юности короткие года

Юности короткие года

Паспорт
  Мне  в марте исполнилось шестнадцать лет. Я жил у брата Василия в поселке Магнитка Кусинского района и учился в восьмом классе, вернее, уже заканчивал его. Весна брала своё, снег на улицах быстро таял, и была непролазная грязь, которую я так не любил, потому что в школу приходилось ходить в кирзовых сапогах. Их надо было каждый вечер отмывать от грязи и просушивать, а утром они, покоробленные, с трудом надевались на ноги.
  Многие школьники стали болеть от простуды и гриппа, поэтому в школе объявили недельный карантин. На занятия не ходили, и мне пришла мысль получить паспорт. Домой, в Аршинку, не было возможности идти, чтобы побыть у родителей на время карантина, а «метрики» были со мной.
   Утром, предупредив и Васю, и его жену Валю, направился в паспортный стол. Это учреждение находилось в небольшом помещении рядом с милицией. Посетителей было уже человек восемь, и я стал терпеливо ждать, прислушиваясь к разговорам. Выяснилось, что некоторые пришли прописаться, другие, наоборот, выписаться; мужчина потерял паспорт, и всё спрашивал, что за это будет; а впервые получать надо было только мне.
- Парень! А ты чего пришёл? – спросила полная, пожилая женщина.
- Паспорт получить.
- А ты ещё не получал?
- Нет. Мне только что исполнилось шестнадцать лет.
- А выглядишь-то лет на восемнадцать. Вот, подойди к столу, здесь лежат чистые бланки, а на стене образцы. Там и ручка, и чернила есть. Заполняй.
     Я взял два чистых бланка и нашел на стене образцы на получение паспорта. Достал своё свидетельство о рождении и принялся заполнять. Перо было плохое (тогда шариковых авторучек ещё не было), чернила старые, тянулись из чернильницы за пером. Кое-как заполнил бланки, и уже подошла моя очередь заходить в кабинет паспортиста.
   За столом сидел пожилой мужчина, лет на пять моложе моего отца (а мой отец уже давно был на пенсии), с сухим, строгим лицом и из под очков разглядывал меня.
- Так, молодой человек. Зачем пожаловали?
- Паспорт надо получить, – начал я робко и протянул бланки.
  Взяв бланки, он начал их просматривать, сравнивая с «метриками» и черкая по бланкам ручкой.
- Всё неправильно! Там же есть образцы, по ним и заполни.
- Я по ним и заполнял, - краснея, ответил я.
- Плохо смотрел, раз столько наделал ошибок, - холодно  возразил он.
  Я выскочил, как ошпаренный, из кабинета прямо к столу, не замечая, что в комнате уже накопилась новая очередь. Стараясь сосредоточиться и успокоиться, стал переписывать всё заново, сверяясь с образцами. Даже пот прошиб от усердия. Когда заполнил,  направился к дверям кабинета.
- Куда это ты без очереди? Молодой, а прыткий! – громким, недовольным голосом сказала старушка, которая сидела на стуле возле дверей.
- Так я уже был там и только переписывал, - оправдывался я.
- Ничего не знаем, занимай очередь, а то из-за таких шустрых простоим до вечера.
   Пришлось занять очередь и опять ждать. Снова просмотрел свои бланки и стал успокаиваться. А когда подошла очередь, уже спокойно направился к «очкарику» (так в душе называл я паспортиста).
- Так! Давай посмотрим, - как-то неприязненно произнёс он и снова стал перечёркивать непонравившиеся места в анкетах.
- Иди, перепиши!
- Я же всё как в образцах написал, - пролепетал я, краснея от возмущения.
- Ты в каком классе учишься?
- В восьмом.
- В восьмом, а не можешь правильно заполнить анкету. Переписывай!
  Выйдя, сразу занял очередь, и снова уселся у стола. Стал сравнивать с образцами и обнаружил, что в спешке я некоторые данные с образцов переписал в свои анкеты. Теперь уже старался не спеша переносить все данные из своих «метрик».
  Я так долго заполнял, что когда встал из-за стола, никого в комнате не было. Постучавшись, робко вошел к «очкарику».
  При виде меня, у него во взгляде появилось что-то кошачье, явное удовольствие при игре с пойманной мышкой. Он даже потёр руки, прежде чем взять бланки.
-Посмотрим, посмотрим, что ты нацарапал. А ведь действительно нацарапал. В каком классе учишься?
- В восьмом, - уже начиная краснеть, ответил я.
- Во! В восьмом! А пишешь, как курица лапой. Ну, что за почерк?
- Там у Вас ручка плохая, - оправдывался я.
- Да разве в ручке дело, если ты не можешь правильно написать слова, без ошибок. Двоечник наверно?
- Нет!
- Вырос – то вон какой верзила. Работать давно пора, родителям помогать, а он всё учится. Я уж в твои годы в гражданскую войну воевал. Ну, что же мне с тобой делать?
Я стоял перед ним, как первоклассник, понурив голову и мечтая только об одном, чтоб скорее уйти отсюда. «Дернул же меня чёрт получать паспорт, никто ведь не заставлял», - горестно думал я.
   И, словно читая мои мысли, паспортист своей рукой исправил все мои ошибки в анкетах, прикрепил к ним скрепкой две фотографии и сунул в стол.
- Иди! Получишь паспорт после четырех часов.
  Я не вышел, а пулей вылетел из кабинета и, не разбирая грязи, помчался на квартиру брата. Так, наверное, чувствуют себя птицы, выпущенные из клетки на свободу. Наконец-то всё позади!
  Придя к четырём часам, я обнаружил, что нас всего три человека, ожидающих свои документы. Стоял и тот мужик, что потерял паспорт, уже немного навеселе. Видимо, заранее обмыл новый паспорт с друзьями.
- Вот теперь могу и на работу устроиться, - вслух рассуждал он. - А то как прокаженный, никуда не берут. Вот хоть ложись и помирай! А ведь семью кормить надо.
- Такой накормит, - негромко сказала женщина, за которой я занял очередь, но, к счастью, этого мужик не услышал, а продолжал рассуждать сам с собой.
  Стали приглашать в кабинет. Вскоре зашёл и я. Получая из рук паспортиста свой первый «серпастый-молоткастый», простил ему все насмешки над собой.
  Когда начались занятия, показал паспорт Славке Конобееву и Ваньке Брейкину. Они удивились, а Славка схватил паспорт, поднял над головой и закричал на весь класс:
- Ребята! Мишка паспорт получил! Да ты у нас уже старик! Молоток! А нам на следующий год получать.
И тут впервые девчонки с интересом посмотрели на меня.



                Изостудия
   Я сидел и срисовывал  из книги «Крепостной художник». Книгу я взял в школьной библиотеке и прочитал за два дня. Она так поразила меня рассказом о художнике Василии Тропинине, что мне захотелось нарисовать цветными карандашами солнечный, радостный портрет его сына, репродукция которого была напечатана в книге.
  В комнату заглянула Надежда Ивановна, наша соседка по квартире, работавшая художником-оформителем во Дворце культуры «Горняк».
- Миша! А где Валентина Павловна? А что это ты делаешь?
Сразу два вопроса, и я даже растерялся, на который вперед отвечать. Но Надежда Ивановна уже всё поняла и категорическим голосом сказала:
- Не срисовывай с картинок. Если хочешь научиться рисовать, хочешь быть художником, то рисуй всегда с натуры. И Тропинин рисовал всегда с натуры. Лучше поставь какие-нибудь предметы и рисуй.
- А как Вы стали художницей?
- Рисовала с детства, потом окончила художественное училище в Ленинграде, и вот - направили работать сюда.
- А у Вас есть свои картины?
-С этой «оформиловкой» всё позабросила. А где Валентина Павловна?
- В магазин ушла.
- Тогда я вечером к вам загляну.
  Она ушла, а я удрученно смотрел на свой рисунок и на репродукцию, понимая, что нарисовал очень плохо. И ещё я не мог привыкнуть к тому, что жену брата Васи соседка всегда величает по имени, отчеству.
- Культурная, - говорили про неё Вася с Валей. 
  Мне нравились уроки черчения. Их вёл молодой преподаватель, который недавно окончил педагогический институт. Его звали Виктор Иванович. Видя моё увлечение к рисованию, он достал из папки несколько своих пейзажных набросков окрестностей Магнитки. Мы все восторженно рассматривали их, а девчата с напускным удивлением спрашивали:
     - Неужели это Вы, Виктор Иванович, так хорошо рисуете?
 Он, довольный произведённым эффектом, пригласил всех желающих заниматься в изостудии Дворца культуры «Горняк», где проводит занятия три раза в неделю.
- А что надо принести с собой? – спросил я.
- Бумагу, карандаши, ластики получите там. Возьмите домашние рисунки, чтоб показать мне, как вы рисуете.
Все радостно загудели: - Обязательно придём!
- Вань! Пойдем вместе в изостудию, - предложил я Брейкину, соседу по парте.
- Ты что? Я не люблю рисовать. Вот с техникой возиться - другое дело. Я велосипед собираю, по частям нахожу на свалке или в лесу выброшенные детали и подгоняю.
- А Виктор Иванович нам, как своим, будет ставить хорошие оценки.
- Нет, Миша, не уговаривай. Пригласи Славку Конобеева.
- Ну ты даёшь, Мишка! – ответил мне на приглашение Славка и добавил:
- Да из меня художник, как из бабушки футболист. Зови Брейкина, может, он рисует.
  Пришлось на первое занятие идти одному. Во Дворце культуры я бывал только в зрительном зале, а где находится изостудия - не знал. Войдя вечером в фойе, я спросил у сидевшей на стуле у тумбочки, с красной повязкой на рукаве, дежурной:
- Я пришел заниматься в изостудии. Как туда пройти?
Пожилая, полная женщина строго оглядела меня и как-то нехотя сказала:
- На втором этаже, пятая комната.
  По широкой лестнице я поднялся на второй этаж, нашел комнату под номером пять и, приоткрыв дверь, заглянул. Большая комната была пуста, только в углу громоздились какие-то планшеты, а у окна стояли три пацана и тихо разговаривали.
- Здесь изостудия? – спросил я.
- Здесь! - ребята дружно обернулись и в голос сказали.
 Я прошел, оглядывая пустые стены. Мне представлялось, что все стены должны быть увешаны рисунками, картинами, кругом расставлены мольберты, а тут - такая пустота.
- Вы давно ходите сюда? - спросил я у ребят, которые молча наблюдали за мной.
- На второе занятие пришли. А ты в каком классе учишься?
- В восьмом «б».
- А мы в седьмом «а».
Открылись двери, вошел Виктор Иванович с двумя мальчиками, одногодками первых трёх.
– Здравствуйте! – хором произнесли мы.
- Нашему полку прибыло, уже шестеро стало, - бодро откликнулся он и стал ставить нам натюрморт из гипсовых геометрических тел.
«Наверное, он их из школы принёс», - подумал я, а сам оглядывал своих собратьев по карандашу. Среди них я был просто верзилой.
«Конечно, рисуют они лучше меня, - размышлял я, - всё же в большом посёлке выросли, не то, что я».
  Виктор Иванович повел нас в другой кабинет, откуда мы принесли все по два стула, выдал нам по планшету, по четвертинке листа ватмана, по карандашу и стиральной резинке.
  Кнопками, которые лежали на подоконнике, прикололи бумагу и приступили к рисунку. По ходу дела Виктор Иванович объяснял нам, как правильно расположить предметы на листе, как проверить пропорции, как наносить тушевку.
  В перерыве мы ходили и смотрели работы друг друга, и оказалось, что мы рисуем почти одинаково слабо, что меня расстроило, но Виктор Иванович оптимистично поддерживал нас:
- Не сразу Москва строилась. И вы научитесь хорошо рисовать, только надо больше заниматься. Купите альбом и делайте зарисовки деревьев, домашних животных, людей, и постепенно ваш глаз научится выделять главное, отбрасывать детали. Вы должны сами делать себя художниками. Не ленитесь!
  После занятий мы дружно, весело переговариваясь, уже как одноклассники вышли на улицу. В вечерних электрических огнях дома, деревья – всё казалось таким красивым, романтичным. Редкие машины и прохожие нарушали эту таинственность.
  «Мы будем художниками и эту красоту нарисуем», - думал каждый из нас с радостью в душе. Все жили в разных краях и  разошлись в разные стороны.
- Ну, как изостудия? – спросил брат Вася, который уже пришел с работы и ждал меня к ужину.
- Интересно! Виктор Иванович так хорошо всё рассказывает и обещает сделать нас настоящими художниками.
- Да! В нашем роду художников никогда не было. Только мне кажется, что ты поздно занялся этим.
- Почему?
- С раннего детства надо этим серьёзно заниматься.
- А может, я и не стану художником, а в ремесленное училище поступлю, как ты.
- Ладно, поживем - увидим. 
Две недели мы собирались в изостудии, а потом Виктор Иванович не стал приходить на занятия, и нас дежурные  не пускали на второй этаж.
- Вот придёт ваш педагог, тогда и пройдёте вместе с ним, - строго говорили они.
  А у Виктора Ивановича начались семейные проблемы, и он ушел из школы. На этом у меня надолго прервалось художественное образование, и хотя я рисовал иногда акварелью, карандашом в альбоме, но уже мечталось о другом. 

   
                Урок немецкого
   На уроках физкультуры я сильно отставал от одноклассников, и, чтобы как-то догнать их, решил записаться в лыжную секцию. В параллельном классе учился дальний родственник - Дима Цыпышев, среднего роста крепыш, который всегда занимал первые места в соревнованиях на лыжах. А я только был активным болельщиком, ходил смотреть все спортивные состязания, которые проходили в посёлке: футбол, волейбол, баскетбол, лыжные гонки. Завидовал ребятам, которые завоёвывали призовые места.
- Ты приходи к нам в секцию, потренируешься, сил наберешься, да и жизнь веселее будет, - приглашал меня Дима.
- Да у меня и формы спортивной нет. В чём я буду бегать, в кирзовых сапогах, что ли?
- Нашёл отговорку. Ладно, отдам тебе старые кеды, пока снега нет, в них побегаешь.
- Договорились.
  И стал я ходить в лыжную секцию, хотя была теплая осень, и занятия больше походили на легкоатлетические тренировки. Бегали по просёлочным дорогам по пять, шесть километров. В кедах, конечно, легче бежать, но всё равно приходил домой вымотанный, уставший. Брат Вася заметил, что я сильно похудел.
- Ты что-то, братишка, хилый стал совсем, а еще спортсмен. Ты бы лучше, чем бегать, занялся штангой. Наверно, у вас в школе есть и такая секция. И мышцы накачаешь, и столько бегать не надо.
- Так там тоже надо много тренироваться.
- А как же! Но в теплом помещении, спокойно.
  Я послушался совета брата и записался ещё и в секцию тяжелоатлетов. Свободного времени стало совсем мало, уроки делал на скорую руку. Первым нанёс мне удар учитель немецкого языка. Грузный, пожилой мужчина на каждом уроке просмеивал любого ученика за плохо выученный материал.
- Решин, иди к доске. Возьми с собой словарик.
  В тетрадку мы записывали все новые слова, которые изучались на уроке или встречались в тексте. Взяв мой словарик и раскрыв его, Герман Прокопьевич (так его звали) стал читать по-русски, а я должен был по памяти переводить слова на немецкий язык.
  А выучить наизусть я не успевал из-за тренировок, поэтому  начинал нести такую тарабарщину, что весь класс покатывался со смеху. Да ещё Герман Прокопьевич умело передразнивал, как бы не понимая, что я сказал.
- Вот у тебя уже вторая двойка. Почему ты не учишь слова? Немецкий язык - профилирующий предмет, без знания его не поступишь в институт.
- Так мы же не воюем с немцами. Зачем нам его знать? – с места задал вопрос Конобеев, и весь класс одобрительно зашумел.
- Знать иностранные языки необходимо не для войны, а для мирной жизни. Если повезёт, и поедете как туристы в Германию, то сможете общаться с немцами свободно, разговаривать, или читать их газеты, журналы, книги.
- Куда уж нам, - сокрушенно сказал Славка, и все засмеялись.
- Вернемся к словарю. Неужели трудно было выучить наизусть десяток слов? Может, у тебя нет свободного времени?
- Да он в секциях занимается, - с места сказал Брейкин.
- Чемпионом хочет стать, - добавил Конобеев, и опять весь класс засмеялся.
- И в какой же секции ты занимаешься? – спросил Герман Прокопьевич.
- Штангистов, - как-то уныло ответил я.
- И какой вес ты берешь? – допытывался учитель.
- Сорок килограммов, - так же уныло ответил я.
- Ну что ж, молодец! Но всё же я поставлю тебе двойку, чтоб и этот вес ты взял, - насмешливо закончил «немец», как за глаза мы его называли.
 После этого урока все в классе стали называть меня «чемпионом», и это звучало издевательски для меня, так как я понимал, что чемпионства мне не видать, как своих ушей. Есть много ребят, способней меня. И перестал ходить в секции. Надо было исправлять двойки, которые накопились к тому времени по нескольким предметам.
   Через неделю опять вызвал меня к доске Герман Прокопьевич, и я уже чётко ответил на все его вопросы.
- Молодец! Исправился! Ну, а как у тебя спортивные успехи?
- Бросил заниматься, - опустив голову промямлил я.
- Зря ты это сделал. Хотя, если спорт вредит учёбе, то лучше оставить спорт, чем учебу. Знания – сила! Мне не нравится, когда ребята целыми днями играют в футбол, а про уроки забывают. Ладно, садись. Послушаем Конобеева. Может он нас порадует своими знаниями, - закончил нравоучения учитель.
  И глядя на то, как Славка побледнел и нехотя побрёл к доске, все заулыбались, зашушукались, ожидая очередной разнос двоечника.
 

