Фрески

стихотворения в прозе, содержание:

01. Юг и Север
02. Грибники
03. Бебехи
04. Врач
05. Патефон
06. Плов без мяса
07. Неуловимое
08. Любушка-голубушка или Короткое счастье
09. Слёзы
10. Чаёк
11. Мир знаний
12. Подросток
13. Лета
14. Бронепоезд
15. Паяц
16. Эстафета
17. Бессонница
18. Свобода
19. Иллюзии
20. Ясли
21. Пути и люди
22. Сон о даме треф
23. Позднее чувство
24. Непонимание


01. ЮГ И СЕВЕР

Иду из школы заснеженною тропинкой под перламутровым небом. Снег сочно хрустит под пимами. Хоть солнце светит не тускло, выглядит оно маленькой пуговицей на халате небес. Ругаю холод и мечтаю о лете. Если бы знать, как через три-четыре десятка лет буду я проклинать июльское бетонно-асфальтовое пекло южного города.

Как буду клясть я застоявшуюся духоту мегаполиса, мечтая хоть бы денёк отдохнуть в прохладной сибирской глуши. В той первозданной глуши, где зелень никогда не покроется слоем пыли, тонким и едким, где ливневые дожди основательно увлажняют землю, а не пыль прибивают на час – другой


02. ГРИБНИКИ
памяти мамы  – Глебовой Елизаветы Львовны (1/I/1924 – 21/IV/1991)

Матушка, мы лишь однажды вместе ходили за грибами в близлежащие предгорья. Что можно было бы отдать, чтобы повторить один единственный день, когда была жива ты, давшая мне жизнь? Ты ещё была молода и не страдала, идущей от нездорового сердца, одышкой, печёночными коликами и другими болячками. А я ещё не окончил восьмилетку.

Выцветающие страницы воспоминаний! С безнадежной тоской достаю я вас из запылённых кладовых памяти. Бережно отряхиваю пыль и заношу в компьютер как текст очередного эпизода давно начатого сочинения. В моей памяти ты, мама, вечно молода, как детство. Что ни говори, а детство – лучшая пора жизни всех, ступающих по этой Земле.


03. БЕБЕХИ

Бебехи, бебехи! Так говорят в Одессе. Старые пальто, куртки, костюмы. За каждым стоит своя история. Бывает, вы подобны типовым стоптанным сандалиям. Вас не жалко выбросить на помойку: всё равно не удержитесь в памяти, цепляющейся за этот мир в жалкой попытке обрести хоть какую-то твердыню в болоте бренного существованья. Одежда наша! Это не то, что мы носили когда-то, а то, что мы на себе запомнили. Как в тумане прорисовываются вещи, которые я носил десятилетия назад...

Вот простенький женский халат висит в шкафу старого бобыля. Никто не надевает этот халат. Возможно, он будет висеть до тех пор, пока самого этого бобыля не вынесут из квартиры вперёд ногами. Не поднимается у него рука ни продать, ни подарить, ни выкинуть халатик. Потому, что это халат его матери. В нём он видел её ещё здоровой и цветущей. В нём нашёл он записку, которую уже не способна была передать мёртвая рука его хозяйки. Бебехи, бебехи! Как примириться с тем, что вы, вещи, долговечней людей?


04. ВРАЧ

Мултусова Анна Ивановна! Не стёрлось в памяти моей Ваше имя, отчество и фамилия. Они для меня святы. Как сейчас вижу Ваше лицо, до глаз укутанное белоснежной, источающей тонкий аромат стерильности, марлевой повязкой. На лбу сверкает круглое вогнутое зеркальце с дырочкой посередине. Сами глаза светятся какой-то особенной добротой.

Мне, десятилетнему мальчишке, провели Вы тяжёлую операцию. И теперь ежедневно в застиранном больничном халатике подпираю я слегка обшарпанную стенку коридора клиники. Терпеливо дожидаюсь своей очереди на процедуру и всегда огорчаюсь, если на Вашем месте оказывается Ваш ассистент, а не Вы. Я доверяю Вам всецело и креплюсь каждый раз, как только Вы тонкой стальной спицей с кусочком ваты на кончике начинаете деловито орудовать в моём тонком слуховом проходе. Рот открываю: так боль переносится легче.

