О-2

   ...это снова было невыносимо.

   Снова был сентябрь, в тихом дворе почти не было слышно шелеста желтеющей листвы, среди которой странно по-летнему зеленела единственная берёза  с надломленной верхушкой...

   "Это невыносимо: Он пожелтел раньше. Кое-где с красными кровавыми прожилками...", -  он был красив и таким, но это был уже не Он, а какое-то другое дерево, не то, которое она знала зимой, весной и летом. И даже прошлой осенью.

   "Почему я не желтею?" - с тоской подумала она, - "ведь пора уже, и осины розовые, и рябины оранжевые, и ракиты жёлтые, одна я бессовестная..." - и она обречённо поникла, зная, что неизбежно будет октябрь и тогда всё равно что-то в её хлорофилле окислится и придётся переодеваться, а потом ложиться спать. А спать ей не хотелось.

   "Может, в этом всё дело? Или в том, что я от любви почти не дышу?" - она опять посмотрела на него:

   "Старый клён, старый клён, старый клён шумит листвой..." - глупо вспомнились строчки старинной песни.

   "Красивый..," - подумала она, - "люблю..," - где-то в сердцевине под лубом запекло.

   Она прислушалась и среди других уловила его шелест, Он пел теперь иначе: в его голосе появились незнакомые дрожащие нотки. Ей страшно захотелось обнять его и закрыть собой от ветра.

  А в её спокойном дворе осенний ветер задумчиво перебирал листья деревьев и траву и посыпал их пылью, и из-под пыли не было слышно, как берёза пела, когда смотрела на клён и думала о.

  А осень смотрела на неё и на него и тоже думала о.

  А он смотрел на неё, на осень, на рябины и ракиты под собой, на небо над собой и не мог не думать о.

   "Может быть, потому по осени в воздухе так много кислорода, что все думают о? И от этого мысли неизбежно окисляются, чтобы все избавились от них и забылись сном?" - но спать берёзе не хотелось и она смотрела на то, как желтеют и увядают деревья вокруг, и это было невыносимо...