                Наказ отца
  После окончания девятого класса всё лето прошло в домашних работах: заготовке дров, сена, прополке картошки, поливе огорода, ремонте крыши дома. Отец был уже старый, ему шел шестьдесят восьмой год. Он уже только руководил и подсказывал, как и что надо делать.
  Приближался сентябрь, а с ним - начало занятий. Учиться или оставить школу, было для меня делом пока нерешенным. Жить у брата Василия в его крохотном домике, где уже подрастал их сын Саша, было тесно, да и накладно, так как отец ничем не помогал Васе, считая, что брат должен меня содержать, раз не помогает родителям.
  Некоторые мои аршинские друзья разъехались учиться или работать в Кусу и Златоуст. Только Мишка Шагитов оставался с матерью, она тоже была уже старой и больной.   
  В гости приехала сестра Валя, которая жила в Златоусте, была уже замужем и получила квартиру. С ней жила и сестра Маша. Они работали в одном цехе, но в разные смены.  Собрался семейный совет. Мама была за то, чтобы я остался в Аршинке и помогал по дому.
- И здесь в леспромхозе можно найти работу и нам помогать. Ведь оба уже старые, все поразъехались, а нам-то как же жить?
-  Мама! Ведь Мише всего год осталось учиться, и у него будет среднее образование. А здесь что он будет делать? Сучки рубить? Пить научится от скуки.
- Ну и что? Ведь работают же так другие - и ничего, а пить ему ещё рано, да и не такой он.
-А Вася с какого возраста начал пить? Еще перед армией приводили домой в дым пьяного.
- Так это он в Златоусте научился, пока там был без нашего надзора. Ведь после шестого класса его забрали в ФЗО.
- А я предлагаю переехать ему ко мне и устроиться на завод. Десятый класс окончить в вечерней школе. Мы с Иваном оба учились в вечерней. Теперь я учусь заочно в педучилище, буду учителем.  Иван окончит десять классов - пойдёт на курсы мастеров. И Миша там человеком станет.
  Долго спорили, обсуждали разные ситуации, меня, правда, не спрашивая. Отец в спор не вступал, сидел возле открытой печки и курил. Когда у мамы и Вали аргументы кончились, то обратились к нему:
     - А ты, отец, что молчишь?
   - Тять! Как ты думаешь?
  Отец затянулся самокруткой, выбросил окурок в печку, аккуратно прикрыл дверцу, оглядев нас, сказал:
- Конечно, и нам помогать надо, и учиться дальше тоже надо. Пока у нас есть ещё силы справиться с домом, то пусть едет к Вале. Профессию ему надо получить. Только помощи от нас не жди, видишь, какие мы уже старики. Сам пробивай себе дорогу, зарабатывай, тебе уже семнадцать лет. А мы, наверно, к Васе будем перебираться. В Магнитку. Продадим здесь дом, там купим небольшой домишко, Вася будет помогать.
- Да! Много на Васю надежды, - тихо сказала мама, но слово мужа было законом.
  Вопрос был решен, и я уже  хотел пойти попрощаться с любимыми местами, почему-то чувствуя, что уезжаю отсюда навсегда.
- Миша! Принеси воды, - попросила мама. Я, взяв ведра, подошел к колодцу, который был у соседнего дома. Когда доставал воду, мимо проходила Элка Вётышева.
- Здравствуй, Элеонора! – как можно галантнее произнёс я.
- А я вовсе не Элеонора, - буркнула она.
- Так тебя же Элкой все мы зовём, - растерялся я.
- Меня Валей звать, а Элкой стала мама называть для красоты.
-  Тебя что-то всё лето не было видно. Уезжала куда?
- Мы в Кусе живём. Это я к Вале Макеевой на день приехала. Ты что уже девять классов окончил?
- Да! Теперь в Златоусте буду учиться.
- Молодец! Ну, пока, - и пошла дальше.
  Я смотрел ей вслед и думал: - «Вот и первая любовь уходит навсегда». А уходила не только первая любовь - уходило детство…


         Я - лаборант
  И вот - я в Златоусте, в квартире Ивана и Вали. Первые ночи совсем не мог спать из-за звона и грохота проходящих под окном трамваев.  До двух часов ночи они постоянно гремели и стучали, так как напротив находился трамвайный парк. А после двух ходили только дежурные, но и они будили своими резкими звонками.
- Как вы спите? – удивлённо спрашивал я Валю и Машу.
- Привыкли и не замечаем, - пожимая плечами, отвечали они.
  И действительно, скоро и я перестал замечать этот шум. С устройством на работу решили немного подождать, так как надо было поступить в вечернюю школу рабочей молодёжи, чтоб не было пропуска в учёбе, и в конце августа мы с Валей пошли подавать документы. Меня взяли с условием, что устроюсь работать в месячный срок.
  Первого сентября вечером пришел в школу, и меня поразило, что в классе сидели не только молодые люди, но и солидного возраста, и пожилые. Знакомились при перекличке в начале каждого урока, так как весь состав класса был из вновь поступивших. Я сидел на самой последней парте с молодым парнем, лет двадцати пяти - Николаем  Петренко.
  При проверке на первом уроке физики преподаватель Пётр Васильевич удивлённо спросил меня:
- А Вы что - нигде не работаете?
- Нет еще, но буду устраиваться на завод.
- Подойдите ко мне после урока, -  попросил он.
- Хорошо, - согласился я.
   А сам весь урок думал, чем я ему не угодил. Занятия шли довольно просто, не так, как в обычной школе, ведь ученики часто бывали старше своих учителей. Да и двойки ставили редко. Мне всё это нравилось.
- Как Вас зовут? Я журнал отдал в учительскую и не вспомню Ваше имя, - начал Пётр Васильевич, когда я разыскал его на перемене.
- Миша.
- Сколько Вам лет?
- Семнадцать, восемнадцатый.
- А Вы не согласились бы работать в нашей школе лаборантом?
- Да я ещё ничего не знаю, только что окончил девять классов.
- Да это просто. Будете готовить приборы, реактивы для уроков физики и химии. Мы с Маргаритой Николаевной будем заранее говорить, что приготовить, а Вы будете приносить на уроки. Потом - всё ставить на место.
- Но я ведь сам учусь, когда же я буду всё готовить?
- Да Вы будете учиться вечером, а с утра будете работать как лаборант. Оклад, правда, небольшой, всего триста рублей. А потом, как найдёте подходящую работу, то и уволитесь.
- Я дома посоветуюсь и завтра скажу.
- Вот и ладненько, - и он  хлопнул приятельски меня по плечу.
  Когда я пересказал весь разговор Вале, Маше и Ивану, то мнения разделились. Всех смущала маленькая зарплата.
- Да что вы переживаете? Найдётся хорошая работа, и он уволится. А пока - и это деньги, - авторитетно подвёл итог Иван и все согласились.
  Теперь я с утра до ночи пропадал в школе. Лаборантская комната была маленькой, да ещё заставлена стеллажами с приборами. У окна стоял стол и два стула. Но это была только лаборатория  по физике, а у «химички» Маргариты Николаевны была своя, куда она меня даже и не пустила.
- Я сама справляюсь, и не надо мне никакого лаборанта, и так спирта мало, - категорично отрезала она, когда Петр Васильевич привёл меня к ней.
- Хорошо! Но если он будет Вам нужен – обращайтесь.
  Маргарита Николаевна, не удостоив нас ответом, гордо ушла. Я удивлённо посмотрел на своего шефа, но он посмеиваясь сказал, обращаясь со мной уже на ты:
- Не обращай внимания. Она у нас старая дева: мужиков не любит, и  строгая до ужасти. Кто на такой женится?
- А зарплата у меня убавится? – встревожился я.
- Нет! Она ещё десять раз передумает и заставит тебя только на неё работать. Но ты не поддавайся, я - твой начальник.
-Так ведь ещё один учитель физики есть. Ему тоже подчиняться?
- Да! Ему тоже помогать надо, но он не любит таскать на занятия все эти приборы. Пенсионер уже, подрабатывает у нас. Но хорошо играет в шахматы. Ты в них играешь?
-Нет! – сокрушенно ответил я, понимая как отстал от цивилизации. О шахматах я только читал, и даже в Магнитке не видел, чтобы кто-то в них играл.
- Научим, дело нехитрое.
 Так началась моя трудовая биография. В учительскую я заходил очень редко, стесняясь учителей. Сидел в лаборантской, учился играть в шахматы по книге, которую дал мне Пётр Васильевич, вникая в незнакомые слова: эндшпиль, цейтнот, шах, ферзь.
- Миша! Дай-ка мы с Василием Павловичем срежемся                партию, давненько мы с ним не играли, - предложил, входя в лаборантскую, Пётр Васильевич. За ним шел высокий, худощавый, седой, с приятным добродушным лицом второй учитель физики.
  Я уступил им место и стал наблюдать за игрой. Они дружески подтрунивали друг над другом после каждого хода, но к концу игры замолчали и делали уже редкие, осторожные передвижения фигур на доске.
  Победу одержал Пётр Васильевич и сразу предложил своему противнику выпить «мировую». Я ничего не понял, а мой шеф уже открыл сейф, достал бутыль с какой-то жидкостью, два стакана, кусок сала и хлеб. Налив по полстакана, спросил:
- Хватит?
- Конечно, даже много.
- Разбавить?
- Ну что ты! Добро портить.
Они галантно чокнулись и выпили, запив по глотку воды из графина. Стали с аппетитом жевать сало.
- Миша, убери спирт на место, - сказал Пётр Васильевич и тогда только до меня дошло, что они пили.
«Ну старики дают!» - промелькнуло у меня в голове.
- Ты, Миша, иди домой, а мы ещё партийку сыграем, - уже весело улыбаясь сказал Пётр Васильевич, и я с радостью быстро направился домой, размышляя на ходу:
«Так вот почему Маргарита Николаевна намекала про нехватку спирта…»


   Первая премия
- Костюм на тебе старый, как-то неудобно в таком ходить в школу, - оглядывая меня перед выходом на работу, сказала Маша.
- Да нормальный ещё, - возразил я, хотя понимал, что костюм действительно поизносился.
- Вот немного заработаешь, и купим, - пообещала сестра.
- А дорогие костюмы?
- Да можно и подешевле найти, если походить по магазинам.
  Успокоенный таким разговором, я пошел в школу, в которой работал уже месяц. Учителя ко мне уже привыкли, хотя я находился под постоянной опекой Петра Васильевича и в учительской бывал всего несколько раз. Я всё ещё испытывал при виде педагогов ученическую робость.   Во мне ещё не укладывалось понятие, что я тоже вхожу в их педагогический коллектив.
  В конце первой смены нас всех собрал директор, рядом с которым сверкал улыбкой Петр Васильевич.
- Мне удалось «пробить» для школы классные столы, а то
 взрослым ученикам неудобно сидеть за партами. Правда, пока только на два кабинета – шестьдесят столов и стульев. Вот, Петр Васильевич их сейчас привёз на машинах, и теперь всё надо поднять к нам на четвертый этаж. Давайте немного задержимся на обеденный перерыв, надо разгрузить и отпустить машины.
- Но они, наверно, тяжелые? - недоуменно спросила Маргарита Николаевна. - Ведь можно было бы привлечь наших учеников.
- Да! Но уроки кончились, а Пётр Васильевич только что подъехал. Потихоньку перетаскаем, нас ведь двенадцать человек.
- Сам-то не будет таскать, - шепнул стоящий рядом со мной Василий Павлович.
- Чем быстрее разгрузим, тем быстрее пойдём домой, - с обескураживающей улыбкой подбадривал Пётр Васильевич.
- Ну, пошли, - как-то уныло согласилась Маргарита Николаевна.
  Когда разобрались по парам, чтоб легче было носить мебель, то оказалось, что мне не хватило напарника. И я, взяв довольно лёгкий стол, положил его на спину вверх ножками и понёс наверх, при том умудрился обогнать на поворотах всех. Легко сбежав, я опять повторил маневр. Для меня этот труд был не таким тяжёлым, как для пожилых учителей, да ещё появился какой-то весёлый рабочий азарт.
  Когда всё перенесли и собрались в кабинете биологии, куда сносили последние столы и стулья, то Василий Павлович громко заметил:
- Миша! Ты свой костюм весь испачкал, да и все пуговицы на пиджаке оборвал.
- И правда, - заговорили другие учителя.
- Но зато он один перенёс пятнадцать столов, я подсчитал, - заявил Пётр Васильевич.
- Молодец! – похвалил директор, - Ну, а теперь - на обеденный перерыв, отдыхайте. Всем большое спасибо!
  На следующий день Пётр Васильевич спросил меня:
- Ты какого размера носишь костюм?
- Даже не знаю. Мама покупала, а что?
- Да наши учителя решили скинуться по десятке и купить тебе новый костюм. Может, тебе отдать деньги, а ты добавишь и купишь, какой понравится?
- Да сестра тоже говорила, что пора новый костюм покупать.
- Вот и договорились. На, бери сто двадцать рублей.
- Так учителей ведь только десять, - быстро прикинул я.
- Это директор вложил двадцатку. Он сам подал эту идею. Ему понравилось, как ты работал - с огоньком, и нас всех подгонял.
- Да никого я не подгонял, - покраснев, сказал я.
- Ну, глядя на тебя, и нам стыдно было отставать.
- Спасибо!
- Купишь костюм и приходи на работу в нём, - наставлял меня шеф.
- Хорошо!
 Я пришел домой и отдал деньги Маше, рассказав, что это собрали мне учителя. Она обрадовалась и сказала:
- Завтра же пойдём и выберем тебе обновку. Я как раз свободная, пойду в ночную смену, а ты отпросись до обеда.
   Утром мы отправились на поиски недорогого, но приличного костюма. Обойдя несколько магазинов «Одежда», мы купили за триста рублей костюм темно-коричневого цвета. Он на мне удобно сидел, и я стал выглядеть городским парнем.
  Когда на следующий день появился в учительской в новом костюме, то все учителя радостно осматривали меня и хвалили за удачную покупку. И я, наконец, почувствовал себя членом этого коллектива.


Цирковой номер
   Ночью кто-то, взломав входную дверь нашей школы, проник в директорскую и учительскую. Узнав об этом, директор собрал весь коллектив учителей и спросил:
-  Что у кого пропало?
  Стали смотреть, и выяснилось, что ценных вещей на работе никто не оставлял, а из школьного оборудования ничего не взяли.
- А может, кто из наших учеников залезал, чтоб исправить двойки в журнале? – предположил Пётр Васильевич.
- Тогда зачем проникать в мой кабинет? – удивился директор.
- А у Вас,  Евгений Николаевич, что пропало? – допытывался мой начальник.
- Сейф не вскрыт, в ящиках стола только порылись - и всё.
- Надо нанимать сторожа, - заговорили женщины.
- Дорогие мои! Да нет у нас такой ставки, и не дадут, - парировал Евгений Николаевич. - А вот с входными дверями надо что-то придумать. Жестью обить, замок хороший повесить.
- Замки только от честных людей. Воры могут любой замок отмычкой открыть, - вставил свою реплику Василий Павлович.
- Пётр Васильевич! Вы у нас завхоз, вот и придумайте что-нибудь, чтобы не повторилось это безобразие.
  Отдав такое распоряжение, Евгений Николаевич ушел к себе, а в учительской еще долго спорили женщины, перебирая разные версии происшедшего.
- Миша! Пойдём, посмотрим двери, что там можно придумать, - позвал меня шеф, и мы спустились  вниз.
- Так! Обить жестью не сложно, а вот как сделать хороший запор – это вопрос. Если изнутри в ручки вставлять палку, то никакой вор не залезет. Миша! Давай сделаем так: двери сегодня обобьют, а ты, когда уроки закончатся, закроешь дверь изнутри на палку и выйдешь через техникум.
  Наша школа арендовала четвёртый этаж торгового техникума, и вход в неё был только со двора по запасной лестнице. Занятия в техникуме заканчивались вечером, а у нас начиналась вечерняя смена, которая длилась до десяти, а то и до половины одиннадцатого. В техникуме оставался только ночной сторож.
- Но ведь дверь туда закрыта на замок.
- А я поговорю с их завхозом, чтоб он дал нам один ключ. Он будет у тебя, ты утром пораньше будешь приходить и открывать. Договорились?
- Хорошо, - как-то неуверенно ответил я, думая, как ловко переложил Пётр Васильевич решение вопроса с дверями на меня. 
   Неделю я этот наказ так и исполнял. С пожилым сторожем у нас даже возникли дружеские симпатии, как у людей одной профессии. Но однажды, в очередной раз закрыв на засов двери школы и подойдя к дверям, которые вели на лестницу техникума, я к удивлению обнаружил, что они с той стороны закрыты палкой, продетой в дверные ручки. Я стал стучать, но бесполезно. Никто не открывал. Я не знал, что и делать.
  Потом вспомнил, что пожарная лестница проходит мимо окна женского туалета. Раскрыв одну створку окна, прикинул расстояние и решил попробовать вылезти через окно на лестницу. Попытка удалась, и прикрыв окно, я стал спускаться по лестнице вниз. Высота была большая, но я как-то её не боялся.
  Утром пришел к вахтеру техникума и увидел, что там сидит пожилая, полная женщина с насупленным лицом.
- А где Иван Иванович? – спросил я.
- Уволился. Тебе чего надо?
- Да мне надо пройти на четвертый этаж, открыть школу.
- Всё! Больше не будешь здесь ходить. У вас есть свой вход, вот и ходите там.
- Ну, сегодня-то хоть можно пройти? - попросил я.
- Нет! Я же тебе сказала - нет. Как закрыл, так и открывай, -
отрезала она и встала могучим телом на моём пути.
  Пришлось идти во двор, взбираться по пожарной лестнице, потом залезать в окно и открывать входную дверь. Всю эту историю я изложил Петру Васильевичу, который пообещал урегулировать этот вопрос. Но вечером история повторилась: дверь всё так же была закрыта на палку, и мне пришлось снова лезть по пожарной лестнице.
  А утром я проспал. Проснулся от стуков в дверь. В комнате никого не было, все уже на работе, а на часах - половина десятого.
- Ты что спишь, там вся школа на улице стоит! – выпалил одноклассник, с которым мы сидели за одной партой и жили в соседних домах.
Я быстро оделся, и мы бегом направились к школе, которая от нашего дома была всего в трёхстах метрах. Забегаю в техникум, но суровая вахтёрша не пропустила меня.
- Так ведь с Вами вчера договаривался наш завхоз, - пытаюсь её убедить.
- Никого не видела, и никто со мной не договаривался. Иди отсюда!
  Пришлось бежать во двор, где собрались все учителя, ученики.
- Ну, ты что не открываешь? – строго спросил меня Евгений Николаевич.
- Сейчас открою, - и быстро стал взбираться по пожарной лестнице. Когда я открыл входные двери, и все стали заходить,  директор позвал меня в свой кабинет. С опущенной головой, чувствуя, что получу строгий выговор, неловко протиснулся в двери директорской.
- Это что ещё за цирковой номер? Ведь разбиться можно с такой высоты, - гневно заговорил Евгений Николаевич.
- Так вахтёрша не пускает, - виновато пробормотал я.
- Какая вахтёрша?
- Из техникума.
- Пётр Васильевич! – громко позвал директор, и тот тут же оказался в кабинете. Видимо, стоял за дверью и подслушивал.
- При чём здесь вахтёрша? И почему Миша должен открывать школу, а не Вы?
- Так мы договорились, что вахтёр техникума будет пропускать Мишу, когда он закроет школу вечером, и утром, когда будет открывать. Живёт он недалеко, а мне приходится добираться на трамвае, могу и опоздать.
- Это так Вы решили проблему с дверями? Ну, молодец! Иди Миша, а с Петром Васильевичем мы еще поговорим.
  Я выскочил за дверь и ушел в лаборантскую комнату. Минут через десять туда пришел Пётр Васильевич с красным от волнения лицом.
- Да! Нехорошо получилось. Забыл я вчера договориться. Теперь пусть директора договариваются, а то взвалили всё на меня: я и учитель, я и завхоз. И так дома почти не бываю. А тут ещё и за сторожа работай, - недовольно бурчал шеф.
- Так пусть примут завхозом кого-нибудь, - предложил я.
- Конечно, можно, но ведь шестьсот рублей на дороге не валяются. У меня ж семья.
  Директора договорились, что ключ от четвертого этажа я буду оставлять у вахтёра техникума. Все обязанности за мной сохранились, только добавки к зарплате не было. Пётр Васильевич отделался лёгким испугом. Меня всегда удивляло, как легко он выкручивался из сложных положений. Любимым его изречением было:
- Надо уметь делать ход конём! И не только в шахматах.