— А ты знаешь, Анна Ивановна умерла! – сказала как-то матушка, вернувшись из поликлиники… И мы вместе замерли в молчании. Мне, студенту, вспоминался далёкий мальчишеский декабрь, тяжёлая операция без общего наркоза: мне после осложнения  отита выдалбливали кость, поражённую гнойным процессом. Вспомнилось, как ласково призывала меня крепиться Анна Ивановна, как прерывалась, давая мне собраться с силами…

Вечером за чаем над столом висло молчание. Нам и не хотелось разговаривать. Печаль была разлита по нашим кружкам, а любимые вафли, словно бы, потеряли вкус…


05. ПАТЕФОН

Патефон. Я крутил тебя ещё семилеткой в отцовском доме, в сибирской глуши. В третьем классе, уже в Алма-Ате, у дядюшки выклянчил я тебя, патефон. И вот от тебя остался лишь ящик. Что бы ты рассказал, ящик? Вспомнил бы, как неуёмно крутили твою заводную ручку в далёкие довоенные времена. О, это были лучшие твои годы! Тебя заводили, чуть ли не каждую неделю. Под твою музыку танцевали гости.

Ты рассказал бы, как на дне рождения девочки Леночки отчаянно флиртовали друг с другом хорошенькая кудрявая блондинка и хозяин дома высокий молодой, но уже достигший положения в обществе, шатен. Как потом тот шатен, виновато опустившись на колени, оправдывался перед хозяйкой – своей женой за служебные увлечения. Ты с грустью добавил бы, что в годы войны, в южном городе, далёком от фронта, тебя заводили только по редким праздникам, из которых самым любимым был Новый год.

Ты начал бы жаловаться на то, что тебя, в конце концов, променяли на новенькую электрическую радиолу и поставили пылиться в дровяной сарай, пока не отдали в руки неразумному мальчишке, который вынул из тебя заводную механическую душу, оставив лишь убого статичное деревянное существование. Долгие годы мать сорванца, вынувшего из тебя душу, будет хранить в оставшемся ящике свои рукоделия. А потом и её не станет, и ты сменишь хозяйку.

Что ты ещё увидишь в этой жизни, незамысловатый деревянный ящик? Что ты сможешь рассказать тем, которые будут жить, когда не станет нас: ни пишущего, ни читающего эти мимолётные строки? Может быть, ящик, больше всего боявшийся огня – самой страшной и окончательной смерти дерева – встретит, в конце концов, этот погребальный огонь, пока не распадётся на атомы, восходящим потоком уносимые к верхушкам деревьев?

Может, это будет последний огонь, который согреет замерзающую в заснеженном зимнем поле человеческую пару? А может, это будет огонь, в котором погибнет всё человечество? Кто берётся предсказать будущее клееной деревянной коробки обтянутой зелёным дерматином благородного зернистого тиснения?


06. ПЛОВ БЕЗ МЯСА

Сказаны речи. Зарыта могила. Рабочим подносят водку, на закуску кутью – сладкий плов с одним изюмом. Те – хмурятся. Не любят мужчины сладкую закуску: предпочли бы квашеную капусту, солёный огурец. Но, люби – не люби, не они традиции выдумали.  На кладбище ехали молча, обратный путь – словно бы часть груза с плеч снята. Тишину нарушают разговоры вполголоса. Вот и приехали. Встречают женщины, готовившие обед. Большой стол. Стулья одолжили соседи.

