Ностальгия

                Иосифу Бродскому



Мир одного… В нём цветастые тени
уткнулись в сердцевину витиеватых линий.
Запинка – заминка, и -  гладко, плавно.
Исчезают дали немых городов и
застеночных странствий. Уплывает
пространство со  множеством
предметов и их отражений.
Не уловить их движений вкруг себя,
и друг от друга. Одиночество свисает
гирляндой зажженной. Красиво. Приятно.
Но томительно. Памятники-статуи
оживают под покровом белой ночи.
Их движенья не очевидны, но уловимы.
Ночь знает их контуры и их положенье.
Плечи статуй расправляются и
гордо держат ночь на своих плечах.
Отражение себя в прозрачном воздухе
им нравится. Воздух им друг. Ночь – подруга.
Загадкой становится их жизнь до установки
на пьедестал, и ещё загадочней после.
Но за ними присматривают облака – ангелы,
так и норовят окропить священными каплями.
Присутствия ради,  влюблённые у подножья.
Кому памятник? Вряд ли ответят.
У них свой мир. И миры не пересеклись.
Мир одного… Город, пристань, лодка без вёсел.
Прохожие с чужими, хмурыми лицами,
странно одеты (иностранцы) – НЕ РОДИНА.
Она-то всегда приветлива, даже в лихолетье,
потому что мила и улыбчива.
Ностальгия  всегда скручивается в жгут
толщиной с верёвку, и тянет нутро
вне зависимости от обстоятельств.
Потеря любимой лежит на душе
могильной плитой без надписи,
потому что так немного легче.
Ничего не имеешь, кроме одиночества -
оно родней, чем близкие люди;
оно – тайна, её разгадывать приходиться
в каждый миг своего существованья;
оно рисует  лица , предметы совсем иначе –
как бы выворачивает их наизнанку,
и доказываешь себе опять «Я не верблюд.»,
и опять  теряешь представленье «что это такое».
Но  цель и идея -  ясны. Они предстают на экране
Вселенной, как нечто вполне конкретное. И, ТЫ ведал их!