 Фотоаппарат
- Миша! Тебе надо научиться пользоваться фотоаппаратом, а то лежит без дела, - доставая из портфеля ФЭД и подавая мне, бодро сказал Пётр Васильевич. Видно, он как-то хотел загладить свою вину в истории с дверями и принёс из дома фотоаппарат. Но, как в последствии оказалось, ФЭД принадлежит школе, как и фотоаппарат «Киев», который лежал в сейфе у директора.
- Так я не умею, - вертя в руках ФЭД, сказал я.
- Вот есть книга «Десять уроков фотографии», по ней будешь
учиться, а что-то и я тебе подскажу. Плёнку, фотобумагу, проявитель, фиксаж мы купим. Так что, как свободное время будет, сделай в углу затемнённый закуток, чтоб можно было поставить фотоувеличитель, ванночки, фонарь. Всё это у нас есть, только засунуто где-то наверху, на стеллаже. Ты найди, а я потом покажу, как всем этим пользоваться.
- Хорошо, - обрадовано согласился  я.
  Я давно заметил какой-то мешок наверху, но не трогал его. После наказа Петра Васильевича найти фотоувеличитель, я достал этот мешок и выставил на стол его содержимое. Здесь было всё для печатания фотографий и для проявления плёнки.
  Раскрыв книгу «Десять уроков фотографии», я прочёл первый урок, который и был посвящен моделям фотоаппаратов, всему оборудованию фотолаборатории. В школе занятия шли четыре дня: понедельник, вторник, четверг, пятница. В свободные дни я из фанеры, из кусков черного сукна, невесть откуда взятого и свёрнутого в рулон, сделал «закуток», как назвал Пётр Васильевич место под фотолабораторию.
  Вместо стола я из чертёжной доски смастерил полку, на которую можно было ставить и фотоувеличитель, и ванночки, и красный фонарь.
- Вот молодец! Сразу видно, что вырос в деревне. Умеешь столярничать, а теперь научишься и фотографировать. Давай мы первую плёнку вместе заснимем, проявим, а потом ты сам будешь учиться. 
  Мы стали по очереди фотографировать друг друга, учителей, а как только все кадры на плёнке были использованы, Пётр Васильевич показал, как надо приготовить все растворы. Вместе проявили плёнку и просмотрели на свет качество снимков, отмечая, что получились почти все сюжеты.  Пётр Васильевич даже помолодел и, как мальчишка, радовался вместе со мною.
  Потом напечатали пробные фотоснимки. Они лежали в ведре с водой, когда мы вынесли их на свет.
- А они от света не испортятся? – тревожился я.
- Нет! Теперь они уже закрепились, и мы можем на свету посмотреть результаты наших усилий, - успокоил меня шеф.
  И качество фотографий нам обоим понравилось.
- Ну вот, Миша! Продолжай в том же духе. Занятие это увлекательное, но не забывай об основной работе. Давай разложим фотки просохнуть на стол. Конечно, их надо глянцевать, но этому я научу тебя потом.
  Следующую плёнку я потратил на фотографирование нашей семьи, и результат был тоже хороший. Приближался новогодний праздник. На площади поставили большую, нарядную ёлку. Вечерами она освещалась огнями разноцветных лампочек, играла музыка, и было много прогуливающихся людей. Мне всё  это захотелось заснять на плёнку.
   Одна девушка из параллельного класса, Люся Кравцова, мне нравилась. Она была стройная, с приятным лицом, с ямочками на щеках, улыбчивая, но я стеснялся подойти к ней. Потом всё-таки мы с ней познакомились, и я рискнул предложить ей сфотографироваться у городской ёлки.
- Хорошо. Я завтра подойду туда к одиннадцати часам утра. Ведь завтра мы не занимаемся, - назначила она время встречи.
- Я буду ждать. А можно я сейчас провожу тебя до дома?
- Вот ещё! Мне провожатых не надо, - отрезала она и быстро сбежала по школьной лестнице.
  На предстоящую встречу я возлагал много надежд: я сделаю красивые фотографии, мы с ней будем встречаться, ходить в кино, а там, глядишь, и станем друзьями. А от дружбы до любви - один шаг.
  С заряженным фотоаппаратом я уже в половине одиннадцатого пришел на площадь и стал ходить вокруг, выискивая красивые места для съёмок. Был солнечный, морозный зимний день, детвора, да и взрослые, приходили полюбоваться красавицей ёлкой. Звучал «Венский вальс» Штрауса, и я с нетерпением оглядывал всех проходящих, боясь пропустить Люсю. Уже стал замерзать, а её всё не было.
- Мы думали, что ты уже сбежал, не дождавшись нас, - неожиданно раздался Люсин голос. Я оглянулся и увидел, что Люся пришла с подругой, и обе, довольные, смеялись.
«Им смешно, а тут чуть ноги не отморозил в этих ботинках» - мрачно подумал я, но сделал вид, что обрадовался встрече.
«Зачем она подружку приволокла? Для подстраховки?» - размышлял я, доставая из кармана пальто фотоаппарат.
- Я нашел красивые места, давайте там вас и сфотографирую, - торопливо говорил я, всё больше смущаясь от их шутливого настроения.
  Я израсходовал на них всю плёнку, фотографируя в разных ракурсах, то поодиночке, то вместе.
- Всё! Плёнка кончилась, - как-то даже обрадовано сказал я.
- Ну и ладно. Будем ждать «фотки». Пошли, Ирина, к нам, чаю попьём, а то я замёрзла, - потянула Люся за рукав свою подругу.
- Пойдём. Пока, Миша! Ждём «фотки»! – улыбнувшись, попрощалась Ирина. 
    Я, замёрзший, взволнованный встречей, сразу направился в школу. Немного отогревшись в своей комнате, взялся за проявление плёнки. Через полчаса я вынул из проявочного бачка плёнку и поднёс к окну. Она была абсолютно чистая, без единого заснятого кадра. У меня даже мурашки побежали по спине от такого печального конца.
«В чём дело? Что я сделал не так?» - пытаясь найти причину неудачи, спрашивал я сам себя. Вернулся в «закуток», стал перебирать в памяти весь процесс проявления и обнаружил, что проявитель и фиксаж разведёны в одинаковых пол-литровых бутылках и не имеют этикеток. Видимо, я перепутал их.
  Жаркая волна стыда окатила меня. «Как же я буду смотреть на Люсю?» - горевал я и думал, как исправить положение. Но ничего придумать не смог.
  Начались зимние каникулы, потом я говорил Люсе, что ещё не печатал фотографии, и, наконец, признался ей во всём.
- Эх ты! Фотограф! – насмешливо сказала она.
- Ну давай ещё раз сфотографирую тебя на фоне той ёлки. Ведь она же ещё стоит, - умоляюще предложил я.
-Нет уж! Спасибо! Обойдусь и без твоих фотографий, - отказалась Люся, и я понял, что это крах всем моим мечтам. Так и не состоялась у нас с ней любовь, хотя дружеские отношения остались и мы даже писали письма друг другу. А фотографией я увлекался всю свою жизнь, но только как любитель, а не как профессионал.


  Впервые в театре
     Наша трёхкомнатная квартира была коммунальная, то есть она была построена на одного хозяина, а жили в ней три семьи, поэтому  кухня, туалет, ванная, и коридор были общими. В небольшой кухне стояли три стола, три электроплитки, но готовить обед или ужин хозяева старались в разное время, чтобы не мешать друг другу. Постоянно происходили перепалки с соседями из-за не выключенных электролампочек в коридоре, в туалете.
  И надо было постоянно контролировать себя, чтоб не вызвать гнев соседей. Всех старалась объединить молодая, красивая пара, которая редко бывала дома, а если и была, то своей приветливостью, вежливостью, обаятельными улыбками гасила все конфликты. В это время даже на кухне умещались три хозяйки и одновременно готовили, каждая на своей плитке, оживлённо переговариваясь, обмениваясь новостями.
- Валя! А где они работают, что так редко мы их видим, - спросил я у сестры.
- Во Дворце культуры. Они хореографы, занимаются с танцевальными коллективами, выступают и сами во всех концертах, так что целыми днями и вечерами они там, приходят домой поздно, вот ты их и не видишь.
- А какие они культурные, - удивлялся я, видя огромную разницу между ними и остальными жильцами, - никогда не скажут грубого слова.
- Так они же ленинградцы!
- Ну и что?
- А Ленинград - наша столица культуры, – подвела итог разговору Валя и занялась своими делами.
  Мне это было непонятно, ведь для меня Москва была образцом культуры - и кинофильмы, и книги это доказывали. Ленинград больше связывался с блокадой в годы войны. «Вот окончу десять классов и поеду поступать в московский институт, там всё и увижу», - мысленно убеждал я себя.
  А пока стояла холодная уральская зима, с морозами, метелями, когда не хотелось выходить на улицу. И вот, в субботу утром, когда  вся наша семья оказалась дома, Маша торжественно объявила:
- Сегодня все идём в театр!
- Ха! Да здесь нет театра, - улыбаясь, сказал Иван.
- Ну, ладно, не в театр, а во Дворец культуры на спектакль Омского театра «Весёлая вдова». Вот четыре билета.
- Ну-ка, ну-ка, что это за спектакль? - беря билет удивился Иван и стал читать. - Да это же оперетта. Нет, я не пойду.
- Это Омский театр музыкальной комедии, должно быть очень интересно. Пойдём, - уговаривала Валя.
- Туда надо одеться прилично, все будут пялиться на нас. Нет! – упорствовал Иван.
- Маша! А как ты достала билеты? - спросил я.
- Так соседи достали, в кассе давно нет билетов. Они очень советуют нам сходить. А у Миши есть новый костюм, только вот  ботинки неважные. В валенках ведь не пойдёшь, засмеют.
- А купить ему «прощай, молодость» и нормально будет, -
сделал предложение Иван. - Они и недорогие, и теплее в них ходить.
«Прощай, молодость» - так в народе называли войлочные ботинки, которые надевались поверх обычных ботинок и застёгивались на одну металлическую застёжку.
  Мы с Машей сходили в магазин и выбрали подходящие войлочные ботинки. Весь день прошел в подготовке к выходу в театр. Только Ивану почему-то не хотелось идти, и он находил различные преграды, которые Валя быстро старалась разрушить.
  Вот подошел вечер, и мы направились во Дворец культуры. Как на какое-то праздничное мероприятие, народ  шел с весёлым настроением, хорошо одетый, и Иван, не желая идти рядом с нами, перешел на противоположный тротуар. Мы разделись в гардеробной и, получив номерки, стали искать наши места. Они оказались на боковом балконе, и только там Иван сел рядом с нами.
- Что, застеснялся идти с нами? – спросила его Валя.
- Да вид у вас, как у колхозников, - буркнул Иван в ответ.
  Маша хотела что-то ответить, но её одёрнула Валя, чтоб не разгорелся спор при людях. Зал быстро наполнялся, и вскоре прозвенел третий звонок. Свет стал медленно гаснуть, занавес раскрылся, и началась оперетта. Я заворожено смотрел на сцену, на игру актёров, слушал их арии, более похожие на песни.
  Объявили антракт, вспыхнул свет в зале. Все стали выходить в фойе и в буфет. Мы тоже вышли, и тут я понял, почему Ивану не хотелось идти с нами в театр. В антракте зрители осматривали, кто как одет, и сами старались показать свои наряды. Это было какое-то новое представление, и я, почувствовав себя плохим артистом, вернулся на место. Одеты мы были действительно бедно, «как колхозники», по выражению Ивана. А с балкона можно было наблюдать за другими, не показывая себя.
  Сестры тоже быстро вернулись, говоря:
-  В буфете такая очередь, не пробьешься.
  Иван вернулся только к третьему звонку. Оперетта продолжилась, и я позабыл про всех сидящих в зале, наслаждался музыкой, веселыми шутками, пением.
  Домой вернулись в полночь, все под впечатлением увиденного спектакля, вспоминая остроумные шутки. В общем, всем понравилось. Через месяц мы сходили ещё и на оперетту «Вольный ветер», и для меня оперетта стала любимым видом театрального искусства.
   Позднее ходил в театр музыкальной комедии в Омске, в Москве, в Ленинграде, но того восторженного впечатления, как от первой встречи с театром, я уже не получал.


 Игра на пианино
  После просмотра театральных спектаклей  я с удовольствием стал слушать по радио передачи «Театр у микрофона», «Разучим песню», концерты классической музыки. Я уже знал произведения Брамса, Шопена, Чайковского, Бетховена, Штрауса. Нравились радиопостановки оперетт Кальмана.
  Один раз, работая в своей лаборантской комнате, я негромко напевал песню герцога из оперетты «Риголетто»:
- «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер в мае…»
- Миша! А ты что, увлекаешься классикой? Похвально! - неожиданно услышал я голос нашей учительницы  литературы и русского языка Марии Павловны, пожилой женщины. Она была  вся седая, что придавало её лицу какое-то возвышенное,  неземное выражение. Хотя это был сущий «божий одуванчик», но на её уроках всегда было тихо, и её все уважали.
- Ой! Здравствуйте, Мария Павловна, - произнес я, краснея, - это я так, вспомнил радиопостановку.
- А музыкальный слух у тебя есть, - ободрила она меня, - может, тебе надо научиться играть на пианино?
- У нас нет пианино, - я как-то даже растерялся от такого неожиданного предложения.
- Зато у меня дома есть, и я могла бы дать тебе уроки, научить играть, - продолжала настаивать Мария Павловна.
- Да как-то неудобно беспокоить Вас. Я пробовал учиться играть на гармошке, ещё давно, в детстве, но ничего не получилось.
- Приходи сегодня в три часа дня ко мне домой, мы проведём первый урок, - пригласила она, - и тогда станет понятно, есть у тебя способности или нет.
- Хорошо, - согласился я, хотя в душе не было никакого желания. Мария Павловна объяснила мне, где она живёт, это
оказалось совсем недалеко от школы.
  Дома в обед я не сказал Вале, что иду учиться играть на пианино. Мне самому это казалась нереальным, но, чтобы не обидеть старую учительницу, я к трём часам дня был уже у дверей её квартиры.
  После звонка она тут же открыла дверь – видимо, ждала меня.  «Так же одета, как и в школе, а не в домашней одежде», - сразу отметил я. И в её поведении угадывалась какая-то напряженность, будто она уже раскаивалась во всей этой затее.
«Ведь она тоже живёт в коммунальной квартире и стесняется своих соседей», - подумал я.
  Мария Павловна провела меня в свою комнату,  открыла крышку пианино и сразу начала объяснять гамму, порядок клавишей, низкие октавы, высокие октавы. Достала ноты и показала, как играть гамму, велев повторить её мне. После нескольких попыток я выполнил это упражнение, сыграв, как она показывала. От напряжения у меня даже выступил пот на лбу.
- Миша! А современная музыка нравится тебе? – спросила она.
- Да, нравится, - простодушно ответил я.
- А ты же сказал, что тебе нравится классическая музыка, - с упрёком произнесла она.
- Мне нравятся песни из кинофильмов, песни в исполнении Трошина, Козловского, Отса, - стал перечислять я популярных тогда певцов.
- Ну, это серьёзные певцы, а не те, которые трещат в современных ритмах. На танцы куда ходишь?
- Да не хожу я на танцы. Днём на работе, вечером – снова в
школу, а в субботу - то в кино, то в библиотеку, - отчитывался я.
- Ну и правильно! Эти «буги-вуги», эти стиляги ведут только к распущенности. Ты лучше научись играть на пианино, серьёзная музыка даёт и серьёзное воспитание, - наставляла она меня поставленным учительским голосом.
- Ты найди пианино, а лучше, наверно, ходить во Дворец культуры - там точно есть - и побольше заниматься. Выучи нотную грамоту, это нетрудно, по самоучителю, и играй гаммы. Потом мы продолжим занятия.
- Так меня во Дворец культуры не пустят.
- Это почему? – удивилась она.
- Я пробовал записаться в их библиотеку, но мне сказали, что если не работаю на метзаводе, то и в библиотеку не запишут. Пришлось идти в городскую библиотеку. Так, наверно, и в самодеятельность записывают только тех, кто работает на заводе.
- Ну, ты всё-таки попробуй, - сказала она, всем видом показывая, что урок окончен и мне пора уходить.
- До свидания, Мария Павловна, - проворно направляясь к двери произнес я.
- До свидания, - бесстрастно ответила она.
«Что она привязалась с этим «роялем»?  Больше не приду», - возбужденно размышлял я, спускаясь по лестнице.  И всё больше  мне вся эта история казалась кошмаром.
«Ну какой я музыкант? Смешно даже думать с моими способностями. Это сколько надо потратить времени на разучивание всех этих гамм, разных пьес. Нет! Больше не пойду к ней!» - решительно подвёл я черту.
  Через неделю, встретив меня в коридоре школы, Мария Павловна спросила меня:
- Ну, как твои занятия? Нашёл пианино?
- Нет, Мария Павловна. Я не буду заниматься с Вами, - набравшись смелости, сказал я.
- Почему? – искренне удивилась она.
- Нет пианино, нет музыкальных способностей, и нет времени.
- Жаль, жаль. А слух у тебя есть, - покачав головой сказала она и пошла в учительскую.
  А у меня словно камень с плеч свалился, так стало легко.

Городская весна
  Шел к концу учебный год, и вставал вопрос о дальнейшей учёбе. И тут мне попалась книга «Морские просторы» о курсантах морского училища. Автор Рындин так увлеченно описывал службу на морском сторожевом катере, курсантские будни в Одессе, что мне тоже захотелось попробовать этой романтики. Да ещё и оперетта «Вольный ветер», где много было песен о море и танцев моряков, а также кинофильм «Матрос с «Кометы» будоражили воображение, что профессия моряка казалась мне  весёлой, полной приключений.
  В нашем классе учились два парня, которые работали на водной станции спасателями. Я подошел к ним на перемене и спросил:
- Ребята, а вы не хотите поступать в морское училище?
- Даже и не думали об этом, - удивленно взглянув друг на друга, чуть не в голос ответили они.
- А вы в армии служили?
- Нет, нам ещё только по восемнадцать лет, вот наверно осенью заберут, - ответил Саша Белых, высокий, худощавый, которому я бы дал лет двадцать, так как выглядел он солидно.
- А почему ты заговорил о морском училище, тебе, наверно, надо в педагогическое поступать? – спросил Алексей Бугров. Он был полной противоположностью Саши: коренастый, крепкого телосложения, с приятными чертами лица. Мне в нём нравилась мужская уверенность, с таким не страшно ходить по ночному городу.
- Да вот, захотелось испытать морской романтики, хочу пойти в военкомат, чтоб направили в Одесское морское училище.
- А зачем в военкомат, а не сразу в училище? – спросил Лёша.
 - Я уже писал запрос в училище о правилах приёма, и оттуда прислали бумагу, где советуют, чтоб было направление от военкомата, и, желательно, чтоб я был комсомольцем.
- Вот дают! А мы оба не комсомольцы.
- Да и я не комсомолец, но теперь придётся вступить, - сказал я.
- Так давайте сходим в военкомат и там узнаем подробно о правилах приёма, - высказал предложение Саша. На этом и договорились и на другой день пришли в здание городского военкомата.
  Дежурный, узнав по какому мы вопросу, куда-то позвонил и направил нас к военкому, который радушно встретил, посадил за стол и стал расспрашивать:
-  В какое военное училище вы желаете поступать?
- В Одесское военно-морское училище, - уверенно ответил Лёша.
- Да вы же моря не видели, зачем вам это надо. Поступайте в Челябинское танковое училище или в Омское пехотное училище. Станете офицерами, спокойно прослужите, а то в море недолго и утонуть, - стал отговаривать он нас.
- Мы спасателями на водной станции работаем, - веско заявил Саша, - мы воды не боимся, плавать хорошо умеем.
- Ну хорошо, только вам сначала придётся пройти медицинскую комиссию у нас. Если всё у вас нормально со здоровьем, то мы выдадим вам направления. Но сразу хочу предупредить, что перед экзаменами в училище, вам придётся ещё и там пройти медкомиссию, притом очень строгую.
- Да мы на здоровье не жалуемся, - за всех ответил Лёша.
- Тогда, как говорится, в добрый путь, - дружелюбно сказал военком, - только вам надо сначала окончить десять классов, да ещё с хорошими, а лучше - с отличными оценками. Там конкурс очень большой. Так что ещё раз подумайте о танковом училище.
  Когда мы вышли на улицу, то я удивлённо спросил:
- А почему он с нами так вежливо, по-отечески разговаривал?
- Да они сами уговаривают, чтоб кто-нибудь пошел учиться в военное училище, а тут мы явились втроём. Это же для них просто находка, - авторитетно объяснил Саша.
- Ну, и что будем делать?
- Так он правильно сказал: надо с хорошими оценками закончить школу. Вот первейшая наша задача, - всё так же уверенно продолжил Саша.
- Скоро будем готовиться по экзаменационным билетам, так ты, Миша, приходи к нам на станцию, будем вместе учить, - предложил Лёша.
- Договорились!
  До экзаменов оставалось еще почти полтора месяца. Теперь нас связывала одна мечта, и как-то незаметно мы сдружились. А в городе царствовала весна, цвели везде кусты черёмухи, сирени, желтой акации. Распустились клейкие листочки берёз и тополей. В голове звучала мажорная музыка молодости, силы, мечты.
  Однажды Пётр Васильевич послал меня утром в хозяйственный магазин, узнать цены на различные товары для ремонта школы, чтоб потом перечислить на них деньги. Магазин был еще закрыт, и я зашел в небольшой сквер, сел на скамейку. В это раннее утро здесь еще не было детей, бабушек с детскими колясками. Я услышал такой птичий концерт, когда сливались и чириканье воробьёв, и призывная песня скворца, и ещё каких-то незнакомых мне птиц. Я в деревне не слышал такого хора, а может, и не обращал тогда на это внимания.
  А какой насыщенный аромат цветущих кустов черёмухи и сирени! Так хорошо мечталось о том, что скоро поедем с друзьями в Одессу, будем учиться в военно-морском училище, носить красивую матросскую форму, плавать по Черному морю, а может, и к дальним странам. Как легко в юности мечтается даже о невозможном!
  Экзамены быстро приближались, и на уроках мы больше готовились по билетам, повторяя наиболее трудные материалы. Часто бывал я на лодочной станции. Там, лёжа на плоской крыше смотровой площадки спасателей, греясь на солнышке, разбирали с Лешей и Сашей билеты по физике и математике - наиболее главные для нас дисциплины - готовясь сдать их на пятёрки.
- Это всё хорошо, но я боюсь экзамена по немецкому языку, - вздохнул Лёша.
- А что там трудного? Надо будет только перевести какой-нибудь текст да рассказать какое-нибудь правило, -  возразил Саша.
- Это тебе легко, а я ничего не помню. Плохо я учил немецкий язык, ещё с шестого класса, - удручался наш друг.
- Ребята! Есть идея! Надо первыми прийти на экзамен, подарить Эмме Петровне букет цветов и первыми взять билеты, - воскликнул Саша.
- Ну, и что это даст? – в голос спросили мы с Лёшей.
- Так комиссии ещё не будет, и мы сдадим экзамен только ей одной, сразу без подготовки. Лёша у нас парень симпатичный, от него требуется больше шуток, улыбок, так как Эмма Петровна «старая дева», и ей будет приятно такое внимание к ней.
- Ну, ты и стратег! – выдохнул Лёша, - а если этот план провалится?
- Или пан, или пропал, другого выхода у нас нет, - твердо подытожил Саша.
  Первым экзаменом было написание сочинения, и с этим мы справились на четвёрки. Далее мы так же успешно сдали физику, химию, математику. Подошел экзамен по немецкому языку. Экзамены начинались с девяти утра, то есть учитель раскладывал на столе билеты, а весь класс ждал в коридоре, чтоб по одному заходить, брать билет и готовиться.
  Ещё в половине девятого Леша с Сашей пришли ко мне в лаборантскую комнату. Оба нарядные, с букетом красивых цветов.
- Миша! Теперь вся надежда на тебя. Ты должен помочь нам зайти первыми, - сказал стратег Саша.
  Я пошел в учительскую, чтоб взять там вазу под цветы, а заодно и посмотреть, пришла ли Эмма Петровна. Она уже пришла и оживлённо о чём-то беседовала с завучем. Мы поставили цветы в вазу и пошли в кабинет, где должен был проходить экзамен. Вскоре туда вошла «немка», как все ученики называли её между собой.
- Ах! Какой букет! Неужели вы так любите мой предмет? – заворожено глядя на цветы, проговорила Эмма Петровна. Шокирующее начало было сделано, и экзамен мы сдали успешно.
- Ну, Саша, ты действительно стратег! - восхищался другом Лёша.
- Теперь вперёд - в мореходку, - довольно улыбаясь, ответил Саша.
  И, получив аттестаты зрелости, мы пошли проходить военную медицинскую комиссию, где меня постигла неудача. Врач признал слабое зрение, и как итог – непригодность к военно-морской службе.
 А Саше и Лёше в военкомате дали направление для поступления в училище, но не в Одессу, а во Владивосток. Лёша там не прошел медкомиссию, а Саша не стал один поступать, и оба вернулись в Златоуст на свою работу.
  Встречаться мы стали редко, смеясь над нашими мечтами о мореходке, да и у меня уже были другие заботы.