Нет вилок, ножей, одни ложки… Выпиваем, не чокаясь. Куриная лапша, котлеты с картофельным пюре, традиционный компот… Сколько веков этим ритуалам? На протяжении десятилетий мне приходилось присутствовать на поминках. Христианский, исламский обряд — всюду я наблюдал одно и то же… Инночка, сестра, сажавшая меня на колени, ты честно отдала свою жизнь медицине и умерла в нищете. Сегодня я оказался старейшиной, открывающим ритуалы – значит, подходит и моя очередь…
                10 января 2009

07. НЕУЛОВИМОЕ

Тонкий запах духов или шампуня… Аромат моего юного либидо. Этот запах приносили с собой уже сформировавшиеся девушки нашей уличной компании. Устраивались вечерние посиделки на скамеечке перед соседским домом. Шелестела листва пирамидальных тополей, в кронах которых чирикали птахи, устраиваясь на ночлег. Неповторимый тонкий аромат, я бы узнал его, но с тех пор я его не встречал. Казалось бы, он канул в небытие, как сама юность. И всё же след аромата хранится в загадочных недрах мозга, след этот не даёт мне покоя. 

Стоит мельком ощутить запах, сырость или сухость воздуха, яркий или, наоборот, тусклый свет – глядишь, всплывает смутное, полузабытое воспоминание. Вспомни меня, расшифруй! – кричит оно. Ты напрягаешься, но ничего понять не можешь. И потом, когда уже думаешь совсем о другом, вдруг, как яркую вспышку, сознание рисует тебе давнюю, но значимую картину. Я рано постиг свойство мозга: работать над данным ему заданием вне контроля сознания в автономном режиме. И уже, уча ребятишек, я понял: запоминается то, что окрашено яркой эмоцией.


08. ЛЮБУШКА-ГОЛУБУШКА или КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ

Приходит февраль — сердце сжимает боль. Встаёт перед взором далёкий 1985-й год, февраль. Боровое – курортный посёлок. Барак покосившийся. В нём ютятся забытые всеми люди. Капель с крыш. А в сердце тоска предстоящего расставания, расставания навсегда. И тогда… редко, но удаётся перелететь воображением в начало того головокружительного года…

Вокруг звучит счастливый смех, вокруг люди. Вы идёте по засыпанному снегом шоссе на каток и на плотину Медео. Скользкая обувь то и дело провоцирует падения. В конце концов, ты валишься в сугроб. Любушка валится на тебя, сверху с возгласом плюхается Варя… Короткое счастье мгновений  с Любушкой-голубушкой и Варюхой живёт в душе, не тускнеет.

И если бы Архангел разрешил из всех моментов земной жизни взять одно и только одно воспоминание, это короткое зимнее счастье ты взял бы с собой. Ты взял бы это, затянутое пасмурной пеленой облаков небо. С него сыплется наземь снежная крошка. А вы идёте по заснеженному шоссе, держась за руки: ты, твоя любимая, её дочь, которая могла бы назвать тебя папой.


09. СЛЁЗЫ

Очень редко я не мог сдержать терзавшую меня «зубную боль в сердце». Такую боль вызывала только неразделённая страсть, потери самых близких людей. Очень редко пережитое мною могло исторгнуть слёзы, довести до рыданий. Пройдут годы — я не смогу, как не буду пытаться, выдавить из себя ни слезинки в минуты потерь и тоски.

Только минуты творческих удач вызывали слёзы благодарности. Одни источник вдохновения зовут музой. Другие – личным ангелом, третьи – Богом. Дипломированный физик… Комсомольское воспитание, культура сомнения – диалектика. Уже не атеист — агностик. Кого же слёзно благодарит моё сердце за горькую науку и красоту вымысла?


10. ЧАЁК

Как прекрасно выпить в вагоне поезда дальнего назначения стакан-другой горячего, свежезаваренного чая! Держишь его перед собой за ручку мельхиорового подстаканника, а в нос тебе струится божественный, чуть горьковатый, аромат, настоявшегося, до предела распаренного чайного листа, собранного где-то там вдоль берегов Ганга или на жарких полях Цейлона.

Ты помнишь тот чай советских времён? Он был ещё неподдельный. Пусть острословы шутят, что чай этот прибыл из Одессы, туда попал, в свою очередь, из Сухуми. Пусть говорят, что чай, как все зарубежные товары, произведён на малой Арнаутской.

