Сибирская история. Глава 3. Два марксиста

                « Старые Арии!
                Это пролетарии,
                пролетарии, пролетарии!»
                В. Маяковский.

Вот сделало время заметный шажок –
Неслышно года протекают.
Семён повзрослел, но всё так же кружок
Рабочий с дружком посещает.
А тот «соглашатель» уехал давно.
Но пусты места не бывают –
И новый товарищ им правды окно –
От Ленина уж, – раскрывает.
И странные речи он им говорил,
В строку заплетая всё лыку,
Как будто о том же. Но Сёма наш был
Легонечко сбит с панталыку.
Ведь ясность должна для Семёна здесь быть.
И раз столкновение мнений,
То у агитатора стал он просить
По ходу тех дел разъяснений:
- Я вот что, товарищ, понять всё хочу.
Поскольку я есть пролетарий,
То, коль капиталу хвоста накручу,
Откроются ясные дали:
Зароем в могилу мы весь капитал
И будущее – всё за нами.
Весь мир, что врагам нашим принадлежал,
Своими ухватим руками.
И эксплуатации уж ни какой.
Все фабрики и все заводы
Ухватим мы мощной рабочей рукой,
Наступят счастливые годы.
- Вы правильно поняли, я бы сказал.
И в чём вы узрели коварства?
- Вот в чём. Состоянье моё называл
Карл Маркс «язвою пролетарства».
- Ну, ну.
- А раз так, то должны мы признать,
Что быть пролетарием – плохо,
Раз Маркс это «язвой» изволил назвать:
Мы жизнь нашу мерим по крохам.
И мы революцией эту вот жисть
Должны навсегда уничтожить.
Так кем же мы будем?
- Я ясно, кажись,
Успел уже вам подытожить:
Вы были ничем, а вы станете всем,
Свободные станете люди.
- И что? И работать не надо совсем?
Стоять за станками не будем?
- Стоять за станком-то ты станешь, Семён.
Да ты ж до работы охочий.
Но будет двойной в тебе труд совмещён:
Ты будешь хозяин-рабочий.
- Ага. То есть, фабрика будет моя?
- Она будет общая, ваша.
- Чего же хозяином буду-то я?
Какая-то всё-таки каша.
Быть может, отдельный мой будет станок?
Что буду иметь я в натуре?
- Нет, даже станок частным быть бы не мог.
Зачем он вам при диктатуре?
Средства производства обобществлены
И в целом все общими стали.
- Так значит, ничем мы владеть не должны?
Останусь опять пролетарий?
Опять буду я, как глаголет Ильич,
Свободен, по вашему слову,
Почти от всего, свой цепи опричь,
Которой к станку я прикован?
- Ну нет, почему же. Как учит марксизм,
Совсем он не против на деле, 
Как будет построен наш социализм,
Чтоб вы чем-нибудь, да владели:
Кровать и комод, две-три штуки пальто.
Да мало ли! Личные вещи.
А может быть, будет у вас и авто,
А может быть, что и по хлеще!
- Ага, хорошо. Но Ильич же сказал,
Что те из нас, кто что имеет –
Кровать иль комод, иль семью кто связал, –
Уже называться не смеют
Вполне пролетариями, так как стал
Рабочий тот собственник мелкий.
Он от пролетариев чистых отстал
И хрюкает в личной тарелке.
И он же сказал, что не может семью
Себе пролетарий ПОЗВОЛИТЬ.
А собственник мелкий немедля свою
Начнёт психологию холить:
Он приобретать будет всё и копить,
И скатится к мелким буржуям.
К чему ж нам стремится и как же нам быть?
И выхода мы здесь не чуем:
Стремится ль покончить нам с «язвою» той
И жить, как  нормальные люди?
Или нам стремиться жить с той нищетой,
В которой всё время мы будем?
Кто прав из них: Маркс или Ленин? В судьбе
На карту не ставя заводы,
Забудет, чай, собственник тот о борьбе,
Вцепившись в столы да комоды.
- Ответили сами на свой вы вопрос.
Попавшийся в вещные клещи,
Плохой тот борец, кто вещами оброс
И держится цепко за вещи.
- А надо ль дрожать за семью и детей,
Скажи откровенно, товарищ?
- Борьбе коль мешает – пожертвуй и ей,
Тогда только кашу ты сваришь.
- Но Ленин ошибку не видит свою,
Сказав, что мне – РОСКОШЬ жениться.
НЕ ДОЛЖЕН – по Ленину, – строить семью,
Бродягой быть должен стремиться!
Итак, по теории, видим мы: нет
Различий меж этим бродягой
И мной, пролетарием. Этот ответ
Подводит и Маркса, беднягу.
Ведь Маркс-то нас учит, что, мол, «бытиё
Сознание определяет».
И коль у бродяг нищее же житьё,
То нищим сознанье бывает:
Сознательности у него никакой
И будет на дне он морали…
- Эк, как закрутило тебя, дорогой!
А мы-то про это не знали!
Зачем же в кружок я к тебе прихожу?
Чтоб дать тебе это сознанье.
Но ты уж сознательный, я погляжу,
Закончил ты образованье.
Без веры в идею не может быть дел.
Ты ж судишь здесь, как обыватель.
Где противоречия ты углядел?
И ты говоришь, как предатель.
- Ну вот, ты ругаться. А ты погоди,
Рассей же мои все сомненья.
Из ваших брошюр моё слово в груди,
Сказал я открытое мненье.
Ведь люмпен толпы – аморальный же тип.
Но всё же к нему, по ученью,
Вся власть-диктатура должна перейти.
В чём я переврал ихни мненья?
- Да… Где нахватался ты этих речей?
И мыслишь ты как-то уж узко.
Ты с идеологией этой с воей
Готовый приказчик буржуйский…
Таков был последний его «аргумент».
Ну что с него взять? Агитатор.
Но этот весьма интересный момент
Диктует концовку трактата:
Мы так удивлялись: ну как это так?
При Сталине здесь процветали
То жулик, то вор, то подлец, то дурак –
Призрел их к себе Швондер-Сталин.
А строго по Ленину, вот почему.
Начальников здесь избирали
Отнюдь не по совести, не по уму,
А по состоянью морали.
Критерий был главный, кого посадить
За стол председателя с кассой:
Пусть будет способен и красть, и блудить,
        Но чтоб из рабочего класса!
И он говорил: «Моё время пришло!
Довольно уж мы настрадались!
Довольно работать нам так тяжело!
Теперь мы до власти дорвались!»
И значит, сомнительный этот Семён,
Который во всём сомневался,
Был номенклатурою так обделён,
Что вечным рабочим остался.

Но был исключеньем ничтожным Семён,
Что был от рожденья с мозгами.
На горе себе, был Семён наш умён,
Хотя и работал руками.
А Ленин же в тех, нет мозгов у кого,
Своей пропагандой вцепился.
Поскольку же было таких большинство,
То Ленин победы добился.
Ударная сила его – охломон
(Не смейтесь: научное слово.
«Толпы человек» – так он переведён
На русский язык из родного).
Чтоб власть ЗАХВАТИТЬ, охлократья его
Крушит основанья культуры
И к власти приводит его самого.
А после – ЕГО диктатура.
И при диктатуре рабочий тот класс
С своей нищетой не расстался.
И официально признали сейчас:
Он с «язвою» так и остался.


2003г.