Ремонт школы
- Миша! Ты ведь пока не собираешься никуда поступать, - вкрадчиво начал Пётр Васильевич, - останься на месяц за меня завхозом.
- Да какой из меня завхоз, мне всего восемнадцать лет, и я эту работу совсем не знаю, - удивился я.
- Да понимаешь, директор задумал провести побелку стен, потолков классов, покраску полов, а это на целый месяц. А у меня жена больная, в саду много работы, и дома тоже надо сделать ремонт. Я уже разговаривал с Евгением Николаевичем, и он согласен. И зарплату ты будешь получать как завхоз. А что и как делать - так он тебе будет давать указания, а ты исполнять. Надо будет только один класс освободить, дать возможность малярам там работать, а потом перенести всё в другой класс, и так, перемещаясь с места на место, и закончите ремонт. Да вы еще не успеете его закончить, как я уже выйду на работу.
- Хорошо. Попробую, - сдался я, подумав о надбавке к зарплате.
- Тогда пойдём к Евгению Николаевичу и скажем, что ты согласен, - обрадовался шеф.
  Мы зашли в кабинет директора. Тот удивлённо уставился на нас, как бы спрашивая, зачем это мы пожаловали.
- Вот, Евгений Николаевич, он согласился поработать месяц завхозом, - смущенно доложил мой шеф.
- Пётр Васильевич! Ну какой из него завхоз? Это же ремонт надо провести, с бригадой маляров работать, все материалы привезти. Разве справится Миша с такой работой? – возмутился  директор.
- Он парень шустрый, справится, - гнул свою линию Пётр Васильевич.
- Это ты торопишься уйти в отпуск. А я тебя просил найти на время серьёзного мужика, хозяйственника, - краснея от гнева, выговаривал Евгений Николаевич.
- Посторонний человек не будет беречь учебные пособия, а Миша за всем проследит, - упорствовал шеф.
- Миша! Выйди на пять минут, мы поговорим одни, - сказал директор, и я выскочил в коридор. Громко спорили они не пять минут, а все пятнадцать. Наконец из кабинета вышел довольный Пётр Васильевич и сказал:
- Договорились! Ты остаёшься завхозом. Завтра с утра освободи кабинет биологии, с него и начнёте ремонт.
  Это легко сказать - провести ремонт! Я даже не представлял, как это всё будет трудно. Класс я освободил утром один, перенеся все столы, стулья в соседний кабинет, а когда пришла бригада  маляров из трёх женщин, то мы перенесли и два шкафа.
  Но это было полдела, потому что они, осмотревшись, сказали, что надо освобождать ещё два класса, так как они не могут простаивать и ждать, когда высохнет пол, а постепенно переносить работу из класса в класс. Известь, бочку для её гашения Пётр Васильевич приготовил. Работа началась.
  Директор позвал меня к себе и спросил:
- Начали ремонт?
- Начали белить стены и потолок в кабинете биологии.
- Сейчас подойдёт машина, и ты съездишь на базу, получишь
бочку половой краски и десять банок бежевой для покраски дверей, панелей в коридоре. Вот тебе доверенность и накладная. Паспорт свой теперь носи всегда при себе.
- А где эта база находится?
- Шофёр знает, - закончил он своё распоряжение.
  Меня удивило, что Евгений Николаевич даже не вышел, не посмотрел, как начали работать маляры. Всю ответственность сразу возложил на меня. «А если плохо сделают, то виноват буду я», - сделал я неутешительный вывод.
  Подошла грузовая машина, которой управлял пожилой, грузный мужчина.  Он, как-то неприязненно взглянув на меня, спросил:
- Куда едем? И кто мне подпишет путевой лист?
- Едем на базу, а путевой лист подпишет директор, - растерянно ответил я.
- А ты кто? – всё так же недружелюбно поинтересовался он.
- Завхоз, - буркнул я.
- Что делается, что делается! Пацанов стали ставить завхозами. Да ты хоть что-нибудь понимаешь в ремонтном деле?
- Так уговорили остаться на месяц, - уже удручённо ответил я.
- Кто уговорил? Пётр Васильевич? Прохиндей он, твой Пётр Васильевич. Взвалить на пацана такую работу, - недовольно выговаривал он. И, видимо пожалев, уже более дружелюбно добавил: - Поехали, что ли.
  Краску мы привезли, и я немного успокоился, так как теперь маляры не будут сидеть без дела. Но они требовали от меня то растворитель, то новые щётки белильные, то кисти малярные, то ветошь, чтоб руки вытирать от краски. И по всем этим вопросам я шел к Евгению Николаевичу. Он недовольно ворчал, но открывал сейф, давал денег и всегда добавлял:
- Счёт обязательно возьми в магазине. А за ветошью сходи с мешком на швейную фабрику, я договорюсь, чтоб тебе отпустили отходы.
  Теперь с утра до вечера пропадал я в школе, так как надо было и перетаскивать из кабинета в кабинет мебель, и смотреть, как идёт побелка, покраска; и выдавать краску женщинам, которые всегда говорили:
- Да ты парень не жалей, лей побольше. Не скупись, не твоё ведь. Директор твой ещё достанет.
  Я понимал, что они уносят остатки себе домой, но возразить им у меня не хватало смелости. Они же, видя, что директор не следит за ходом ремонта, со мной обращались, как с неопытным юнцом, стараясь обмануть на всяких мелочах.
  А Евгений Николаевич решил заменить мебель в своём кабинете и заказал лакированные столы на мебельной фабрике.
- Миша! Съезди на мебельную к начальнику цеха Владимиру Ивановичу Кравцову и посмотри, как сделаны для меня два стола. Один должен быть двухтумбовый, другой без тумб - обычный стол, только длинный. Проверь качество лакировки, а потом мы перечислим им деньги и привезём, - дал мне утром задание директор.
- А меня туда пустят? – засомневался я, хотя ни разу не был на фабрике.
- На проходной скажешь, что идёшь к Кравцову и спросишь, где его найти. Я ему уже позвонил, он в курсе дела. Тебя пропустят.
- А где находится мебельная фабрика?
- Ты что, не знаешь? Сядешь на трамвай номер пять, и будет остановка «Мебельная фабрика», а там сам увидишь проходную.
  Даже радуясь в душе, что хоть полдня не буду видеть маляров, поехал на мебельную. С трудом, но разыскал я Владимира Ивановича, вспомнив пословицу – «Язык до Киева доведёт», и объяснил ему, зачем я пришел.
- Да, да! Мне звонил Евгений Николаевич. Пойдем в цех, покажу ваши столы. Он мне сказал, что пошлёт завхоза, и я ждал Петра Васильевича. Он что, болен?
- Он в отпуске, а меня оставил на месяц завхозом, - объяснил
я, почему-то краснея от смущения.
  За разговором подошли к большому зданию и вошли внутрь, где сильно пахло деревом, лаком. Начальник цеха провёл меня вглубь, где стояла готовая продукция, а я с интересом смотрел по сторонам, как рабочие в масках-распираторах работают на больших верстаках. «Да тут угореть можно, такой сильный запах от лака» - размышлял я.
- Вот ваши столы. Как заказывал Евгений Николаевич, всё сделали в лучшем виде. Видишь какая ровная лакировка, и в тумбах ящики хорошо открываются. Так что можете перечислять деньги и забирать, - поглаживая рукой гладкую, сверкающую поверхность стола, говорил мне Владимир Иванович.
  Обратно я ехал в трамвае и рассуждал: «Вот если бы не остался завхозом, то и не побывал бы на мебельной фабрике». И стал вспоминать, куда меня посылал директор со своими заказами, и получалось, что я не был только на металлургическом заводе. За этот месяц я узнал почти весь город.
  В школе меня ждала учитель биологии, которая пришла посмотреть свой кабинет, а все ключи находились у меня в лаборантской.
- Не выдержала, пришла посмотреть, как прошел ремонт. Наверно, надо всё расставлять по местам, развешивать наглядные пособия, - быстро, как бы оправдываясь, говорила Анастасия Никоноровна.
  Я отдал ей ключ, а сам пошел отчитываться перед директором о поездке на мебельную фабрику. И тут вбежала разгневанная «биологичка» и с порога громко заговорила:
- Куда девался спирт из колб с заспиртованными лягушкой и ужом?
  Мы с Евгением Николаевичем пошли вслед за ней в кабинет и увидели, что стеклянные колбы, где раньше плавали заспиртованные лягушка и уж, стоят пустые.
- Миша! В чём дело? Куда девался спирт? – строго начал директор, - Кому давал ключ от кабинета?
- Только маляры здесь переодевались. Я им открывал, потом закрывал, а ключ не отдавал никому.
- При их переодевании ты не присутствовал, так как они женщины. Значит, они слили в банку и унесли весь спирт, а ты и не заметил. Пошли к ним, - провел расследование Евгений Николаевич.
  Женщины категорически отказались от обвинений, говоря, что они из под такой гадости пить бы не стали.
- Ну, и кто виноват? – спрашивала Анастасия Никоноровна.
  Я растерянно пожимал плечами, а директор сказал:
- Может за неделю они не испортятся. А потом выйдет Пётр
Васильевич и нальёт в колбы спирту. Ключ от сейфа со спиртом только у него.
  На такой конфузной ноте и закончилась моя работа в должности завхоза. Я считал, что только эти женщины и могли взять спирт, но подозрение падало и на меня, что было очень обидно.
  Через неделю вышел на работу мой шеф, а я отпросился в отпуск, удрученно думая: «Куда бы устроиться на более нормальную работу?» Но пролетел месяц, который я провёл у родителей, и я опять вернулся в школу. О пропаже спирта никто не вспоминал.


 «Школа изобразительного искусства»
  Рисование для меня было своего рода развлечением, так как серьёзной подготовки я не имел и рисовал в своё удовольствие изредка. Обычно для этого нужен был какой-нибудь толчок: или интересная открытка, или книга о художнике, которую я находил в городской библиотеке, или красивый предмет, который хотелось нарисовать.
  В школе имелись чучела птиц, и я рисовал их, помня наставления художницы из  Магнитки, что надо рисовать только с натуры. Все смотрели на эти рисунки, как на очередное увлечение, но хвалили.
- Миша! Я вижу, что ты хорошо рисуешь, - начал вкрадчиво Пётр Васильевич, - на праздник 7-е ноября нам надо над входом в школу повесить лозунг. Красный материал есть, подрамник я нашел, осталось только натянуть и написать. Текст я тебе дам.
- Я не писал никогда лозунги и не знаю, как всё это делается.
- Всё когда-то надо начинать с начала. Вот и будет этот лозунг у тебя первым. А пишут зубным порошком, разведенным в воде. Я даже кисть тебе щетинную плоскую купил, -  настаивал шеф.
  Мне нравились праздничные лозунги, красиво написанные на красном ситце, но технологию их исполнения я не знал. И знакомых художников, чтоб подсказали, как это делать – тоже не было. В субботу, когда в школе никого не осталось, я оторвал кусок красного ситца по длине подрамника, расстелил его на полу в коридоре, прибил по краям гвоздиками, немного натянув ткань.
  Метровой линейкой и карандашом я сделал разметку линий и приступил к написанию лозунга. Это только позднее я увидел в кинофильме «Двенадцать стульев», как писал впервые лозунг Остап Бендер, и смеялся, потому что я тогда писал точно так же. Текст у меня не вошел и пришлось скомкать всю писанину, но, к своему удивлению, я увидел, что порошок прошел через ткань и  отпечатался на полу. Пришлось смывать его мокрой тряпкой.
«Как же другие пишут такие красивые лозунги?» - размышлял я, и спросить то ведь не у кого. «А для чего дал мне подрамник Пётр Васильевич и сказал, чтоб я натянул ткань на него и написал?» - вспоминал я разговор с шефом. «Значит, надо сначала натянуть ситец, а уж потом писать», - решил я и стал выполнять эту операцию.
  До самого вечера я писал этот злополучный лозунг, проклиная в душе того, кто придумал такие длинные призывы. Пришлось сосчитать все буквы, определить ширину каждой, сделать разметку и только потом, стараясь ровнее провести линию, написать текст.
  Уставший, голодный пришел я домой, но довольный, что всё-таки выполнил задание. И твердо зарекся, что больше не буду браться за эту работу. ( Не знал я тогда, что за свою жизнь придётся написать сотни лозунгов и плакатов).
- Ну вот, молодец! – похвалил меня в понедельник Пётр Васильевич, - А говорил, что не писал никогда.
- Да легче что-нибудь нарисовать, чем написать один лозунг, - ответил я.
- Это для тебя, может, и легче, а вот я ничего не смогу нарисовать - нет таланта. Тебе бы на художника учиться, только, наверно, уже поздно.
- Почему поздно? – не понял я.
- Учатся с детства. В твоём возрасте уже надо быть в художественном училище на втором курсе, а поступить туда не- просто. У меня племянница учится в Челябинском училище, и ей пришлось выдержать конкурс. Так она перед этим окончила детскую художественную школу.
- А что, такие школы разве есть? – удивился я.
- Да, у нас в Златоусте есть, и во многих городах.
- А я еще не решил, какую выбрать себе профессию. Сестра советует поступать в политехнический институт, учиться на
инженера, но меня туда не тянет.
  Пётр Васильевич попросил помочь повесить лозунг над входом в школу. Повесили и флаг, и сразу почувствовалось, что скоро праздник.
  Я давно, ещё когда учился в Магнитке, стал собирать открытки с репродукциями русских художников. И здесь, в Златоусте, я часто бывал в книжных магазинах, где на витринах выставлялись новые поступления, и покупал те, которые мне больше всего нравились. Они стоили всего двадцать пять копеек каждая.
  Уже знал фамилии многих русских художников и старался купить репродукции картин Репина, Сурикова, Шишкина, Левитана, Серова, Куинджи. Дома доставал пачку открыток и раскладывал по авторам, рассматривал сюжеты исторических картин, любовался пейзажами.
  Как-то я увидел в продаже тюбики масляных художественных красок и купил по одному всех цветов. Изготовил небольшой этюдник, на палитру выдавил немного краски и попробовал написать небольшую картинку на кусочке ватманской бумаги, даже не грунтуя его. Но запах льняного масла так не понравился мне, что пропал интерес писать масляными красками. Вот акварелью было удобно.
   Как-то в поисках новых открыток, я зашел в небольшой книжный магазин около стадиона «Металлург», и увидел на витрине книгу «Школа изобразительного искусства», выпуск первый.
- Девушка! Можно посмотреть эту книгу, - обратился я к молоденькой продавщице.
- Нет, нельзя. Она продаётся по подписке, - ответила девушка.
  В магазине из покупателей никого не было, и я, набравшись смелости, стал умолять продавщицу:
- Девушка! Мне очень нужна эта книга. Продайте, пожалуйста, - как можно убедительней говорил я, краснея от волнения.
  После долгих колебаний, она достала из под прилавка книгу и подала её мне, говоря:
- Вот если не хватит тому, кто подписался, то виноваты будете Вы.
  Я быстро расплатился и, даже не поблагодарив девушку, помчался домой. Я был на седьмом небе от радости, что наконец-то у меня будет учитель рисования, пусть даже хоть такой, книжный - тут были азы рисунка, живописи, скульптуры, композиции.
  Месяца через три я у этой же девушки выпросил и второй том, но уже сказал:  «Большое спасибо! Вы так мне помогли». Она только улыбнулась в ответ.
  Позднее я выпросил еще четыре тома, уже приезжая в гости к сестрам в Златоуст. Остальные четыре, а «Школа изобразительного искусства» должна была выйти в десяти томах, я не достал, хотя все необходимые мне сведения были в этих шести книгах. Конечно, сами по себе учебники не делают художника, но сведения по технологии рисунка, живописи, композиции помогают становлению мастерства.