Хвала проводнику, любовно, со знанием дела, приготовившему своим пассажирам этот божественный напиток, одним изобретением которого, Поднебесная Империя достойна славы тысячелетий. Пройдут годы – чай станет выпускаться в гранулах или в пакетиках для быстрой заварки, неся несмываемый отпечаток фальшивого, суетно торопливого века, отпечаток эры суррогатизации и упадка.


11. МИР ЗНАНИЙ

Волшебный мир знаний! Возможность наслаждаться твоими дарами, дана далеко не каждому. Не потому, что родители обделяют ребёнка книгами, познавательными путешествиями и экскурсиями, совместными наблюдениями. Большинство уже рождается ленивыми, нелюбопытными, неспособными к обучению у самой жизни. Рождается в принадлежности к простонародью. Сами предки, будучи плебеями, не нуждались в развитии, в освоении чего-то нового.

С инстинктивной подозрительностью относились они ко всяким наукам, считая их лишними. И вот результат — династия плебеев. Не в том беда, что плебеи, а в том – что династия. Беда, когда крестьянин не стремится разгадать тайны селекции и агротехники, а рабочий не стремится усовершенствовать свой станок и технологию. Тогда уж люди всё одно, что муравьи. Одним — рожать и спариваться, другим — на охоту ходить, третьим стеречь. Так и живём мы в огромном муравейнике.

Мир знаний и мир искусства, открыты каждому. Но далеко не каждый в их двери войдёт. Ещё и потому, что нужда заставляет способного человека зарабатывать на кусок хлеба, едва научится он держать в руках лопату, метлу, половник или штангенциркуль. И прошедшие столетия в корне ничего не изменили. Стал историей семидесятилетний эксперимент на одной шестой части суши, когда «кухаркины дети» имели реальную возможность наряду с другими получить образование.

И этот эксперимент не научил властвующих эгоистов ценить знания и людей, несущих знание. Учитель и воспитатель ценятся ниже продажных лгунов — адвокатов, ниже комбайнёров финансов — банкиров, бухгалтеров. Люди - капитал, дающий больше отдачи, чем машины, которыми они управляют. Но верхи и низы в иллюзии, что учить, образовывать и воспитывать способен каждый. Ложь! Эта самая коварная ложь невежества, глупой жадности и самомнения правит миром.


12. ПОДРОСТОК

Спустись с небес, друг. Смотри на жизнь проще. Не делай проблем из того, на что толкают созревающий организм природа. Отдай Богу – богово, Кесарю – кесарево!  Не стоит ни Одна из них в мире единственного слова, в тишине продиктованного Богом. Не напрашивайся на любовь – и она обступит тебя со всех сторон. Не будешь знать, куда от неё деться. Поверь в себя! Тебя ждёт блестящее будущее. Ты знаешь, что надо делать. Займись любимым делом, и ты не заметишь, как всё покажется мелким, не стоящим прежнего внимания. Самое большое несчастье, когда у человека нет ни одного друга.

А любовь? Капризная химера. Такой она становится, когда у человека нет мужества, смотреть в глаза правде. Даже неразделённую, любовь не проклинай, почитай счастливым даром. Любовь великая сила, но она подобна порыву ветра. Она редко живёт долго. Дружба подобна морскому течению, способна на большее постоянство. И всё равно, нет ничего вечного в этом мире. Всё, что нас губит — страхи. Перестанешь бояться смерти, а в старости – продлевающей мучения жизни, ты сравняешься с мудрецами. А, став мудрым, ты поймёшь Пушкинское: «На свете счастья нет, а есть покой и воля».


13. ЛЕТА

Последняя ночь зимы второго года второго тысячелетья. Мне снится простор неглубокой и медленной, но широкой реки.  Ширина - пять сотен метров, эдак: противоположный берег виднеется подаль. Я понимаю: река Лета. А высота большая. Площадка два на два метра, а толщина с кулак. Кремовый  материал похож на пластик. Как для прыжков в воду вышка... Но спуска на землю не вижу. Берег усеян галькой. Мёртвые, недвижные воды. Сквозь прозрачную воду реки вижу песчаное дно, без камней, усеянное кустами.

