Поэма Детство, опалённое войной Глава 2 Немцы

Я вам расскажу без искажений,
Прямо в сорок первый загляну.
Хоть и без атак. и без сражений-
Тыловую покажу войну.
Я пишу о том, что наболело-
День один нельзя повременить,
Что в душе, как искра тлело,
Чтобы разум ваш воспламенить.
Листья пожелтевшие опали,
В скирдах рожь гнила среди жнивья.
На восток пока что отступали
На войну ушедшие мужья.
Мирно спали дети в колыбелях,
Над деревней висла тишина.
Но в суконных вражеских шинелях
Шла по нашей Родине война.
Опустели пыльные дороги,
Не услышать ржанья лошадей...
Дни и ночи полные тревоги
Ожиданьем мучили людей.
Прохромал, на палку опираясь,
По деревне инвалид-старик.
И поплыл, стократно повторяясь,
Шёпот, но сильней, чем крик.
Мать поспешно закрыва сенцы,
Страхом переполнились глаза:
-Немцы! За деревней немцы!
И крестилась всё на образа.
Это были немцы из разведки-
Рёвом огласилась тишина.
Оседлав свои мотоциклетки
Прикатила на постой война.
С оккупацией пришла тревога,
Резал слух пугающий язык:
По собачьи лая у порога:-
-Матка, млеко, яйки, шпик!
Возмутилась русская природа-
Немец от мороза замерзал.
Потому у русского народа
Варежки и валенки забрал.
Мы над ним смеялись до икоты-
Часовой, как пугало стоял.
Сапоги в соломенные боты
Для тепла зимою одевал.
Башлыки, суконные шинели,
Тонкое немецкое бельё
На чужой земле врагов не грели-
Шерстью не заросшее зверьё.
А они пришли сюда зверями,
И хотели грабить, убивать.
Рождены отцами матерями-
Не щадили ни отца, ни мать.
А ночами делали попойки,
Хохот гомерический стоял.
Били стёкла и ломали койки,
В доме гость непрошенный гулял.
Мать, меня закутав в одеяло.
Уходила ночью на мороз.
До рассвета так со мной стояла,
Онемев от холода и слёз.
А фашисты жертву выбирали-
Пьяного солдата своего
И его водою обливали-
Целой сворой против одного.
Девочкам фашисты обожали
Набивать крапивою трусы.
Наслаждаясь, жеребцами ржали
Гитлером воспитанные псы.
Детвору собаками травили,
За бегущим гнали лошадей.
А потом, как зайцев, нас ловили
Эти звери в облике людей.
Им была нужна одна потеха,
Лищь игра на иноземный лад.
Немцы забавлялись ради смеха,
А потом давали шоколад.
Дикая немецкая культура
Многих очевидно удивит.
Это жизнь, а не литература,-
Автор вам душою не кривит.
Оккупанты дом наш обживали,
Слышалось стучанье молотка.
Белою берёзой обивали
Немцы стыки стен и потолка.
Флаг немецкий над деревней взвился,-
Символ смерти, символ тяжких мук.
К потолочной балке прилепился
Свастики уродливый паук.
Немцы к фронту продолжали ехать,
Чтобы дело чёрное творить.
Мы немножко начинали "шпрехать",
А они по русски говорить.
Возвращались с ранами живые,
Им немногим выпадало жить.
А в деревне вдовы молодые
Стали немцам головы кружить.
Завязались быстрые романы
Той порочной и земной любви.
Как мужчины эти немцы-паны
Тот же ритм несли в своей крови.
Как-то немец, подбодрившись водкой,
С голой грудью в рыжих волосах
По траве уверенной походкой
К бабам шёл в сатиновых трусах.
Значит, наши правила не знают,
Ах, какие немцы дураки!
Летом брюк в деревне не снимают,
И в трусах не ходят мужики.
Бабы долго ждали приближенья,
План возмездья в голове созрел.
Вынести такое оскорбленье
И в войну никто не захотел.
Немец из себя героя строит,
Бабы ж дали знаками понять:
Надо, мол, узнать, чего он стоит,
И трусы с него хотели снять.
Немец содержанием хвалился,
Продолжая жеребёнком ржать.
А потом он наутёк пустился,
Чтоб от баб подальше убежать.
Впереди неслась за немцем Полька,
Развевались волосы, как флаг.
И тогда не думалось нисколько,
Что тот немец-это тоже враг.
К нам в хлевок заглядывал частенько,
Постирать бельишко приносил
Стрый немец по прозванью"Сенька",
Но он не приказывал-просил.
Мы со стариком играли в прятки,
Немец первый игры заводил.
Бедный Сенька отморозил пятки
И всегда на "дыбочках" ходил.
Русских слов произносил не густо,
Я уже скучала по нему.
Звал меня он ласково-Августа-
Внучку я напомнила ему.
Мать заплатки ставила на дырки,