Витя Теплов
- Что-то ты стал приходить домой с винным запахом, - озабоченно спросила меня Валя. - У тебя что, друзья пьющие появились?
- Да всего один только друг - Витя Теплов. Он работает баянистом в клубе ликероводочного завода и учится в десятом классе.
- Так! Значит он приносит в школу вино, и вы там пьёте?
- Ну, уж пьём. Он приносит сладкие настойки, и каждый раз - новые, чтобы попробовать, - оправдывался я.
- И приучает тебя пить, - сделала окончательный вывод сестра. - Это к добру не приведёт. Он, наверно, хочет, чтобы ты помог ему сдать экзамены: как лаборант ты сможешь узнать и тему сочинений, и договориться, чтоб ему поставили хорошую оценку.
- Да я в школе и в учительской-то не бываю, всё ещё чувствую себя школьником.
- Нет! Тут что-то нечисто. Миша! Прерви с ним дружбу, - категорично настаивала Валя.
  После этого разговора я тоже стал думать о том, почему именно меня выбрал в друзья Виктор, который был намного старше меня. Как-то я прямо спросил его об этом:
- Витя, у тебя что, нет больше друзей, что ты водишь дружбу со мной? Ведь тебе давно пора жениться, а ты всё ходишь холостой. Неужели на вашем заводе нет подходящих девчат?
- А ты приходи к нам в субботу на танцы в заводской клуб и сам увидишь.
- Так туда только своих пускают, ведь это на территории завода,  - колебался я.
- На проходной скажешь, что пришел на танцы, что это я тебя приглашал, они пропустят. К нам многие посторонние ребята приходят, так как коллектив в основном женский.
- Хорошо, - всё ещё сомневаясь, ответил я.
  Так я попал на танцы в клуб ликероводочного завода. Виктор сидел на сцене и играл на баяне, с улыбкой поглядывая в зал. Танцевали, в основном, девчата, ребят было всего трое. Витя, увидев меня, заулыбался и объявил «белый танец». Ко мне подошла молодая, но с пышными формами тела девушка, и мы стали танцевать, хотя из меня танцор был никудышный.
- Вы что, здесь работаете? – спросил я её.
- Да! В разливочном цехе, - ответила она и обдала сильным запахом водки.
  Мне как-то стало не по себе, ведь я был трезв и не ожидал, что девушки пьют. В нашей деревне считалось плохим признаком, если девушка пила водку. Кое-как дотанцевав танец и проводив «даму» к кучке её подруг, которые громко разговаривали и смеялись, я поспешил к выходу.
- Как тебе понравилась наша Катя? – спросил меня на другой день Виктор.
- А что, её Катей зовут?
- Да! Она потом тебя всё искала, а ты куда-то исчез. Как наша молодёжь? – улыбался Виктор.
- А что, они всегда пьяные приходят на танцы?
- Так водка у них перед глазами целый день, вот и тянет попробовать. Потом привыкают к выпивке, без неё скучно. А выпьют - и веселее жить, - философствовал Виктор.
- По-твоему  получается, что все работающие на вашем заводе становятся пьяницами. Страшная картина вырисовывается, - заметил я.
- Ну, и с кем там мне дружить? – задал он мне вопрос. - А с тобой интересно поговорить. Приходи завтра к нам домой, я тебя с мамой, с сестрой познакомлю. К тому же, у мамы день рождения.
- Так на день рождения надо подарок принести, а у меня нет на него денег, - отнекивался я, стараясь найти причину, чтобы не ходить.
- Ерунда! Подари какую-нибудь книгу. «Книга – лучший подарок», - процитировал он надпись во всех книжных магазинах.
-  И когда приходить?
- К двенадцати часам дня. Да не волнуйся, просто посмотришь, как я живу, - успокаивал он меня.
  Валя дала мне «Дон Кихота» Сервантеса, которую давно купила, но она ей не нравилась. Книга была в хорошем состоянии, так как в семье у нас к книгам относились бережно. Внимательно осмотрев мой внешний вид, сестра добавила:
- Долго не задерживайся и много не пей, всё-таки у чужих людей будешь.
- Ладно, - ответил я и отправился в гости к Виктору.
  Встретили меня приветливо, со всеми познакомился, но чувствовал себя «чужим». Все были хорошо одеты, особенно - сестра Виктора Наташа. «Как Наташа Ростова», - мелькнуло у меня в голове при виде  её в красивом длинном платье.
  Приглашенных было двенадцать человек: в основном, молодёжь, друзья Наташи и Виктора. Я выглядел «очень бедным родственником», в пиджаке с короткими рукавами, так как рос быстро, а нового костюма ещё не заработал. Волосы на голове никак не хотели укладываться и торчали в разные стороны, а постричься я не догадался. Как ни старался их расчесать и уложить - всё было напрасно.
  Увидев на столе бутылки вина, я тихо сказал Виктору:
- Я пить не буду.
- Миша! Да это же слабое красное вино, - громко сказал он, и все засмеялись, а я смутился.
 Уселись за праздничный стол, уставленный различными закусками, в большинстве – не знакомых мне. Виктор открыл бутылку, на которой я успел прочесть название – «Старка», и разлил по рюмкам.
- За именинницу! Долгих лет жизни, здоровья, счастья, - произнёс тост Виктор, и все выпили. Выпил и я, сразу почувствовав, что это не слабое, красное вино, а что-то очень крепкое. На голодный желудок спиртное, а это была 41 градусная водка, быстро подействовало, и закружилась голова, меня затошнило и вырвало прямо за столом. Произошло отравление желудка, как сказали бы медики.
   Под руки Виктор увел меня в ванную, умыл и положил на диван в другой комнате. Сколько я пролежал – не знаю, только когда очнулся, то услышал музыку, шум голосов в зале, и, встав, направился к выходу. Мой уход никто и не заметил, так как там шли танцы, все веселились. Домой я вернулся в грязном, помятом костюме, но с уже протрезвевшей головой.
- Ну, как именины? – поинтересовалась Валя. Я только махнул рукой и  лёг спать.
  На другой день пришел в школу Виктор, и, улыбаясь своей очаровательной улыбкой, спросил:
- Ты что так рано ушел? Мы до полуночи танцевали, веселились.
- А почему ты налил мне водки, а сказал, что это красное вино?
- Думал, ты знаешь, что «Старка» - это старая водка, вот и пошутил.
- Нехорошо получилось, что прямо за столом, у всех на виду, меня вырвало, - удрученно сказал я.
- Да ерунда, всё нормально, - успокаивал Виктор.
  Но я чувствовал, что это неправда, что он поставил меня в такое унизительное положение сознательно, и в наших отношениях появилась трещина. Стараясь восстановить дружбу, он пригласил меня на каток стадиона «Металлург», где давали на прокат коньки.
- Пойдём сегодня вечером на каток, там музыка, покатаемся. В школе как раз нет вечерних занятий, - выкладывал он свои доводы.
- Так это, наверно, дорого - платить за прокат? – засомневался я.
- Да всё равно, что сходить в кино. Пять рублей за час, а за час можно накататься вдоволь, - развеивал мои сомнения Виктор.
- А кроме денег ещё что надо брать? – уже сдавал я позиции.
- Паспорт - и всё. Там раздевалка бесплатная, в буфет не будем заходить, так что расходы - минимальные, - убеждённо сказал он.
  Мне и самому хотелось вспомнить детство, и покататься на коньках, и я сдался:
- Ладно, пойдём!
- Приходи к девяти часам вечера к воротам стадиона.
- А почему так поздно? Нет, давай встретимся в восемь. Пока коньки получим, да переобуемся - и девять будет.
- Договорились! – и он протянул мне руку. Мир был восстановлен.  У меня теперь все мысли были о катке, и время, кажется, тянулось очень медленно.
  Я выпросил у сестры Маши пять рублей, взял паспорт и пошел пешком до стадиона, хотя до него можно было доехать на трамвае две остановки. Чтобы скоротать время, я вышел в семь часов вечера и дошел за двадцать минут.
  Был небольшой мороз, и даже снег изредка пролетал в воздухе. Громко играла музыка, из-за ограды, сквозь решётку, я наблюдал, как катаются на катке. Каток был сделан не для увеселения народа, а для проведения хоккейных тренировок и соревнований, поэтому его ограждали деревянные борта, с одной стороны были трибуны для болельщиков. Было и хорошее освещение.
  Народ всё шел и шел, и мне уже не верилось, что нам достанутся коньки. Наконец пришёл и улыбающийся Виктор.
- Давно здесь?  Уже замёрз? – весело спросил он.
- Нет! Недавно подошел, - почему-то соврал я.
- Пойдём за коньками, - так же бодро и уверенно сказал Виктор и мы направились к большому деревянному дому, над дверью которого висела вывеска «Прокат коньков». Оказывается, народ шел не только кататься, но и смотреть на катающихся, а так же - в буфет.
  Коньки мы получили довольно быстро, назвав размер обуви. Заплатили по пять рублей, оставив в залог свои паспорта, и прошли в раздевалку. Сдали пальто, валенки и обули ботинки с привинченными к ним коньками.
- Хоккейные, - осмотрев коньки, сказал Виктор.
- Это плохо?
 - Нет. Только к ним привыкать надо.
- А мне хоть к каким конькам привыкать надо. Не катался на них уже лет пять.
- Вот и вспомнишь детство золотое, - улыбнулся Виктор, и мы пошли на каток.
  Часа нам хватило, чтоб накататься, нападаться и сбить ноги.  Из-за большого количества катающихся, не было возможности разбежаться, только успевали уклоняться от наиболее прытких девчат, которые, не стесняясь, катили напропалую. Но всё равно мы оба были довольны, что пришли на каток.
- В субботу наша молодёжь собирается идти на лыжную базу. Там тоже на прокат дают лыжи с ботинками. Приходи и ты, - предложил Виктор, когда мы возвращались с катка.
  А я вспомнил танцы в их клубе, представил, что они опять придут выпивши, и ответил отказом, сославшись на то, что собираемся в гости к сестре Лизе на «седьмой участок».
  Не знаю, чем бы закончилась наша дружба, но вскоре пришел март, и в моей жизни всё переменилось.


На целину
- Ну, Мишка, прощай! Еду на целину, - радостно улыбаясь своей «американской» белозубой улыбкой, сказал в коридоре школы Лёха Кетов. Так-то его звали Леонидом, но из-за детского, весёлого нрава, для всех он был просто Лёха. Он не обижался и в ответ всех называл упрощенными именами, как своих близких друзей.
  Учился он в девятом классе очень посредственно, ему учителя ставили тройки только за его ослепительную улыбку, которой он с наивным видом одаривал всех. Его бесхитростность обезоруживала и привлекала. Я с ним был мало знаком, но он при встрече всегда здоровался, как со своим лучшим другом.
- Как это ты едешь на целину, когда ещё учебный год не закончился? – удивился я.
- Вот комсомольская путёвка. Её мне сегодня вручили в горкоме комсомола. Два дня - на получение расчёта с работы, и - вперёд. Поехали со мной, веселее будет, - беспечно улыбаясь, продолжал Лёха.
- Да как-то неожиданно твоё предложение, - неуверенно проговорил я.
- Зато свобода, Мишка! Выучимся на трактористов и на целину махнём, - всё так же радостно продолжал уговаривать он.
- Так у тебя путёвка в училище?
- Да! В город Верхнеуральск. Всего десять месяцев учёбы, и мы с тобой будем трактористами-машинистами широкого профиля.
- А что это значит? – не понял я.
- Значит, мы сможем работать и трактористом, и комбайнёром, и шофером. Сразу три специальности получим. Поедем?
-  У меня же нет такой путёвки.
- Так пойдём прямо сейчас в горком комсомола, и ты получишь, - заражал он меня своим энтузиазмом.
  И я сделал отчаянный шаг, что не посоветовавшись с сёстрами, решил ехать учиться на тракториста. В комсомол я вступил ещё тогда, когда мы хотели поступать в мореходку, это было почти год назад. Правда, в нашей школьной комсомольской ячейке нас было только двое: Нина Петровна, младшая сестра «немки» Эммы Петровны, работавшая учителем математики, и я.
  Горком ВЛКСМ находился недалеко от техникума торговли, то есть – и от школы. Лёха провёл меня, как лоцман корабль, минуя все кабинеты, прямо к секретарю горкома.
- Вот ещё один хочет ехать со мной на целину, - даже не спрашивая разрешения войти, сразу с порога начал Лёха.
- Это хорошо. Твой комсомольский билет с тобой? Где работаешь? – спросил молодой, хорошо одетый второй секретарь райкома. Я вспомнил, что это он и вручал мне комсомольский билет.
  Я достал из нагрудного кармана билет и, подавая его секретарю, ответил:
- В школе рабочей молодёжи номер один лаборантом.
- А! Вспомнил тебя. Так теперь комсомольская ячейка школы опустеет. Родители не против? – ещё задал он вопрос, доставая бланк путёвки и настраиваясь её заполнять.
- Я здесь у сестёр живу, а родители в деревне, - ответил я.
- А они не возражают, твои сёстры, а то придут жаловаться? - заполняя путёвку, допытывался секретарь.
- Нет, не будут, - заверил я.
- Ну, и хорошо. Поздравляю тебя, - пожимая мне руку и вручая путёвку, сказал секретарь, - если будут проблемы с увольнением, то обращайся ко мне.
  Мы с Лёхой, довольные, отправились обратно в школу. Я сразу зашел к директору и подал ему бланк путёвки. Евгений Николаевич внимательно прочитал её и вскинул на меня удивлённые глаза:
- Миша! Ты это серьёзно решил? Я ведь намеревался устроить тебя учителем рисования в школу, а учился бы ты заочно в институте на художественно-графическом факультете. Может, передумаешь?
- Нет, Евгений Николаевич, я решил ехать на целину. Туда и партия призывает ехать, - намекнул я, зная что наш директор долгие годы работал в горкоме КПСС, и только выйдя на пенсию, стал директором школы.
- Озадачил ты меня. Давай встретимся утром, - сказал он и положил путёвку на стол.
  Я пришел домой и рассказал всё Вале и Маше. Моё решение ехать на целину их, конечно, очень удивило, но, порассуждав, они согласились. Жить четверым взрослым людям в одной комнате площадью девять квадратных метров было очень трудно, да ещё у Вали родилась дочь Марина.  Это мы все понимали, и поэтому я так легко согласился на приглашение Лёхи. Да и сестрам это было в облегчение.
   На следующий день директор школы написал приказ о моём увольнении, выдал трудовую книжку. В общем, я за один день обежал многие организации: военкомат - для снятия с воинского учёта;  паспортный стол - для выписки из «домовой книги»;  райком ВЛКСМ - для снятия с комсомольского учёта;  ГорОНО - для снятия с профсоюзного учёта и срочного получения денежного расчёта. Всюду безотказно действовала комсомольская путёвка.
  Вечером мы встретились с Лёхой Кетовым и договорились, что поедем утренним поездом в Челябинск, оттуда - поездом до Магнитогорска, а там - на автобусе до Верхнеуральска. Оба были настроены решительно, и Лёха выразил это такими словами: «Вперёд, к новой жизни!»
  Правда, жаль было расставаться со Златоустом, где я прожил полтора года и успел влюбиться в этот старинный, еще демидовских времён застройки, город. Здесь оставались родные сёстры, которые так много заботились обо мне. В Магнитке оставались одинокие, престарелые родители, которые надеялись на мою помощь. Но решение уже было принято…


Мы становимся курсантами
  Был конец марта, и в Златоусте ещё только пахло приближением весны, а в Магнитогорске она уже хозяйничала по-настоящему: снега оставалось мало, было грязно, но при этом - холодновато. Хорошо, что мы с Лёхой были одеты по-зимнему, и на ногах - туфли в войлочных ботах «прощай, молодость».
  Приехав в Верхнеуральск, увидели, что и там стоит такая же грязь. Мы нашли училище механизации сельского хозяйства и вошли в приёмную директора. Секретарша, узнав по какому вопросу мы прибыли, направила нас к завучу, который и принял нас в училище, и привёл в общежитие, показав там наши места.
  Это было не специально построенное общежитие, а большая комната в том же здании, где и располагались учебные кабинеты. Там стояло около двадцати железных кроватей, заправленных одеялами, с подушками. Рядом стояли тумбочки для личных вещей.
- С приездом! Откуда будете? – окликнул нас высокий парень в матросской тельняшке на груди.
- Из Златоуста, - почти хором ответили мы с Лёхой.
- О! Наши земляки приехали, - раздались несколько голосов, и мы стали знакомиться друг с другом, вливаясь в новый коллектив - в курсанты. Все были одеты различно, в чем приехали из дома. Так мы ходили почти полгода в своей одежде,  только потом нам выдали обмундирование.
  Распорядок был армейский. Каждое утро на широком дворе училища было построение по группам. Наша группа была двенадцатая. За нами по порядку стояли еще пять групп. Всю эту разношерстную толпу строил физрук. Во главе каждой группы стоял мастер. Физрук, при выходе директора училища, громко командовал: «Равняйсь! Смирно!» Все замирали, а физрук докладывал директору: «Училище на утренний развод построено!» Директор здоровался и мы дружно кричали: «Здравия желаем!»
  После речи директора, который делал замечания или разгон за неполадки, а также после объявления распоряжений на день, группы проходили строем мимо директора и расходились на занятия. Среди курсантов было много недавно демобилизованных солдат и матросов, наверно, поэтому и была такая полувоенная дисциплина.
   Днём 12 апреля я проходил по парку, который располагался прямо в центре города, и услышал из радиорепродуктора сообщение, что в космосе побывал Юрий Гагарин.
- Юрий Гагарин летал в космос! Это первый космонавт на планете! - закричал я, вбегая в нашу общагу. А здесь даже не было проведено радио, и никто не поверил мне.
- Ну, Мишка, ты и загнул, - улыбаясь своей бесподобной улыбкой, урезонил меня за всех Лёха.
-Да правда! Сейчас передавали по радио, - возбуждённо
доказывал я.
- Собаки летали – это точно, но человека запускать ещё рано, - заговорили другие ребята.
- Ура! Наш космонавт первым полетел в космос! – с порога закричал Борька Плешков, который тоже услышал эту новость на улице.  Мы все выбежали во двор и стали расспрашивать там ребят, слышали ли они о полёте в космос. И получив утвердительный ответ, все радостно закричали : «Ура!!!»
  Это была такая неожиданная новость, не укладывалось в голове, что человек мог побывать на такой большой высоте, облететь за полтора часа вокруг земного шара и благополучно приземлиться. И мы радовались, что это был наш космонавт.
- Эх, Мишка! В какую эпоху мы живём! Скоро на Марс полетят, - возбуждённо говорил Лёха.
  Потом в коридоре повесили газету «Правда» с портретом Гагарина, и все подходили, читали её.
- Лёха! А у тебя улыбка очень похожа на гагаринскую, - глядя на фотографию космонавта, заметил Борька Плешков.
- Точно, похожа, - заговорили ребята.
- Да ладно вам, - смущенно улыбался довольный Лёха.
- А что, может, и Кетов в космос полетит, - заметил наш мастер.
   Вскоре нас заставили искать частные квартиры, так как курсантов только на первое время селили в общежитие. Мы ходили группами по улицам и спрашивали, не пустят ли нас на квартиру. Училище оплачивало проживание по пять рублей в месяц из нашей стипендии, а пять рублей мы получали на руки на покупку тетрадей, на разные расходы.
  Лёха с тремя другими парнями из Златоуста быстро нашли
квартиру и ушли из общаги. Другие группами по три, четыре человека тоже находили себе место, а мне и еще Володе Исхакову, смуглому, похожему на цыгана парню из города Коркино, не везло. Но всё же и мы нашли приют у одной пожилой вдовы, которая жила напротив рынка, на котором в каждое воскресенье проходила торговая ярмарка. Сюда приезжали со всего района и торговали всевозможными товарами: от семечек до лошадей.
  Наступила тяжёлая пора для учёбы – лето. На улице солнышко, тепло, а мы вынуждены целыми днями сидеть в кабинетах, изучать устройство тракторов, комбайнов и прочей сельхозтехники. Особенно не любили уроки политучёбы. Постановления Пленумов, съездов КПСС никак не лезли в головы, когда на улице стоит лето, и хочется только одного  - сбежать на Урал искупаться.
  Вскоре пришло время ехать на практику в совхозы и колхозы, помогать убирать урожай. Практика была месячная, и нашу группу направляли в Нагайбакский район. Но перед самой отправкой меня оставили в училище оформлять кабинет политпросвещения, вернее - «ленинскую комнату». До этого я рисовал стенгазеты, различные плакаты для занятий по тракторам, комбайнам. От занятий черчением меня освобождали, так как у меня было среднее образование, а поручали что-нибудь нарисовать.
- Эх, Мишка, не повезло тебе, - сокрушался Лёха. - Мы там на тракторах, на комбайнах будем работать, а ты здесь будешь париться в кабинете.
- Да и можем прилично заработать, - в тон ему говорил Борька Плешков. - Треть заработанного выдадут нам на руки.
- Я же не сам пожелал, а директор приказал, - оправдывался я, завидуя ребятам.
- Ну, давай, художник, пиши свои плакаты, а мы - вперёд, на целину, - снисходительно закончил Кетов.
  Но преподаватель истории КПСС, который давал мне задания,  успокаивал:
- Не переживай, Миша! Они там будут работать, главным
образом, на зерновом току, где заработают мало, а больше проедят. А за оформление мы тебе выпишем наряд, директор обещал оплатить твой труд.
  Училище опустело, осталась только бригада по ремонту котельной, которую набрали из бывших солдат, и она занялась сменой котла в кочегарке. Весь месяц я пропадал в училище, приходил на квартиру только ночевать. Весь объём работы я выполнил, за что получил в кассе училища тридцать рублей. С уборочной группы еще не вернулись, и я отпросился у директора училища на три дня - съездить в Златоуст к сестрам.
- Ну, что, художник, много заработал? - сразу же спросил меня Лёха, когда я вернулся из Златоуста.
- А вы давно приехали? – вопросом на вопрос ответил я.
- Да вчера приехали, в баню сходили. Сегодня начались занятия. Как там Златоуст?
- Стоит! А заработал я тридцать рублей.
- Молоток! А я почти ничего не заработал. На тракторах у них свои механизаторы работали, а мы на току зерно разгружали. Жили в клубе, питались в столовой. Танцы устраивали прямо на улице, если дождя не было. Да и молодёжи там мало. Скукота!
« Прав был замполит», - подумал я.
  И снова начались занятия в училище по заведённому распорядку. У меня почему-то стала идти из носа кровь, без всякой причины, и я пошел в поликлинику на приём к терапевту. Он признал малокровие, выписал рецепт: пить хлористый кальций и какой-то мазью смазывать в носу. Однажды у меня пошла носом кровь в парке, и я лёг на траву, в тень от куста, ожидая, когда она перестанет течь. Поднял голову и удивился: в центре парка должен был стоять памятник Сталину на высоком постаменте, а ни памятника, ни постамента не было. Вчера ещё мы здесь ходили и видели этот памятник, а сегодня он исчез, и даже следов не было видно от машин.
- А куда исчез памятник Сталину? – задал я вопрос замполиту на другой день. Вся группа удивлённо затихла, так как никто и не заметил пропажи памятника.
- А вы разве не слышали о культе личности Сталина, о котором говорил на внеочередном съезде партии Никита Сергеевич Хрущев? Вот и постановили снести все памятники Сталина и вынести из мавзолея его тело и похоронить около кремлёвской стены.
- Во, дают! – пробасил Лёха, и все зашумели, заговорили. Это была действительно новость для нас, ведь все мы выросли с мыслью, что только Сталин - наш вождь и учитель. И это он возглавлял оборону нашей страны в годы Великой Отечественной войны, и он руководил победоносным освобождением, что привело к победе над фашистской Германией.
  Так нам рассказывали с самого первого класса, и мы этому верили, а сейчас вдруг Сталина объявили чуть ли не «врагом народа». В голове не укладывалось. Но и это мы быстро забыли, потому что жизнь преподносила новые сюрпризы.