Кусты напоминают сдвоенные кресты. Будто могил ряды, колонны... И тянет к краю, и жутко смотреть. Мыслишка: что если спрыгнуть и вниз полететь? Отползаю. И от растерянности просыпаюсь: душно, кислород на нуле, и сердце колышется еле-еле. В комнату окна раскрыл, проветрил. Лежу - вспоминаю, как молод был. И видел в такие моменты я подземелья - метро, переходов. Знать, с возрастом нас тянет ввысь? С высот низвергается жизнь... и падает в воды Леты.


14. БРОНЕПОЕЗД

Приказ получен: «Бронепоезд прогнать через окраину города, в пустыне остановить».  Атомных бомб и ракет запас, бронёю не защитить. В городе мятежи, в гарнизоне волненья. Командир поезда пьян – не разбудишь. И экипаж митингует... Командование на себя беру! Гудок включаю, ход плавно даю. Остановить нельзя: есть опасность взрыва!  Вот обстреляли нас, но все мы живы. Высунулся в окно, флажком машу. И всё же велосипед попадает на рельсы: споткнулся на переезде, а вот легковая машина сбита локомотивом.

И это притом, что гудок не смолкает?! Команда неуправляемая мне мешает. Я табельное – из кобуры, предупредительный выстрел в воздух! Всё! Путь проделан. Отдых! Команда, как янки в дешёвых фильмах, собралась судить меня. О демократии и правах орут. Мне слово дают. Спокойно, уверенно я объясняю, как выполнял приказ, что нам и городу угрожало... Прыть горлопанов увяла. Во сне я понял: долг выполнять нелегко, долг командирский – вдвое.


15. ПАЯЦ

Июльская ночь. Сплю. Вижу себя в помещении восьмилетки – школы. Здесь в пятом классе Зинаида Ивановна, математичка, сделала меня человеком, заставив меня в свои силы поверить. Здесь в шестом классе влюбился в девчонку я. Любовь эта кончится только в ВУЗе. Я на первом этаже зданья, недалеко от торца, от открытой двери, от комнатки, в которой уборщицы держат вёдра да тряпки. Но в голове главенствует мысль: я на тайной базе олигарха и террориста. Он держит Россию в страхе. Он чеченских боевиков снабжал деньгами. Я киллер и должен его устранить. Не знаю как, но должен.

Вот коридор. Он пуст. На рацию, внедрённую в ухо,  сигнал: приближается мой объект. Оглядываю помещенье. Вдруг мне навстречу выбегает паяц. Он ростом всего полметра. Кукла и только. Красный колпак, жёлтые шаровары. И мысль пронзает меня: это он, мой враг. Сбиваю его кулаком и наступаю сверху. Но что это? Что? Паяца нет подо мной, лишь свинка морская пищит от боли. Рождается жалость. Она борется с чувством долга. И я давлю животное, пока не смолкают писки. Через минуту по рации слышу сообщение: "На тайной базе был устранён..." Радуюсь.

И  просыпаюсь. Чувствую: выполнил долг. Но на душе гадливо.  Гадаю: кто был мой враг? А вечером копчёную куриную ножку ем. Прошло полчаса – корчусь от боли. Это песок из желчного пузыря пошёл. С телеэкрана – "Вий" Гоголя и чертовщина. И вдруг я понял суть сна. Ведь это я сам был паяцем – врагом самому себе. Ведь это я был свинкой и свинским отношеньем к питанью я заслужил тиски, опоясавшие болью. И сам я безжалостно должен раздавить в себе пренебреженье к здоровью. Три ночи посильных страданий, болей. Три ночи молений. Три года ограничений. И кончились хвори эти.


