу? — спросил Серегу робот.

- Оо! Убегу! Бегун он, ептыть! Вон разбегись и ебни себя об стену-то! — снова началось веселье.

Серега стал уже очень злой.

- А правильно, вот об эту стену ****ись с разбегу, — Серега показал на древнюю бетонную стену Столовой. Стена стояла корявым треугольником позади ларька. Что это за Столовая такая, никто не знал, но бабы по праздникам оставляли у стены еду и просили себе и детишкам других ништяков взамен. В стену были вмурованы старинные силикатные блоки, образуя строгую и торжественную надпись: Бригада Гудермес — 82. Вот у Гудермеса бабы и просили.

- Ну нахуй. Не положено мне, Сергей, — робот старался сохранять лояльность. Собственно, у него и не было другого выхода.

- Та-ак. Типа ты меня слушаешься во всем, ***-мое, только мне ты навредить не можешь, так, и себе тоже не можешь, ага? Жидовские ваши разводняки, так? Три закона вашей ****ой роботехники? Это мы в курсе. Щас мы эту ****ь твою мозговую перехитрим. Если ты не уебешь себя об стену, мне будет очень ***во. Понял? Или не веришь мне? А?

- Понял. Верю.

- Так действуй. Йобана. Не причиняй мне вред своим бездействием. Сука.

Народ расступился. Робот побежал небыстро, толкнулся о стену плечом и встал.

-Ну! Ебошь! Если ты щас наглушняк не уебешься, я тут сдохну нахуй! Мы все тут сдохнем, если ты не уебешься об стену! И бабы, и детишки вон сдохнут, если не уебешься! Гляди-ко, все! Все нахуй! Поумирают!

- Урод ты. Гад ты. Гад. Робот сказал это, как сплюнул. Отшагал от стены, чотко развернулся, стремительно ускорился и с жуткой мощью ударил в священную стену плашмя.

А Серега упал наземь, как юродивый в корчах, и прям забился: Ох, как же мне ***во, как ***во! Ебошь! Ебошь за ради Бога! Спаси! Спаси!

Бабы зароптали, закудахтали бранчливо, но остановить Серегу никто не решался

Робот бился об стену. Разбеги его становились все короче, стремительнее, яростнее. Удары были мощнейшие, как тугой набат, все чаще, хлеще по звуку.
Клочья целона разлетались как брызги, стена лопнула по краю, кусок бетона с частью священной надписи откололся и рухнул.

Народ испуганно крестился.

Робот, похожий на безумного больного муравья, брызжа фонтанчиками синей компрессионной жидкости, подошел, раскачиваясь, к стене для последнего удара, чуть коснулся ее. И упал со всхлипом.

И остался лежать у стены Гудермеса, среди прежних жертвоприношений, расклеванных птицами дошираков, казенных и кустарных картофелин, соленых, сладких и кислых батончиков.

Все молчали. Серега только скулил, царапал землю. И все молчали. Михалыч шагнул, ухватил Серегу за плечо клешней, тряхнул:

-Слышь, Серега, хорош. Пустое это — с богами лоб в лоб биться. Нам свою природу не поменять. А душу если пожгло, слышь, так я тебе одолжу болгарочку, чо. И диски есть целиковые, — Михалыч ухмыльнулся, — пойдем лучше целоновки хапнем, с утра только дистиллят через фильтрА процедил.

Серега сразу затих, встал, смущенно гыгыкнул, глянув на земляков. Никто его чо-то не поддержал. Но и не попенял.

И пошел он бухать с Михалычем. У Михалыча в незарегистрированном огороде, в сырой низине жил ручной двоякодышащий сом. Толик. Огород был прикрыт от гугла поваленной ветлой. Серега как выпьет, любил с Толиком возиться, забирался под ветки ветлы как в шалаш, сидел на кортках, кормил Толика подрумяненными в аэро батончиками, беседовал. Бражки ему давал даже, по чуть-чуть, за жабры. Хоть и не божья тварь, химерический клон, а все — живая скотинка, такую поддержать — в радость.

Сам-то Серега был хомоидентичным белковым репликантом, к мамке в семью попал по госразнарядке, на кормление, детенышем, в то время таких серег полным полно наплодили, по межнацпроекту. Вырос, отслужил, натурализовался до первого уровня хомоидентичности, но, как все репликанты, нравом остался диковат. Вот и небелковых не любил.
Ну да Гудермес ему судья.


А вообще-то роботов ****ить — тема старинная. Раньше, когда жизнь была побогаче, утильных роботов покупали парами, разбирали по дворам, обучали ударам, матюкам заковыристым и стравливали. Ох и битвы бывали, угарные. Как же они хлестались друг с дружкой, буратины эти. Смеху было, и разговоров потом на неделю.

Щас-то уж не то веселье, конечно...
И в этот раз вон не шибко весело получилось.

Да и похуй.