Кружок парашютистов
- Слышали новость? – спросил, загадочно улыбаясь, Кетов, входя в кабинет агротехники, куда пришла наша группа на занятие.
- Что ещё за новость ты нам принёс?  Наши космонавты на Марс полетели? – язвительно спросил Борька Плешков.
- Ну, на Марс ещё рано, но в нашем училище висит объявление о наборе желающих прыгать с парашютом, - улыбаясь, ответил Лёха.
- Правда что ли? Не разыгрываешь? – послышались голоса со всех сторон.
- Идите, сами почитайте на доске объявлений.
 Но тут прозвенел звонок, и в кабинет вошел преподаватель. Мы все расселись по местам, а мне не терпелось поскорее прочитать то объявление. Сразу вспомнились мои мечты стать лётчиком. Ну, не сбылось стать лётчиком, так хоть надо попробовать прыгнуть с парашютом, испытать то, что испытывают настоящие лётчики.
   В перерыве мы бросились читать объявление, и точно: «Производится запись желающих заниматься в парашютном кружке. Первое занятие в спортзале в среду с 6 часов вечера».
- Здорово! Мишка! Пойдем учиться прыгать с парашютом, - хлопая меня по плечу, восторженно говорил Борька.
- Пойдём! – в тон ему ответил я.
- А вы, того, не обкакаетесь? – ехидно спросил Лёха.
- Да прыгают же люди, и - ничего. А мы чем хуже? - загалдели ребята.
  Занятия уже не лезли в голову, все мысли были о прыжках. Когда мы с Борькой пришли в спортзал, то там было человек двадцать желающих. Занятие проводил незнакомый парень, с солдатской выправкой.
- Я служил в десантных войсках, а сейчас работаю в аэроклубе города Магнитогорска. Зовут меня Владимир Семенович. На базе вашего училища и в Верхнеуральске решили открыть отделение аэроклуба. Мы будем сначала изучать, как устроен парашют, как его складывать. Будем тренироваться на специальном стенде, как правильно приземляться. Но сначала все должны пройти медицинскую комиссию и принести справки. Когда пройдём курс подготовки, то поедем в Магнитогорск делать первый прыжок.
  Мы еще долго расспрашивали его о самолётах, о парашютах, о занятиях. Наши разговоры прервали волейболисты, которые пришли на тренировку. Меня тревожила только одна мысль, что я опять не пройду медицинскую комиссию из-за слабого зрения.
- Лёха! А ты будешь заниматься в аэроклубе? – спросил я на другой день  Кетова.
- Нет! Что я, дурак что ли? – категорично ответил он.
- Тогда выручи меня, - умоляюще сказал я.
- И чем это я тебя должен выручить?
- Пройди за меня комиссию у окулиста. Медицинские карточки ведь без фотографий, и никто не узнает, я это, или ты. У меня зрение слабое, и боюсь, что не допустят к прыжкам.
- Ладно! Выручу, а за тобой будет должок, - снисходительно улыбнулся Лёха.
  В моей медицинской карточке теперь значилось, что зрение у меня стопроцентное. Справки принесли только 16 человек. Теперь группа каждый вечер собиралась, и мы старательно изучали устройство парашюта, учились правильно его укладывать в ранец.
- Если где-то неправильно будет уложен парашют, то это вы сами себе подготовили смерть. Надо, чтоб вытяжной парашютик лежал сверху, иначе он не вытянет основной парашют. Конечно, у вас будет и запасной, но надо надеяться на главный. Мы еще будем учиться, как управлять парашютом, чтоб изменить направление, как правильно согнуть ноги при приземлении, - наставлял нас Владимир Семёнович.
  Чем дальше мы шли по программе, тем больше нам завидовали ребята, которые не захотели заниматься с нами. А новичков инструктор не брал, говоря:
 - Вот эта группа выполнит прыжок, тогда и с другой группой буду заниматься.
  Где-то нашли длинный стальной трос и изготовили воздушную линию, чтоб отрабатывать правильное приземление. Смотреть на  это приходило много курсантов, и наши занятия походили на какое-то театральное действие.  Мы старались, чтоб не ударить лицом в грязь, чтобы не смеялись над нами.
- Ну, Мишка–парашютист, когда будете прыгать с самолёта? – допытывался Лёха.
- Вот скоро закончим заниматься и будем прыгать, - с радостной уверенностью отвечал я.
- Давайте, давайте, а то зима скоро начнётся.
- Так только октябрь еще начался, а ты уже о зиме говоришь.
- Эх, жаль, что нас в одном обманули: не будет у нас курсов шоферов. А обещали, что получим и водительские права, - грустно сказал Лёха, он мечтал об этом ещё в Златоусте.
- Да потом выучишься, - успокаивал я.
  Потянулись медленные дни ожидания поездки в Магнитогорский аэроклуб. Шли обычные занятия в училище, мы проходили практику вождения тракторов и комбайнов на учебном полигоне, ходили в наряды на кухню.
  - Мишка! Сегодня вечером нас собирает инструктор в спортзале, наверно, сообщит, когда будем прыгать, - радостно сказал Борька Плешков.
   Но вечером нас ожидало полное разочарование. Владимир Семёнович сказал, что аэроклуб не выделил нам самолёта, и прыжки не состоятся. Да и с другой группой он не будет заниматься, раз так поступили с нами.
  Расстроенные, мы расходились по квартирам. А на другое утро Лёха насмешливо и громко спросил перед занятиями:
- Что отпрыгались, летуны? – и все злорадно засмеялись.


Ковёр
  Книги «Школа изобразительного искусства» были у меня с собой, и я по ним составил программу самостоятельного освоения профессии художника. Я начал писать первые этюды с натуры масляными красками. Ставил простенькие постановки и рисовал карандашом. А однажды, проходя мимо районного Дома культуры, увидел объявление о занятиях изостудии.
  Я зашёл туда узнать, можно ли мне там заниматься. В кабинет директора была открыта настежь дверь, так как на улице стояло жаркое лето. За столом сидели двое молодых мужчин и увлеченно играли в шахматы.
- Простите! Я хотел узнать о занятиях в изостудии, - робко обратился я к ним.
  Они удивлённо подняли на меня головы, и, наконец, один из них спросил:
-  Для чего это тебе надо?
- Увлекаюсь рисованием, и хотел бы заниматься в изостудии, - все так же робея, ответил я.
- Ты наш, городской? – заговорил другой.
- Я учусь в училище механизации.
- Давно рисуешь? – продолжил допрос первый.
- Ещё в школе начал рисовать, теперь сам понемногу учусь.
- Пойдём, я тебе поставлю натюрморт, порисуешь и видно будет, какая у тебя подготовка, - вставая из-за стола, сказал второй и повёл меня в другой кабинет, который оказался мастерской художника. Там он поставил на фоне драпировки стеклянный графин, стакан, выдал мне лист альбомной бумаги и карандаш.
- Сиди, рисуй, а я через полчаса подойду, посмотрю, - равнодушно сказал он и ушел доигрывать отложенную шахматную партию.
  Я нашел кусок фанеры, прикрепил кнопками лист ватмана и стал рисовать, понимая, что это экзамен. За работой время пролетело незаметно, и я уже заканчивал рисунок, когда вошел художник.
- Молодец! Хорошо стекло передал. Умеешь. Приходи по средам и пятницам к пяти часам вечера. Ты пока первый мой ученик. Наверно, из-за жары никто не хочет сидеть над рисунком, - подвёл он итог.
- А Вы здесь художником работаете?
- Да. После Челябинского художественного училища сюда направили. Вот и отрабатываю три года. Ты сам откуда будешь?
- Из Златоуста.
- Хороший город, живописный. Раза два был там, писали этюды с другом.
  Мне это приятно было слышать, и мы расстались, как хорошие знакомые. А квартирная хозяйка встретила меня неожиданным вопросом:
- Миша, я смотрю, ты всё что-то рисуешь. Может, и ковры умеешь рисовать?
- Никогда не пробовал.
- Да моя соседка про это спрашивала. Я сейчас позову её, и она всё объяснит.
  Вскоре она вернулась с соседкой, которая несла в руках какой-то свёрток.
- Вот, у нас висел ковёр, ещё мама заказывала художнику, но он во время ремонта квартиры порвался, и мне хотелось бы, чтоб ты нарисовал такой же, - разворачивая свёрток, объясняла соседка.
  Когда расстелили ковер на кровати, то я увидел нарисованного на клеёнке большого, красивого тигра, лежащего на зелёной траве и весело глядевшего на нас. По всему периметру шел орнамент из цветов и листьев. В местах сгибов клеёнка была порвана и кое - где краска осыпалась. Восстановить ковер было невозможно, но нарисовать новый, срисовывая весь сюжет, мне показалось, делом несложным.
  Правда, технологию изготовления таких ковров я не знал.
- Я тебе заплачу, дам, сколько запросишь. Ведь это - память о моей маме, - убеждала меня соседка.
- Так надо новую клеёнку такого же размера и белил, а то у меня их мало, всего один тюбик.
- И клеёнка уже куплена, а белил где-то с полбанки осталось от покраски потолка.
- Так надо художественные белила.
- А где же я их возьму? Чем белила в банке хуже? Хороший, чистый белый цвет, - удивилась женщина.
- Хорошо. Я попробую, - согласился я, даже не представляя на какой каторжный труд я согласился.
  Я думал, что художник из Дома культуры подскажет мне, как рисуют такие ковры. И когда, придя на занятия в изостудию, я спросил его об этом, то он только развёл руками:
- Даже представления не имею и никогда не интересовался этим примитивным творчеством.
- Почему примитивным? – удивился я.
- Да какие-то самоучки, считающие себя художниками, рисуют на клеёнках разные любовные «пасторали» и продают на базарах. Это всё безвкусица.
- А за сколько они их продают?
- По-моему, за тридцатку, - подумав, ответил он.
 «За тридцать рублей можно и постараться», - раздумывал я, возвращаясь на квартиру. «Вот, только где разложить клеёнку? Комната маленькая, да и по ней всё время надо будет ходить. Вот нашел на свою голову заботу. Но взялся за гуж, - не говори, что не дюж. Надо посоветоваться с хозяйкой», - решил я.
  Придя на квартиру, я еще раз осмотрел комнату и сделал неутешительный вывод: не поместится.
-  Когда рисовать-то начнёшь? – спросила хозяйка.
- Так негде расположиться с клеёнкой, - удрученно оправдывался я.
- Да сейчас же лето. Сени у нас большие. Прибей на стену и рисуй. И в доме не будет пахнуть красками. А если света мало, так открой дверь.
- Правильно! Как это я сам не догадался, - обрадовался я и стал прибивать клеёнку к дощатой стенке. Дело стронулось с мертвой точки. Мелом старательно переносил я декоративный орнамент со старого ковра на новый. Затем взялся перерисовывать тигра.
  С фоном, орнаментом у меня получилось довольно быстро и удачно, оставался тигр. И его я нарисовал, но выражение  морды на оригинале было весёлое, а у меня получился грустный, даже унылый тигр. И я никак не мог понять, в чём моя ошибка.
  Пришла наша соседка посмотреть ковёр, и он ей не очень понравился: краски не такие яркие, как на оригинале, и тигр не весёлый, и еще нашла несколько ошибок, которые я не считал серьёзными, а для неё всё было важно.
- На, вот тебе пятнадцать рублей, и хватит, - закончила она свои критические замечания. – Клеёнка моя, белила я тебе давала, да ещё и неточно нарисовал.
  С этими словами она сняла со стенки ковер, свернула его и унесла. Хозяйка квартиры дипломатично молчала, и я подумал, что они уже вместе, в моё отсутствие, рассмотрели ковёр и тогда же и приняли решение, что мне и половины договорной цены хватит.
  А я обрадовался, что такая обуза с меня свалилась, да ещё и пятнадцать рублей досталось. Больше я никогда не брался за писание таких ковров на клеёнке. Надо тоже иметь Божий дар, чтоб рисовать такие радостные ковры. Там и своя технология, и свои секреты. Но почему-то они не вошли в историю нашего народного промысла.
  В изостудии я учился недолго - всего три занятия, а потом художник сказал:
-  Раз нет больше никого желающих рисовать, то с одним не буду тратить время.
  Тогда мне пришлось заниматься самостоятельно по книгам «Школа изобразительного искусства», ставить натюрморты из бытовых предметов и рисовать в альбоме. Тогда же и написал вечерний пейзаж масляными красками прямо на альбомном листе, без грунтовки.
  Но всё это были бессистемные, случайные упражнения, да и стать художником не особенно хотелось. Мечтал поскорее окончить училище и поехать на целину, где, казалось, ждёт интересное будущее. После кинофильма «Иван Бровкин на целине» жизнь целинников представлялась в романтическом виде и не терпелось эту жизнь испытать.

Районная комсомольская конференция
- Нам надо выбрать делегатов на районную комсомольскую конференцию, - объявил комсорг училища на комсомольском собрании в конце октября 1961 года.   Он внимательно осмотрел всех сидящих, как бы выбирая достойных, и продолжил:
- Мы посовещались с директором училища, мастерами, с парторгом и составили список кандидатур. Я его вам сейчас
прочту, а потом обсудим каждую кандидатуру. Согласны?
  Все загудели: «Да!», «Согласны!» и комсорг зачитал список, в котором была и моя фамилия.
- Есть возражения по какой-нибудь кандидатуре? Мы старались выбрать самых достойных.
  Все выжидательно притихли, и комсорг продолжил:
- Тогда есть предложение проголосовать списком. Кто «за» - поднимите руку. Единогласно!
  Вот так я попал впервые на районную комсомольскую конференцию, которая проходила в Доме культуры, уже знакомом мне по занятиям в изостудии. За собой я не чувствовал особых заслуг в работе комсомола. Ходил на собрания, членские взносы исправно платил, никаких поручений не имел, но и замечаний - тоже. Я подумал, что меня выдвинули за хорошую учёбу.
  Училище выдало всем новое обмундирование ещё месяц назад, и все мы теперь были одеты одинаково, а не как разношерстная толпа. Теперь и на конференцию надо было идти тоже в этой форме, которая уже не имела нарядный вид.
  Ночью выпал снег, и пришлось надевать бушлаты, которые сдали в гардероб при входе в Дом культуры. Молодёжь с гармошками, с песнями подъезжала из всех посёлков района и подходила со всех организаций райцентра.
- Во, Миша! Смотри сколько красивых девчат, - радовался Лёха, который тоже был делегатом.
- А ты посмотри на нас с тобой. В этой чертовой робе мы выглядим как оборванцы. Надо было одеть костюмы.
- Так директор запретил. Сказал, чтоб мы были одеты в свою спецодежду. Наверно, хочет показать, как он о нас заботится.
- Лучше бы выдали хоть по три рубля денег, а то и в буфет не с чем идти, - удрученно сказал я.
- А у меня пять рублей есть. Заработали на распиле дров, - гордо доложил Лёха.
- Где это вам так повезло? – удивился я.
- А соседи привезли машину дров и попросили нас за двадцать рублей распилить, расколоть и сложить их в поленницу. Ну, мы вчетвером за день управились и получили по «пятёрке». Так что я «богач».
- Лёха! А меня вы не возьмёте пилить дрова? Я умею и пилить, и колоть, и складывать.
- Да мы вчетвером живём, и заработать по пятерке тоже хочется всем. Ищи себе напарников, и тоже нанимайтесь. Сейчас как раз сезон возить дрова.
- Тоже, друг называется. Заманил в это училище, и ещё неизвестно, попадём ли мы на целину, - обиделся я.
- А мы письмо в Целиноград написали в горком комсомола, чтоб нам прислали вызов, - беззаботно улыбаясь, ответил Лёха.
- Кто это - мы?
- Ну, ребята из нашей квартиры. Хотим вместе ехать в Казахстан на целину.
- А я? Мы же вместе собирались, - удивился я.
- Это не моя была идея писать письмо, и писали мы ночью, а утром отправили по почте. Наверно, скоро придёт ответ. Да ты не переживай! Вместе поедем, там работы на всех хватит, - успокаивал меня Лёха.
  И так настроение было плохое, а Лёха испортил его окончательно, и не хотелось идти в зал. Но тут подошел комсорг и повёл нас всех на места, которые ему указали. Мы заняли чуть ли не весь ряд. Зал был празднично оформлен, звучали из динамиков комсомольские песни, и постепенно обида прошла, и я стал осматривать, как украшена сцена, поглядывать на щебечущих, сидящих впереди нас девчат. Мы же у них интереса не вызывали.
  Начался отчётный доклад первого секретаря райкома ВЛКСМ, который длился больше часа. Потом объявили перерыв, и все вышли в фойе, к буфетам. Я чувствовал себя, как когда-то в Златоусте, в антракте оперетты «Весёлая вдова». Среди нарядной молодёжи мы выглядели как бедные родственники. И выгнать нельзя, все-таки родня, и смотреть противно на нищих.
- Давай сбежим с этого мероприятия, - подал идею Лёха. Он тоже чувствовал себя здесь лишним.
- А ругать не будут?
- Поругают, да перестанут. Кому мы здесь нужны, через три   месяца мы отсюда уедем.
- Так надо получить бушлаты из гардеробной, а там могут и не дать, - размышлял я.
- Скажем, что нас комсорг послал в училище за своим докладом, - нашелся Лёха, и мы направились к раздевалке. Нам поверили и выдали бушлаты. Выскочив на улицу, мы направились бродить по городу, в расчёте дойти до нового кинотеатра и посмотреть фильм «Битва в пути».
  Проходя мимо одного дома, мы увидели кучу брёвен.
- Эй, хозяин, - крикнул Лёха в раскрытые ворота. Из них вышел старик и стал рассматривать нас.
- Чего надо? – недовольно спросил он.
- Может, хотите эти брёвна на дрова распилить?
- Нет. Их надо во двор перенести.
- Так мы перенесём. Сколько уплатишь? – стал вести переговоры Лёха.
- Десять рублей, - оживился старик.
- Так не пойдёт. Вон, они какие толстые, тяжёлые. Давай за тридцатку, - торговался Лёха.
- Да за тридцать рублей я сам перекатаю, - не сдавался дед.
- Ладно! Давай за двадцатку. Последняя цена, - сдался Лёха.
- Договорились!
  И мы стали перетаскивать брёвна во двор, аккуратно складывая их около забора. Брёвна были сосновые – наверно, куплены для сруба бани, так как в длину были метра четыре. Где-то за час мы перенесли почти всю кучу, оставались самые нижние, толстые.
  Передохнув, мы взялись и за них. И вот, когда несли последнее бревно, во дворе я его не удержал, и оно, выскользнув из рук, ударило по пятке. Кое-как докатили мы его до кучи.
- Дед! Травму Мишка получил. Надо добавить пятёрку, - обратился Лёха к старику, который всё это время находился во дворе и руководил работой.
- Сам виноват. Нате вашу двадцатку и идите, - сердито глянул дед, и мы, взяв деньги, пошли дальше по улице. 
  Это Лёха пошел, а я ковылял, хромая. Нога сильно болела в районе щиколотки. Даже заработанная десятка не радовала.
- Нога – это ерунда. Если бы был перелом, то ты бы на неё не смог наступать, а это, наверно, просто ушиб, - успокаивал Лёха. -  Миша, главное, что так быстро по десятке заработали.
- Тебе – ерунда, а вдруг с ногой что-то серьёзное, - уныло заметил я.
На другой день с утра пошел в поликлинику на приём к хирургу.
Он осмотрел распухшую щиколотку и сказал, что это растяжение связок. Медсестра смазала какой-то мазью, туго перебинтовала, и мне выписали бюллетень на три дня. Конечно, сидеть дома я не мог и решил, что лучше эти три дня просижу на занятиях.
- Это тебя Бог наказал за то, что сбежал с конференции, - высказал мне комсорг, встретив хромающим в коридоре училища.
- А что же Лёху не наказал Бог? Мы ведь вместе сбежали?
- Ещё накажет, - улыбнулся комсорг и пошел по своим делам.
- Что тебе сказал комсорг? – полюбопытствовал Лёха.
- Сказал, что тебя ждёт наказание.
- А тебя?
- Я уже получил, - довольно улыбаясь, ответил я.
- А вдруг не отпустят в Казахстан? Запрут куда-нибудь к нагайбакам, и буду на току зерно лопатить, - озадаченно сказал Лёха.
 Через три дня сняли повязку, опухоль спала, и нога болела несильно. Наступать на ступню я уже мог, а через несколько дней и вовсе забыл про эту травму.