16. ЭСТАФЕТА

Интернат для детей со слабыми лёгкими. Воспитательница, читающая сказки, любима всеми. Вот она пересказывает поэму о Руслане и Людмиле! И уже совсем не сказку, а быль о героях панфиловцах, в годы великой войны заслонивших собой Москву. Сказка – девочка ищет брата, а ей помогают ветра – зачаровывает меня своей неземной тоской. Шестнадцатилетним подростком, вспомню я ту тоску... и ту молодую воспитательницу.

Своим негромким, но выразительным голосом, в котором жила любовь к детям, любовь к своему делу, она вершила педагогический подвиг. Возвысив детские души магией красоты, раскрыв им суть мужества, доблести, героизма, она оправдала своё высокое предназначение воспитателя. Благодаря той скромной женщине, имя которой утратила память, продолжается эстафета, которую передала она в руки своих воспитанников.


17. БЕССОННИЦА

Кто снов не помнит, в жизни не жди перемен к лучшему. Бред буден давит, окутывает, будто смог. Так люди впадают в цинизм, мизантропию. Смысл уходит, и вот – скука... И если слабак – удел твой: путь разрушенья и смерти, но не отдачи в труде. Создатель молитв не ждет, благодарностей наших – тоже. К чему моя жизнь тогда? - разум кричит, а суфий Омар Хайям, тянет в бегство от суеты – в омут распутства. А время – каток, давящий всё, что хочешь - надежду, веру, любовь.

Мозг, уставший от страха, тиранит коварная мысль: сбежать! Нырнуть с высоты, яд найти... Но, – это закон, – всегда встревает случайное что-то и бред скрывается лишь на час, чтоб снова прийти, когда улетел ангел... Прийти и душить, душить, пока ты ему, демону, не отдашься покорно и кротко. И станешь смерти искать, как радостного избавленья от самого себя! И случай предстанет... Ангел во сне прилетит и заберёт с собою.


18. СВОБОДА

Свобода! С чем ты сравнишься? Пожалуй, с пешей прогулкой. Она не длится вечно. Сегодня ты пойдёшь одной дорогой. Завтра – другой. Начальный и конечный пункт – известен. Может случиться так, что, свернув в сторону от проторенного маршрута, ты увидишь двор или переулок, по которому ещё не ступала твоя нога. Не торопись, оттяни удовольствие первооткрывателя.

Лови черты двора жадными глазами – всё одно: как бы ты не петлял, ты выйдешь на знакомый конечный пункт. Рано или поздно, исчерпаем мы всю предоставленную нам свободу. Нас встретит угрюмый деревянный ящик. А хочется большего! Бросаем дела, пускаемся в авантюры, заводим романы, только бы выйти из круга, очерченного не нами. В этом трагедия. В этом дары Свободы.


19. ИЛЛЮЗИИ

Боремся с иллюзиями, забыв слова гения: "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман". Годы клонятся к закату – души осеняет великая мудрость этих слов. Не торопитесь раскрыть ребёнку, что у Деда Мороза борода наклеенная! Не разочаровывайте подросшее чадо в предмете его воздыхания – в курносой рыжей конопатой девчонке, которую он каждый день провожает из школы домой.

Щадите же нежные, хрупкие юные чувства. Они вызреют, если их умело и ненавязчиво пропалывать. Походя, грубым и неосторожным словом разбить иллюзии, наполняющие душу ближнего – опасайтесь! Может случиться трагедия. Чёрным пятном омрачит она вашу совесть до конца дней. Берегите чувства ребёнка! А нет – не удивляйтесь, если из него вырастет глубоко несчастный человек или серийный убийца...


20. ЯСЛИ

Люди, не забывайте, как коротка жизнь! Радуйтесь, что вы живёте на свете, на мирозданье глядя, в коем светила наук смыслят не больше Сократа. Нет широты души, дабы врагов прощать, знайте: Бог вылепил всех из одной глины. Бог не имеет врагов. Бог есть Любовь, а сатана – провокатор, которого держит Он, дабы своими руками карали вы сами себя. Бога ищите в душе, а не в пороге храма, лоб об который вы готовы разбить в молитвах, нужных Ему не больше, чем нищета ваших дел.