Сенька на чужбине тосковал.
Приносил паёк свой и посылки,
И всё нам с братишкой отдавал.
Мать была таким подаркам рада.
Ей пытался Сенька объяснить:
Сталина и Гитлера, мол, надо
На одной берёзе удавить.
Мать на сходках деревенских будет
Толковать знакомым и родне:
-А веддь немцы-это тоже люди,
Даже есть хорошие вполне.
Расскажу вам, как мне было плохо,
Если только выразить смогу...
Ёхан, переводчик Ёхан,
Я всю жизнь перед тобой в долгу..
В первое сознательное лето
Я назад немного поверну.
Ради своего автопортрета
Потесню и немцев, и войну.
Как в тумане промелькнули лица
Тех далёких и тревожных дней.
И открылась чёрная страница
В краткой биографии моей.
Помню довоенную клеёнку,
На столе в кувшине-васильки.
Бабушка капризному ребёнку
В рот пихает лучшие куски.
Капризуля очень плохо ела,
Не пила парное молоко.
Взрослыми вертела, как хотела,
Ладить с нею было не легко.
Не по дням взрослея вслед за мною
Детство, словно пуля, полетит.
И меня голодною весною
Осчастливит первый аппетит.
Немцы нам остатки отдавали,
Вкусною казалась их еда.
Мы с братишкой всё подряд жевали
И не наедались никогда.
Я еду у немцев не просила,
Чтоб себя не чувствовать в долгу,
Летом одуванчики носила
Доброму немецкому врагу.
Что скрывать, была конечно рада-
Немцы разрешали со столов
Собирать огрызки шоколада
Вместе с отпечатками зубов.
Был конец у этой сказки близкий,
Но, чем дальше, тем ещё страшней.
В виде Николаевой Раиски
Появился искуситель- змей.
И разверзлись мне ворота ада.
Дело было где-то в феврале.
Двадцать восемь плиток шоколада
Стопкою лежали на столе.
Бить за воровство конечно надо.
Я теперь не осуждаю мать:
Ведь за эту плитку шоколада
Всю семью могли бы расстрелять.
От побоев долго я болела,
И всё время мне хотелось пить.
Ничего недели две не ела,
Не могла ходить и говорить.
Ёхан, мой любимый Ёхан,
Ты один воровку пожалел,
Головой качал и только охал,
Со слезами на меня глядел.
-Ах,Павлина, глупая Павлина,
Зер дум-дум, дурна твоя башка.
Чернослив и дольку апельсина
Он совал мне в рот исподтишка.
Как его солдаты не просили,
Ёхан принял на себя вину.
Хоть ему две плитки положили,
Он оставл для себя одну.
Перед Ёханом всю жизнь в долгу я,
И должна его благодарить.
Он любовью вылечил больную,
Научил ходить и говорить.
Тут другая неувязка вышла,
Что пришлось и Польку защищать.
В этот чёрный день она не вышла
На Москву дорогу расчищать.
Сыпал март на землю снегом белым,
А под снегом плакала весна.
Пргремели первые рсстрелы
И лишили деревеньку сна.
Той весной эсесовцы стояли,
Что ходить привыкли по костям.
Четверых в деревне расстреляли
За неподчинение властям.
В ход войны вмешались, видно боги-
Нам на радость, а врагам назло.
На Москву проезжие дороги
Сильно в половодье развезло.
От болезней дети умирали,
Их косили корь и дифтерит.
Но врачей немецких к ним не звали,
Враг, считали, хуже навредит.
Детвора и взрослые не знали,
Что такое немцы говорят.
Мы три слова только понимали:
Ленинград, Москва и Сталинград.
Люди не трава и не деревья,
Суть вещей способны понимать:
Почему всех жителей деревни
В фатерлянд решили угонять.
По рапутью санки мать тащила,
А на санках-существо моё.
Немчура старушкам разрешила
Сторожить порожнее жильё.
Иногда даёт осечку память.
Слишком сложно чувства выражать...
Мать решила братика оставить,
Чтобы легче было убежать.
Петька поначалу согласился,
Съел галеты, плвленый сырок...
А потом вдогонку нам пустился,
И никто поймать его не мог.
Даже надзиратель утомился,
Я и вспоминать о том боюсь.
Как он головой о землю бился
И кричал:-Зарежусь, удавлюсь!
Мать, увидя, замертво упала,
Подняли прикладами, зверьё.
Я тогда навряд ли понимала
Глубину трагедии её.
А потом всю ночь в огне горела,
Не давала высенцам спать.
И никто не знает, чем болела,
Но спасла тем и себя и мать.
Утром всех по списку проверяли,
Мать пошла, как говорят, ва-банк.
Чтобы немцы нас забраковали,
Всё кричала:-Майне киндер кранк!

Продолжение гл. 3"Наши"



д