 Окончание училища
- Вот не повезло, - удрученно сказал Лёха, подавая мне письмо с ответом из Целинограда.
  Я торопливо пробежал текст, потом внимательно - ещё раз и только тогда понял смысл послания обкома ВЛКСМ в ответ на запрос наших ребят о работе на целинных землях Казахстана после окончания училища. Формулировка была такая, что трудно было понять, нужны они там или нет. «Если руководство Вашего училища сочтёт нужным направить Вас на работу в нашу область, то мы устроим вас в один из целинных совхозов».
- Так значит, всё зависит от решения нашего директора, - сделал я вывод.
- Правильно. Но мы пошли всей нашей компанией к нему, а он ответил, что запросов из Казахстана не поступало, и мы поедем туда, где  нужны, и только - по нашей области.
- А как узнать, где в нас нуждаются?
- В коридоре вывесили списки совхозов, и надо написать заявление, что хочешь ехать в такой-то совхоз.
-  Пошли, посмотрим, - потянул я Лёху за рукав.
- Очень много названий, а знакомое только одно – «Нагайбакский», но мы там были на практике, и мне, да и ребятам, там не понравилось.
- Пойдём, может, что и выберем вместе, - настаивал я.
- Пошли. Только это письмо всё настроение испортило. Так мы были настроены, что поедем в Казахстан, увидим целинные просторы, степи, а попадём в какой-нибудь отсталый совхоз, откуда все трактористы разбежались, вот нас туда и запрашивают.
- Так надо поехать всей группой, веселее работать будет, - сделал я предложение.
- Так там указано нужное количество трактористов, и самое большее число - девять, для совхоза «Уралец». А где этот совхоз находится – непонятно.
  Мы подошли к списку, около которого уже толпились курсанты, выбирая, куда поехать. Мне больше понравилось название совхоза «Урал», и я решил ехать туда. И Лёхе это же предложил, но он сказал, что будет решать вместе со своими ребятами.
  Подошла пора сдавать экзамены, а это, как всегда, связано с волнениями. Хотелось получить аттестат с отличными оценками, хотя по молодости не понимали, что эти оценки в жизни не будут играть никакой роли. Своим трудом придётся доказывать, что чему-то научились в училище.
  На экзамене по агротехнике мы сидели за столом вдвоём с Колей Шакировым, «красивым башкирином», как прозвали его ребята за его голубые глаза. Ему попался непонятный для него вопрос - «Обработка пропашных культур», и он недоуменно спросил меня шепотом, что это такое.
- Это посев и обработка междурядий кукурузы и подсолнечника.
- А что это за «куруза» такая? – удивился он.
- Да не «куруза», а кукуруза.
- Легче семь раз сказать «просо», чем один раз «кукуруза», - возмутился он.
- А в столовой ты какую кашу ешь - желтая такая. Это из кукурузных зерен, только дробленых.
- А я её не ем, оставляю на столе. Она мне сразу не понравилась.
- Не разговаривайте! Если кто готов, идите отвечать, - прервал наш разговор педагог и вызвал меня к доске. Я легко ответил на свои вопросы и вышел в коридор ждать остальных ребят.
Через полчаса, когда уже многие сдали экзамен, вышел Коля, весь красный  от волнения.
- Ну, как? – чуть не хором спросили мы его.
- Кое-как сдал эту «курузу», - выдохнул он, и в ответ раздался дружный хохот.
- А потише нельзя? Ведь ещё не все сдали, - упрекнул нас педагог, открыв дверь кабинета.
 Мы затихли, но смех распирал нас, и все выскочили на снежный двор, где, уже не стесняясь, смеялись и бросались снежками от радости, что еще один экзамен сдан.
  В начале февраля 1962 года всех выпускников собрали в актовом зале и объявили, что мы успешно сдали экзамены, но аттестаты получим только в совхозах, когда мы туда приедем.
- Боятся, что получим аттестаты на руки и разбежимся по своим домам, - резюмировал Борька Плешков.
- А теперь вручим почетные грамоты за хорошую учёбу некоторым нашим отличникам. Почему не всем? Потому что есть курсанты, которые отлично учились, но поведение их было, прямо сказать, неважным, - объявил завуч училища и стал называть фамилии награждённых, в том числе и мою.
  Меня это удивило, поскольку я считал, что за уход с комсомольской конференции меня лишат такой награды, но, видимо, парторг отстоял.
- Ну всё, Мишка! Расстаёмся мы с тобой, - сказал Лёха. - Мы едем с ребятами в «Горный», а ты в «Урал». И районы разные. Так что долго не увидимся. Прощай!
- Вам хорошо, вчетвером едете, а я один, и неизвестно куда.
- Ничего! Пробьёмся! Пока!
 Мы крепко пожали руки друг другу и расстались навсегда.
  Я стал держатся группы ребят, которые ехали в совхоз «Уралец», так как нам объяснили, что это в одной стороне. Только «Уралец» - не доезжая Кизила, а «Урал» - за Кизилом. Уже сидя в автобусе, ребята, а особенно Борька Плешков и Коля Шакиров, стали уговаривать меня ехать с ними.
- Так мой аттестат придёт в «Урал», а не в «Уралец». Да и в путёвке у меня написано «Урал».
- Так это я путёвки заполнял, - подал голос наш староста Виктор,  представительный мужчина лет пятидесяти. - Сейчас добавлю две буквы и будет написано у тебя «Уралец». И авторучка есть с теми же чернилами. Так что соглашайся, Миша! Куда ты один поедешь? А тут мы вместе, поддерживать будем друг друга.
  Виктор пользовался в нашей группе большим авторитетом, потому что до училища он работал бригадиром в леспромхозе. А в училище поехал, как он сам объяснял, отдохнуть от работы. Он никогда не повышал голоса, не показывал своего превосходства в знании жизни, не докучал нас нравственными наставлениями. Но обязанности старосты выполнял исправно и для группы добивался многого. И я поверил его серьёзному голосу и железной логике.
- Пиши! Согласен.
- Ура! – закричали ребята, да так сильно, что шофер остановил автобус и спросил:
- Что случилось?
- Да всё нормально, поехали дальше. Только не забудь нас высадить в «Уральце».
  Через минут двадцать шофер остановил автобус и объявил: «Уралец». Мы с чемоданами вышли и стали удивлённо  оглядываться, так как никакого села не было - кругом  снежная степь. Хорошо, что с нами вышла еще и пожилая женщина, которая нам указала на поселок, находящийся километрах в трёх от трассы:
-  Вон центральная усадьба, туда и идите по этой дороге.
«Хорошо, что я согласился выйти с ними, - размышлял я. - Приехал бы в «Урал» один и не знал бы, куда идти. Зима ведь».
 Мы шли по расчищенной бульдозером дороге, по сторонам которой высились огромные глыбы снега - зима была снежная и морозная.
   Хоть и с полупустыми чемоданами, но всё же вспотев, через час мы дошли до конторы совхоза. Зашли в приемную директора, и секретарша пошла доложить о нас начальнику. На двери его кабинета висела табличка: «А.В.Перевертайлов». Он сразу пригласил нас к себе в кабинет и сказал, что с училища ему позвонили и предупредили, что едет группа курсантов.
- Я вижу, что вас десять человек, а мне, вроде, сказали девять. Давайте ваши направления.
  Внимательно просмотрев путёвки, директор дал распоряжение главному бухгалтеру:
-Надо оформить этих ребят к нам, в штат совхоза, и ещё им  полагается отпуск на 24 рабочих дня. Надо начислить и выдать  отпускные. Распределите, на какие отделения они поедут.
  Мы все пошли в бухгалтерию, где написали заявления и о поступлении на работу в совхоз, и на отпуск. Плешков, Шакиров и я попали на Первомайское отделение, остальные - на Ильинское и Октябрьское. Нам эти названия ничего не говорили, и казалось, что они рядом. Получив отпускные, мы отправились обратно на автобусную остановку в степи.
- Ну вот, Миша! Отдохнём и начнём работать трактористами. А какая здесь голая степь, и ветер пронизывающий, - сказал Виктор, поглядывая на меня. Наверно, увидел на моём лице разочарование, да и остальные приумолкли. Всю романтикукак ветром сдуло, в прямом смысле слова.

               
 Первомайка
- Миша! Может здесь устроишься работать? Ведь и здесь трактористы нужны, - уговаривала меня мама. - Мы с отцом уже старые, кто о нас заботиться будет?
- Но у меня же нет аттестата тракториста. Меня не примут без него на работу. Да и в совхозе я уже оформлен, отпускные получил. Поработаю хотя бы год и приеду к вам, - успокаивал я маму.
- Так тебя в армию тогда заберут, а здесь бы мы похлопотали,
что ты у нас - единственный кормилец. И в армию бы не взяли, - доказывала свою правоту она.
- Нет, мама. Отпуск уже кончился, и я поеду в совхоз. Надо аттестат получить, а то зря, что ли, почти год учился, - твердо сказал я и на другой день выехал в Кизильский район.
  Добравшись до остановки «Уралец», я вышел из автобуса один. Был сильный буран, и дорога, по которой мы легко шли тогда, была местами передута снегом. Закрываясь, как мог, от ветра, я пробирался по сугробам до посёлка часа полтора.
-  Где у вас гостиница? – спросил я у встречного мужчины.
- Так здесь нет гостиницы. А ты кто будешь? Командированный? – удивлённо рассматривал он меня, залепленного снегом.
- После училища приехал работать трактористом на Первомайское отделение, - ответил я ему.
- Иди по этой улице до конца и увидишь справа длинный барак. Это общежитие для механизаторов, которые здесь ремонтируют трактора. Там есть и рабочие из Первомайки. У них  переночуешь, а утром, если метель утихнет, приедет молоковоз и с ним доберешься до места.
- Спасибо! – радостно поблагодарил я и пошел по указанному направлению. В барак был только один вход со стороны двора. Пройдя через тамбур, я вошел в длинный коридор и столкнулся с молодым, хорошо одетым парнем.
- Вы не подскажете, где здесь живут трактористы с Первомайского отделения? – спросил я его.
- А тебе зачем? Ну, я с Первомайки, - ответил он, рассматривая меня.
- Да меня туда направили после училища отрабатывать, - как школьник докладывал я.
- Хо! Еще один курсант приехал. Где только будешь спать, там вся общага забита, - насмешливо ответил он. Потом, еще раз посмотрев на меня, сказал:
- Я - Генка Земсков. Тоже курсант, но уже год, как на Первомайке работаю. Поехал домой в Магнитогорск, в отпуск. А наши трактористы вон в той комнате живут. Можешь на мою койку ложиться. Пока!
  Он еще что-то хотел добавить, но махнул рукой и вышел. Я вошел в указанную комнату и удивился грязной обстановке: кое-как заправленные постели, с выглядывавшими грязными простынями и подушками; на столе валялись карты, шашки, домино, окурки. Возле каждой кровати стояла тумбочка с наваленными газетами, журналами, книгами. На подоконнике стоял пустой графин и два стакана. Стульев не было вовсе, видимо, все сидели на кроватях. И никого из жильцов.
   Я поставил чемодан и сел на первую кровать, размышляя, где же трактористы. Потом взял журнал «Огонёк» и стал его читать, чтоб скоротать время. Вскоре в коридоре послышались голоса, и в комнату вошли два мужика в грязных, мазутных фуфайках и, не обращая на меня внимания, сели за стол, продолжая свой разговор.
- А где кровать Гены Земскова? – робко спросил я их.
 Они удивлённо уставились на меня, вероятно за разговором даже не заметив, что в комнате сидит посторонний.
- Ты кто? – чуть не в голос спросили они.
- Вот, добираюсь до Первомайского отделения, а на улице
буран. Земсков сказал, что я могу переночевать на его кровати.
- На его кровати ты как раз и сидишь, и мы подумали, что это Генка не уехал. Тебе надо сходить в столовую, а то она скоро закроется. Прямо напротив нас, через улицу. А чемодан сунь под кровать, никто его не возьмёт.
  Я так и сделал, сразу почувствовав, как сильно проголодался. В столовой с удовольствием съел тарелку наваристого борща с мясом, котлету с гречкой и выпил стакан компота. Вернувшись в комнату, лёг не раздеваясь на кровать с приятным ощущением сытости и, под разговор тех же двух трактористов, незаметно уснул.
  Проснулся от гула голосов. В комнате находилось уже человек шесть. Они азартно, с громкими возгласами и спорами, играли в карты. Как пришли в мазутных фуфайках, так и сидели, не переодеваясь. На меня никто не обращал внимания, и я, раздевшись, залез под одеяло и снова заснул.
  Утром меня разбудили уже знакомые два мужика:
- Иди в столовую, потом жди возле конторы  трактор с Первомайки. Он привезёт бидоны с молоком, разгрузится, и с ним поедешь. Другого транспорта не будет.
  На улице стояла тихая, солнечная погода. Даже не верилось, что вчера был такой буран. Я всё сделал, как сказали трактористы, и, дождавшись трактора ДТ-54 с большими деревянными санями, сел с еще несколькими мужиками и женщинами на пустые бидоны.
  Когда выехали за посёлок на бескрайний снежный простор, где дорогой был лишь след от наших тракторных саней, то меня охватило чувство, что я уже видел это в каком-то кинофильме о покорении крайнего севера. За два часа езды не встретился ни один  хутор, ни какой-нибудь встречный транспорт. Кругом простиралась снежная, залитая солнцем, степь.
  Когда въехали на очередной бугор, все попутчики сразу оживились. «Приехали» - раздались сразу несколько голосов. Я посмотрел вперёд и увидел только несколько домишек, заваленных снегом.
- Это посёлок Первомайский? – удивлённо спросил я у сидевшего рядом пожилого казаха.
- Да, да. Первомайка. Приехали. Тебе, наверно, надо к управляющему, так это, вон, в тот дом, - и он показал рукой на один из домиков.
  Но трактор и так остановился у того дома, на котором даже была вывеска: «Контора Первомайского отделения совхоза «Уралец». Из кабины трактора выпрыгнул молодой тракторист и подошел ко мне. «Здорово, курсант!» - подавая мне руку, поздоровался он. На вид ему было лет двадцать пять, одет в такую же замасленную фуфайку, как будто это была униформа всех трактористов. «Тебя Мишкой звать?» - как своего старого знакомого спросил он.
- А ты как узнал? – удивился я.
- Да Борька Плешков всё тебя ждет. А меня звать Колей, правда, почему-то все по фамилии называют - Васильев. Пошли к Букихану.
- К какому Букихану? Мне сказали, что управляющего зовут Борис Александрович.
- Ну, это по-русски, а по-казахски он - Букихан. Но ты обращайся к нему по-русски.
  Мы зашли в контору, откуда управляющий направил меня в общежитие, сказав:
- Устраивайся пока. Вот Васильев тебе всё покажет, расскажет. В столовой надо предупредить, что еще на одного надо больше готовить. Кроватей нет, будете с Плешковым пока на одной спать.
  В общежитии была такая же обстановка, как и в центральной усадьбе. Большая комната была в два ряда уставлена кроватями, около порога сложена печка, которая постоянно топилась, но в комнате всё равно было прохладно. Пол грязный, давно не мытый, а у порога, по шляпкам вбитых гвоздей, четко читалось слово «Букихан».
- Наверно, обижается управляющий? – спросил я Васильева, указывая на надпись.
- Нет. Смеётся. Говорит: значит, уважают, раз написали. Но на своё имя никогда не наступает.
- А где все ребята?
- Кто снег со складов сбрасывает, а кто в животноводстве скотниками работают. Тракторов мало, потому трактористов своих хватает, вот нас и посылают на разные работы до посевной. А летом будем работать в две смены.
- А ты давно здесь?
- В ноябре после Еманжелинского училища приехал.
- А Коля Шакиров приехал?
- Недели две назад. Вместе с женой, и им дали комнату в доме зоотехника. Райка стала поваром, и мы все там питаемся. Вот койка Плешкова. Она двуспальная, так что уместитесь. Располагайся, а я отвезу бидоны в молочный пункт, а то Нюрка Крысина будет ругаться.
  Васильев ушел, а я сел на кровать, оглядывая «романтическое» жильё целинников. «И надо же было почти год учиться, чтоб приехать на какой-то хутор, работать скотником и жить в общаге, которая не чище, чем коровник» - размышлял я, оглядывая помещение с двумя маленькими, покрытыми льдом, оконцами. В комнате горела одна большая электрическая лампа.
  Постепенно приходили замерзшие ребята и начинали раскочегаривать печь, подбрасывая туда дров. Ко мне они все обращались сразу с порога: «О! Мишка приехал». Видимо, Борька Плешков действительно всем обо мне рассказал. Зашел небольшого роста худощавый парень и сразу взялся за гармонь, как бы разогревая замерзшие руки. Но всё равно играл он хорошо, хотя Колька Сычёв из Аршинки играл намного лучше, душевнее. Как-то сразу вспомнилось детство, наш клуб.
- Володя! Мохнин! Дай немного отдохнуть от гула, - громко попросил его Васильев, и парень перестал играть, виновато улыбаясь.
 Наконец появился в общаге и Борька Плешков, сразу внеся своим громким голосом и неподдельной радостью встречи оживление. Он пришел с расчистки от снега сеновала и был запорошен снегом и сеном. Настроение сразу поднялось, как будто встретил родного человека.
  Наговорившись, стали собираться в столовую на ужин. Борька, идя рядом со мной, сказал:
- Шакирову сейчас сюрприз будет.    
  Но встреча с Колей прошла как-то буднично, он выглядел усталым, наверно, только что пришел с работы или был не в настроении. Зато Рая вся светилась улыбкой, как будто мы были давно знакомы, стараясь побыстрее накормить нас.
  Столовая располагалась в доме, где жили три семьи. Вместо прихожей был большой зал, где были расставлены три стола и стулья, стоял и большой стол с электроплитками, с посудой. Из зала вели три двери: в комнату Коли Шакирова, в комнату учительницы Зои Николаевны и в комнату, где жил ветврач Василий Григорьевич с женой Марией Ивановной, которая работала зоотехником. Но никто из них не выходил во время ужина.
  Когда пришли в общежитие и развалились на кроватях, то кто-то вспомнил, что сегодня в клубе торжественное собрание в честь женского дня 8 марта.
- Так он же завтра, - удивился я.
- Кто празднику рад, тот накануне пьян, - смеясь ответил Борька. - Пойдем, после собрания будут танцы. Так ведь Мохнин?
- Да, да. Обязательно, - подтвердил Володя.
- Во! С девчатами познакомишься, - продолжал весело Борис.
- Откуда здесь девчата - пять домов в посёлке?
- Да это их просто снегом занесло, в «шанхае» почти все - полуземлянки, их и вовсе незаметно. А так - домов сорок будет. Правда, Васильев?
- Не считал, но, наверно, будет, - уклончиво ответил Николай.
- Есть красивые девки. Вон, Мохнин даже собрался жениться, -всё также смеясь, продолжал Плешков.
- Пойдем пораньше, штангу потолкаем, - предложил Витя Каретников, высокий, крепкий парень, и все стали собираться.
 Клубом оказался похожий на сарай, длинный дом с маленькими окнами, с тамбуром. Внутри помещение было чуть больше нашего общежития, потому что много места занимала сцена, на которой стоял стол, покрытый красным сукном. В зале стояло несколько деревянных скамеек, возле сцены на свободном пространстве лежали две двухпудовые гири и штанга. Стены давно не белены и без единого плаката, что было странно видеть. Но пол был помыт, и это придавало помещению жилой вид.
  Пока мы, хвастаясь силой, поднимали штангу, зал постепенно наполнялся народом, и вскоре мы были вынуждены прекратить соревнование. Сели на свободные места вместе с Плешковым, и я стал оглядывать жителей  Первомайки. В основном тут были пожилые люди, больше женщины. Одеты, правда, не очень нарядно, по-деревенски, да и мы были в бушлатах из училища, с еще  не отпоротыми синими петлицами.
  На сцену поднялись управляющий и три женщины. Борис Александрович открыл собрание и предоставил слово пожилой казашке, которая на хорошем русском языке прочитала свой доклад об огромном вкладе женщин в развитие социалистического общества.
- А кто это справа сидит? – тихо спросил я у Борьки, показывая глазами на стол президиума.
- Это фельдшер, Таисия Павловна.
- Она не замужем?
- Замужем за Лёнькой Степановым. Вон он сидит, - кивнул в зал Плешков.
- А слева?
- Учительница. Зоя Николаевна.
- А доклад кто делает?
- Это жена Букихана. 
  После доклада управляющий открыл папку и наградил нескольких доярок почётными грамотами. Все дружно хлопали.
- Ну, а теперь танцы, - закончил собрание Борис Александрович.
  Пожилые люди стали расходится по домам, и в клубе осталось довольно много молодёжи. Я вспомнил, что мне надо познакомиться с комсоргом и спросил у Борьки, а он указал мне на учительницу. Пока расставляли скамейки по стенкам, я направился к рыженькой, худенькой, стройной девушке и хотел представиться, но она, неожиданно, сказала:
- Обождите, обождите! Сейчас вспомню, как ваша фамилия.
- Откуда Вы знаете мою фамилию? – удивился я.
- Я анкету Вашу видела, и мне сказали, что Вы у нас числитесь, а Вы только что появились.
- Решин, моя фамилия.
- Точно, - покраснев сказала она, - очень похожа на фамилию художника Репина.
- А здесь много комсомольцев?
- Да десять человек всего, но мы активно участвуем во всех делах. Так что и Вам придется заняться общественной работой. А комсоргом у нас – Анвар Бикчурин, сейчас его здесь нет.
  Тут Володя Мохнин заиграл на гармошке, начались танцы, и мою собеседницу пригласили танцевать. Я вернулся к Борьке и стал рассматривать местных девчат. «Да! Это не Златоуст и даже не Верхнеуральск», - мысленно констатировал я.