Люди, любите детей! Портить не позволяйте - злобой, невежеством, блудом. Будущее своё не губите, вкладывайте в него душу, финансы, труд. Может, тогда ваша раса выживет в катаклизмах. Ваша планета — ясли, вам ещё долго расти, дабы Разума факел гордо поднять и нести вплоть до исчезновенья. В мире конечно всё, лишь мир сам вечен.


21. ПУТИ И ЛЮДИ

Водители человечества, гении и пророки! Посланцы столетий, первопроходцы! Искатели истин!

Приходите вы ненадолго в этот бушующий мир. Вас гонят, вас топчет толпа, порой распинает, чтоб после на щит вознести и петь в унисон ваши речи, их переврав не раз. Вначале казнят вас, затем в языческий пантеон внесут. Жрецы, борзописцы из ваших мыслей рагу, съедобное для плебеев, научатся шинковать и скармливать в классах начальных. Козлами, приведшими стадо на бойню, вас назовут, когда пройдут легионы адептов и втопчут в абсурд мечту.

Тогда и рога приставят к портретам вашим и памятники снесут. И так на других планетах. Законы стада едины во всех рукавах вселенной. И потому любое добро со временем превращается в зло и предается анафеме путь многолетний... И снова назад, как вперед когда-то, бросается род людской. Мы автоматы, люди. Нигде середины не видим, одни мудрецы к ней зовут и то на словах лишь. Ну что ж? Таковы мы, своей Галактики дети. Становимся старше,  мудрей.  Глядишь, и научимся вскоре посланцев встречать с небес.


22. СОН О ДАМЕ ТРЕФ

Майские дни выпускного восьмого класса. Впереди экзамены. Под утро приснилось она. Её изображение подобно живой картине. Выходит из рамки, приобретает объём, и парит в воздухе. Ты кричишь о своей любви, давит сердце тоска дикая. Она смотрит, молча и равнодушно — скользит, расплывается, дрожит в воздухе, превращается в трефовую даму из игральной колоды.

Ветер подхватывает её. Дама, подмигивает тебе. За ней из колоды летит четвёрка бубен. Карты уносит ветер, а по бокам нарастает визг и хохот. Сон тает. Ещё темно. Коты дерутся и орут под балконом. А через четыре дня ты подкараулишь её у ворот школы, и последние твои надежды растают. Она любит того паренька, с которым ты видел её дважды.


23. ПОЗДНЕЕ ЧУВСТВО

Ноет сердце. Ноет не оттого, что исчез прекрасный мираж, а потому, что растоптана человечность. Это была любовь, хвала Тебе, Господи. Ты простил ли меня? Ведь я предал свою любовь четверть века тому назад... Разум мой убеждает меня: "Борись за свою любовь!"

Сердечная аритмия грозит приговором: ты умрёшь раньше, чем добьёшься мечты. Само же сердце протестует: "Согласно остановиться, хотя бы неделю  пожив в любви и взаимопонимании! Другая жизнь не греет". В разговор встревает рассудок, словно итожа: "Не теряй надежд. Будет и на твоей улице праздник!"


24. НЕПОНИМАНИЕ

Воспоминания о потерях и неудачах причиняют страдания. Без страданий не стать человеком. Морда, испытывающего боль животного, принимает осмысленное выражение, становится похожей на человеческое лицо. Мы склонны в своих неудачах винить других, ненавидеть обидчиков. Но ведь каждого из нас за что-то любит родившая нас мать? Как научиться терпимости и прощению? Многие обиды порождаются тем, что мы просто не понимаем друг друга.

Меланхолику противны сангвиники и холерики – экстраверты. Те не могут понять интровертов – меланхоликов и флегматиков. Как это те не нуждаются в том, чтобы "других посмотреть и себя показать"?! Сидят за любимыми своими занятиями и весь мир внутри них, без того, чтобы включать "на всю катушку" радио или телевизор. Всё человечество разделено на психотипы. Это разделение нетерпимее разделений по цвету кожи или по разрезу глаз...