У растреллиева Петра

Кираса выгнута, как парус,
Острятся листья на венце,
Се он — Калигула и Август
В одном невиданном лице.

Лицо покойно и жестоко,
И в град, как в средоточье зла
Глядит властитель ярым оком
С вершины тронного седла.

Кошмарный конь застыл над градом,
Готов на бой и на парад.
Но не его, а казнокрада
Царь на столетья ввел в сенат.

Мечтам бессчетным покоряя
Свою ослепшую страну,
По мысленным лекалам рая
Кроил властитель старину.

На дыбу вздев нестройный ропот,
Он к шумной радости гостей
Дорогу в горнюю Европу
Из русских выложил костей.

Числом не мене, чем уменьем
Он разрешил полтавский бой,
И, завершив свое ученье,
Украйну окрестил рабой.

Он службу объявил свободой
И волю царскую — мечтой.
И тем любезен стал народу,
Могучий, грозный и простой…

Ни пьянство лютое владыки
Ни похоть, ни звериный нрав
Не стали притчей. Петр Великий —
Суров, но справедлив. И прав…

Моряк и воин, врач и плотник,
Первовершитель славных дел —
Годами царственный работник
В людском сознанье бронзовел.

И, наконец, императрица
(Ему не кровная родня,
А так — внучатая вдовица)
Его воздела на коня.

Бессмертный всадник Грома-камня —
Не император, но пророк,
Не человек, но дух и пламя,
Что сплавит Запад и Восток…

Славянский отпрыск древних римлян,
Дарящий равно свет и страх, —
Таким secunda Catharina
Увековечила Петра.

И в пику ей в имперской стати
У входа в личную тюрьму
Другой безжалостный мечтатель
Поставил памятник ему.

Он дело прадеда подправил,
Дав роду новый, свой, завет…
Но Петр промолвил: «Бедный Павел…»
И вскоре тот покинул свет.

Петра и Павла род суровый
Был брошен граду, яко льву,
И с ним птенцы птенцов петровых
Навеки канули в Неву…

Царь в одиночестве высоком,
Давно утратив боль утрат,
Глядит пустым и ярым оком
На страшный соименный град.