 Выборы
  Прошло несколько дней, и весеннее солнце стало быстро растоплять толстый слой снега. Даже ночью не было заморозков, и управляющий нас подгонял с очисткой крыш складов с зерном, чтобы вода не просочилась сквозь соломенную крышу и не попортила фураж. В общежитие мы приходили мокрые и усталые. Одежда и обувь не успевали высохнуть возле топящейся печки.  Но вечерами всё же собирались в клубе на танцы.
  В один из вечеров я пошел провожать Зою Николаевну до дома, хотя она всячески отговаривала это делать.
- Я сама дойду, здесь рядом, - упрямилась она, как будто я хотел провожать её до центральной усадьбы.
- Давайте хоть поговорим, познакомимся, - настаивал я.
- Ну, хорошо. Вы из Златоуста?
- Да!
-  Стрелова знаете?
- А кто это такой? – вопросом на вопрос ответил я.
- Шофер.
- Нет, шоферов ни одного не знаю. Я там прожил всего два года.
- А Власова знаете?
- И его не знаю, - удивлялся я её вопросам.
- Ну, хорошо. Вот мы и пришли, а провожать меня больше не надо, - строго, по-учительски, сказала она.
- Ладно, - как ученик, согласился я.
  Вернувшись в клуб, я спросил у Борьки:
- Ты не знаешь, с кем дружит учительница?
- Да Генка Земсков за ней ухаживал. Потом его отправили на
ремонт трактора в МТМ. Сейчас в отпуске. Может и ещё кто приударял за ней, я не следил. А что? Отшила?
- Да вроде этого. Хоть я и не особенно набивался в ухажеры.
-Не переживай. Скоро приедут школьницы, десятиклассницы. Молодые, красивые, кровь с молоком.
  И действительно, через день приехали на воскресенье школьницы, которые учились в Гранитной средней школе, и танцы оживились. Среди всех выделялась Люда Прыткова, которая выглядела намного старше своих подруг-одноклассниц.
Все парни старались пригласить на танец именно её, а мне это не удавалось. В перерыве, когда Мохнин вышел покурить, мы разделились на группы, разговаривая, делясь анекдотами.
   В клуб вошли три десятиклассницы во главе с Людой и запели:
   - Не теряй же минут дорогих,
     Назначай поскорее свидание.
     Ты учти, что немало других
     На меня обращают внимание.
  Все оглянулись на них, а они, спев, засмеялись и выбежали на улицу. Мы недоуменно посмотрели друг на друга, думая, кому же адресована эта песня. «Может, это мне Люда намекает?» - пронеслось и в моей голове.
- Пойдём спать, - предложил Плешков, и мы отправились в общежитие.
  Приближался день выборов в Верховный Совет РСФСР, которые были назначены на 18 марта. Все эти дни стояла теплая, солнечная погода, и снег продолжал быстро таять. В общежитие и в клуб зачастил комсорг совхоза Геннадий Цветков, проводя агитационную работу. Я удивлялся такому его вниманию к  жителям Первомайки и высказал это Борьке.
- Да с учительницей у него роман, вот и торчит здесь.
- С какой учительницей?
- С Эллой Ивановной. Ты, наверно, и не видел её, она на танцы не ходит - в школе с Цветковым проводят все вечера.
- Почему в школе?
- Так она там живёт.
- Во как! – только и нашелся, что сказать я.
  После ужина Коля Шакиров предложил мне прогуляться по посёлку. Стоял теплый весенний вечер, снег почти уже весь растаял, и теперь я убедился, что домов здесь довольно много, особенно в «шанхае», то есть - как бы в параллельном посёлке. Между ними располагалась кузница. Мы пошли к ней, и Коля стал убеждать меня, чтоб я женился на Зое Николаевне.
- Она же живёт в комнате, соседней с нами. Будем рядом жить, дружить семьями. Рая меня очень просила  уговорить тебя жениться.
- Да у нас нет даже дружбы, не только любви. Несколько раз потанцевали, да раз проводил до дома - и всё. Как же я скажу ей: «Выходите за меня замуж». Она дружила с Генкой Земсковым, может, у них даже есть и договоренность пожениться. Коля! Это не серьёзно!
- Ладно! Рая с ней поговорит и всё выяснит, - решил Шакиров.
- Ничего не выясняйте. Коля! Мне еще рано жениться, - упрямился я.
  На этом мы и расстались, а утром нас разбудил стук в дверь.
- Ну, кто там? Входите, открыто, - сердито крикнул Борька, который первым проснулся.
- Ребята! Вставайте! Сейчас поедем в центральную усадьбу на выборы, - ответила через дверь Зоя Николаевна.
- Что там делать в такую рань. Вот сходим на завтрак и поедем, - возражал Плешков.
  Ребята, проснувшись, тоже заупрямились так рано вставать. Хотелось отоспаться в выходной день. Но на помощь учительнице пришел Геннадий Цветков, который стал уговаривать ехать сейчас же, так как трактор уже ждёт нас.
- Мы съездим, проверим, как дорога, а потом и других будем возить, - приводил свой аргумент он. - Как комсомольцы вы
должны показать пример.
- А коммунисты где? – спросил, усмехаясь, Володя Мохнин, берясь за свою гармонь.
- Так вот все вместе и поедем, - как-то радостно убеждал Геннадий нас, -  а в столовой приготовят праздничный обед.
- Без завтрака не поедем, - категорически сказал Борька, и все его поддержали. - Это же до обеда будем голодные.
- Там буфет есть, пиво будет, - настаивал комсорг.
- Ладно! Уговорил! Поехали, - сдался Плешков, тогда и все стали собираться.
  Выйдя на улицу, мы увидели, что нас действительно ждал трактор «Беларусь» с прицепленной тележкой с наращенными бортами, так что можно было ехать стоя. В тележке уже находилось несколько человек, в том числе Лёня Степанов с женой Таей и Зоя Николаевна. В путь тронулись с песнями, а я смотрел по сторонам и удивлялся, что всего одиннадцать дней назад я ехал сюда по заснеженной тундре, а сейчас почти все пригорки и поля были без снега. Дорога была грязная, но трактор легко тянул нашу тележку. Снег лежал лишь в низинах, в оврагах и, при весеннем утреннем солнце, было красиво. Земля пробуждалась к новой жизни.
- Да тут всё распахано, где же мы будем поднимать целину, - сказал я Борьке.
- Ну и ладно. Всё равно живём как первоцелинники, - отмахнулся он и продолжал петь:
«Вьётся дорога длинная.
Здравствуй, земля целинная.
Здравствуй, простор широкий,
Весну и молодость встречай свою».
  Через минут сорок мы въезжали в посёлок Гранитный.
Проголосовав в клубе, закусив в буфете бутербродами, пирожками, мы отправились в обратный путь. Все так же с песнями и шутками. Тракторист подвез нас прямо к столовой, и мы, общежитские, пошли на обед. Нас встречала радостной улыбкой Рая, наливая всем наваристый борщ с мясом, потом подавая котлеты с гречкой и компот.
«Так этот же обед я ел в центральной столовой, и он не был праздничным», - недоумевал я, но с удовольствием поел. На выходе меня остановил Коля и, отведя в сторону, сказал тихо:
- Часа через три приходи. Рая настряпала пельмени. Пригласим Зою Николаевну и посидим вчетвером. Купи бутылку водки к пельменям.
  Не заходя в общежитие, я направился в магазин, который был полон народа. Завезли свежий товар, и весь посёлок сбежался покупать продукты. Из очереди мне помахал рукой Геннадий Цветков:
- Иди сюда, я на тебя занял очередь.
Женщины повозмущались, но пропустили меня.
- Чего берем? – весело спросил меня Цветков.
- Бутылку водки, - как-то смущаясь, проговорил я.
- Что за повод?
- Да посидим с друзьями, - уклончиво ответил я.
- Расскажу я всё Земскову. Знаю, где вы собираетесь посидеть. Смотри, с огнём играешь, - предупредил он меня.
- Да ещё не играю. Просто мы с Колей Шакировым вместе учились. Вспомним училище, - оправдывался я.
- Ну,  дело ваше. Мне полкило шоколадных конфет и бутылочку портвейна, - обратился он к продавцу, так как уже подошла наша очередь.
  Купив бутылку водки, я направился обратно к Шакировым, желая поговорить с ним на трезвую голову. В столовой столы были вымыты, и на одном разложен лист бумаги, над которым задумчиво сидела Зоя Николаевна. Увидев меня, она обрадовалась:
- Миша! Вы же художник, как мне сказал Коля. Помогите написать «Уголок природы» в школу. Только заголовок, а там я сама всё заполню.
- С удовольствием помогу. Только Вы должны присутствовать, а то я могу сделать ошибку.
- Конечно. Вот я даже нашла и картинку «Март», чтоб вклеить для иллюстрации.
  Только я стал делать разметку, как в дом вошли три мужчины.
- Марья Ивановна и Василий Григорьевич дома? – спросил один из них.
- Да, проходите, - ответила учительница и показала на дверь.
 А когда я стал писать заголовок красной тушью, Мария Ивановна пригласила зайти к ним Зою Николаевну. Прошел почти час, а она всё не выходила. Я выполнил всю свою работу и ждал, какие будут замечания.
  Наконец, дверь открылась, и, вся красная от волнения, учительница проскочила в свою комнату. Про «Уголок природы», видно по всему, было забыто. Я пошел в комнату к Шакировым, и Рая тут же выскочила на разведку, узнать, что произошло.
- Миша! Представляешь, ее сватают, а ты сидишь и ничего не знаешь, - входя в комнату удивилась Рая.
- Ну, пусть сватают, я-то тут причём?
  Рая только руками всплеснула, как будто вопрос о моей женитьбе уже был решен. Тут Мария Ивановна попросила её приготовить стол, чтоб накормить гостей.
- Так ничего готового нет, - попробовала отговориться Рая.
- А я видела, что вы с Колей налепили пельменей. Вот, давай и сварим их, - настаивала та.
 Пришлось Рае варить пельмени, накрывать на столы, сдвинутые вместе и покрытые клеёнкой, повторный праздничный обед. Но когда стали садиться за стол, то Рая всё же сумела посадить меня рядом с Зоей Николаевной, с другой стороны – Колю. А напротив гостей Василий Григорьевич с женой занимали места хозяев, то есть - во главе стола. Сама Рая села сбоку, беря под контроль всю обстановку. 
  По стопкам разлили водку, и Василий Григорьевич сказал:
- Хоть еще не решился окончательно вопрос о браке Зои Николаевны, которую мы очень любим и уважаем, но всё же
выпьем за её здоровье, чтоб всё окончилось хорошо.
- За счастье Миши и Зои, - громко продолжила Рая и выпила стопку. Ничего не поняв, выпили и гости. Переглянувшись, выпили и мы с Колей. Зоя Николаевна только пригубила и поставила стопку. Все молча принялись кушать пельмени, мысленно переваривая все слова и поглядывая друг на друга.
  В квартиру неожиданно вошёл Анвар Бикчурин и укоризненно сказал:
- В клубе вся самодеятельность собралась на репетицию, а Вас, Зоя Николаевна, приходится ждать. Ведь договаривались же, что в пять часов соберемся.
  Учительница быстро выскочила из-за стола и ушла одеваться. Мы с Колей и Раей тоже стали собираться, хоть и не были участниками самодеятельности.
- Ну, вот. Пришел, разрушил весь стол, - недовольным голосом сказала Мария Ивановна, но мы все уже выходили из дома.
  В клубе действительно собралась молодёжь, которая на сцене стала проводить репетицию концерта, а мы были их зрителями.
Рая, сидя рядом со мной всё твердила:
- Миша! Сделай предложение Зое, а то увезёт её тот механик в Мартыновку. Она сказала, что неделю подумает, так что торопись.
  У меня от выпитой водки, от всех неожиданных событий, уже кружилась голова, и я только поддакивал Рае, не вникая в серьёзность всего происходящего. Наконец, репетиция закончилась, и молодёжь стала расходиться. Рая поднялась на сцену и отвела учительницу в сторону, что-то говоря ей на ухо,  а сама делала знак рукой, чтоб я поднялся к ним.
- Миша! Поговори с Зоей Николаевной. А вы идите домой, не мешайте, - командовала Рая, выпроваживая ребят со сцены и из клуба.
- Что Вы хотели мне сказать? - напряженно спросила учительница.
- Зоя Николаевна! Выходите за меня замуж, - выпалил я.
- Нет. Это невозможно! Вы еще так молоды, ведь я намного старше Вас, - отговаривала она меня.
- У Вас не сердце, а «желез», - подскочив к нам, гневно проговорила Рая. – Видите, как парень любит Вас.
  На эту сцену смотрели ребята, которые ещё не успели выйти. И Зоя, чтоб прекратить всё это объяснение, торопливо сказала:
- Хорошо, хорошо. Пойдёмте домой, я так сегодня устала.
  Мы вчетвером вернулись в столовую, где уже не было никого из гостей. Всем хотелось есть, и Рая затащила меня и Зою в свою комнату.
- Сейчас доварю остатки пельменей, и покушаем. Надо обмыть помолвку Миши и Зои.
  Она принялась хлопотать, сервируя стол в их небольшой комнате. Мы смущенно сидели, не зная, о чём заговорить. Коля тоже молчал, только Рая, забегая к нам на минутку, старалась увлечь разговором, вспоминая, как они с Колей познакомились, как поначалу он ей не нравился, как он ее украл у родителей. В общем, получалась романтическая история.
  Выпив перед пельменями по стопочке водки, мы как-то приободрились, повеселели, и пошел оживлённый разговор, в котором я признавался, что Зоя Николаевна сразу произвела на меня хорошее впечатление, еще на собрании, посвященном дню 8 марта.
  Когда успели поужинать ребята, я даже не заметил, потому что мы были увлечены разговором, а Рая несколько раз выходила из комнаты, прикрывая дверь. За окном уже стемнело и Зоя Николаевна сказала:
- Ой! Уже поздно! Пора расходиться.
- Миша! Проводи Зою, - распорядилась Рая, хотя до комнаты учительницы было десять шагов. Но я послушно встал, и мы вышли в столовую.
- А можно посмотреть, как Вы живете? – спросил я.
- Конечно, - сказала Зоя и открыла дверь в свою комнату.
 Она была небольшая, меньше, чем у Шакировых, но какая-то уютная. Я сел на стул, оглядывая всю обстановку, и… остался до утра. Ночью в комнату без стука вошла Мария Ивановна и, не включая свет, спросила:
- У тебя, случайно, нет ли таблетки от головы?
- Нет, - ответила Зоя.
- А с кем это ты спишь?
- С Мишей.
- Ой! – и Мария Ивановна выскочила из комнаты.
- Теперь вся деревня узнает, - забеспокоилась Зоя.
- Ну и пусть знают, - обнимая её, ответил я.
- Так ведь она представит всё в некрасивом виде.
- Ну, а мы с тобой распишемся и все разговоры стихнут.
 

Комсомольская  свадьба
- Миша! Это непорядок! – окликнул меня Гена Цветков.
- Почему? – удивился я.
- Ты комсомолец, Зоя Николаевна кандидат в члены партии, надо сделать комсомольскую свадьбу.
- Да ни у меня, ни у неё здесь нет родителей, - пробовал протестовать я.
- Сделаем «посаженных родителей», - уверял комсорг.
- И когда будет эта свадьба?
- А в следующую субботу. У вас есть десять дней на подготовку.
  Когда я передал наш разговор Зое, то она возмущенно сказала: - Нашелся командир. Это его Элла Ивановна научила. И что это за свадьба без фаты, без свадебного платья? Пойду к ней и попрошу отговорить Геннадия от этого мероприятия.
  Зоя вернулась от Эллы Ивановны радостная, с пакетом в руке.
- Миша! Она отдала мне своё платье. Посмотри, какая это прелесть, и сшито, как на меня. И фата есть.
- Теперь осталось мне фрак купить, и мы готовы, - пошутил я.
- Ничего! Я твой костюм почищу, проглажу, и будешь выглядеть прекрасно.
  Отношение ко мне со стороны управляющего заметно изменилось, так как меня назначили сменщиком на трактор ДТ-54, на котором работал Лёня Степанов. Но был и один минус: нас направляли на ремонт этого трактора в центральную усадьбу, а значит, целую неделю мы будем жить в том самом общежитии, а домой будем приезжать только на воскресенье.
- Даже медовый месяц не дали провести вместе, - шутил Лёня.   Отношения у нас наладились дружеские, потому что он приехал из города Сатки, что недалеко от Златоуста, так же, как я, поднимать целинные земли и окончил Еманжелинское училище. И еще – он был старше меня на пятнадцать дней, хотя женат был уже год и имел сына.
- Ничего. Зато с трактором возиться намного интереснее, чем снег с крыш сбрасывать, - парировал я.
- Тоже верно. Вот отремонтируем, а там и полевые работы начнутся, заработки будут. Давай, «земеля», дружить семьями, веселее жить будет, да и помогать друг другу будем.
- Давай!
  Занимались ремонтом всю неделю, а вечером в субботу мы ехали в тележке, прицепленной за трактор МТЗ, вместе с учениками, которые учились в средней школе Уральца и тоже возвращались на выходной день домой.
- А ведь у вас сегодня свадьба, - тихим голосом напомнил мне Лёня.
- А вы с Таей придёте?
- Конечно.
  Дома ждала рассерженная Зоя. Всё приготовление к свадьбе выпало на её долю, и это накаляло обстановку.
- Миша! Почему ты не отпросился на этот день с работы? Почему одна я должна заботиться о свадьбе, а ты приехал, как гость, да еще и весь грязный.
- Так у кого отпрашиваться? Не побегу же я пятнадцать километров сюда к управляющему, чтоб отпроситься.
- У Лёни бы отпросился.
- Так Лёня знает, что свадьба, но сказал об этом только, когда мы ехали домой. А там нам надо было срочно сдать топливную аппаратуру на регулировку, ну, и провозились.
- Ох! Какой ты непутевый. Ведь этот день нам на всю жизнь должен запомниться.
- Ведь тебе тут Рая помогала, да и Элла Ивановна тоже.
- Помогали, но всё ехидничали: «Где же жених?»
- Ну, прости! Не сердись, а то вся жизнь будет такой, - старался как-то успокоить её.
- Ну, хорошо. Умывайся, переодевайся и пойдём в школу, - улыбнулась Зоя.
- А почему в школу?
- Там освободили один класс, поставили столы, принесли из клуба скамейки. А танцевать будем в коридоре.
- Много будет народу?
- Нет. Человек пятнадцать, восемнадцать.
- Так ведь сколько водки надо? У тебя что, были деньги в запасе?
- Да не было запаса. Водку купили наши комсомольцы, скинулись на десять бутылок. Это их свадебный подарок нам.
- А кто «посаженные родители»?
- У меня – Актановы, а у тебя – наши соседи: Мария Ивановна и Василий Григорьевич.
  Пока я умывался, переодевался, пришли Элла Ивановна и Геннадий Цветков. Всё было готово, гости собирались, и нам надо было быть уже там. Почти бегом мы направились к зданию школы, окна которой ярко светились.
- Наконец-то! Сколько можно вас ждать? – с упреком встретила Рая, а сама радостно улыбалась, словно это была её свадьба.
  Пока Зоя надевала свадебный наряд в учительской, мы в коридоре встречали гостей и провожали их в «зал», где были накрыты столы. Когда все собрались, слово взял управляющий Борис Александрович:
- Сегодня мы празднуем бракосочетание нашей любимой учительницы Зои Николаевны и Миши. Долгих лет вам жизни, семейного счастья, детей.
- Вот дарим вам набор тарелок, чтоб было из чего угощать гостей в доме. Столько же вам иметь детей. Счастья вам! – продолжила его жена и подала нам стопку эмалированной посуды.
- А мы дарим вам махровое полотенце, - протягивая свёрток, проговорила Мария Лящук, которая сидела рядом с мужем Константином. - Его мы привезли из далёкой Белоруссии, с нашей родины.
- За это надо выпить, - предложил Цветков, и все взялись за стопки. Мы с Зоей только пригубили, понимая, что нам нельзя напиваться - договорились об этом заранее.
- Ой! Какая она горькая, - громко произнесла Рая, и все подхватили:
- Горько! Горько!
  Мы встали, поцеловались с Зоей и сели за стол, за которым начиналось веселье. Выпивали, закусывали, шутили, смеялись, а я смотрел на всё это и думал: «Вот и кончилась моя юность. Теперь я женатый человек, мужчина. Что же ждёт нас впереди?»