Кроткой, но неукротимой красотой!

Весеннюю смуту лето, осеннюю успокоит зима,
всегда природа эта, находит тут выход сама,-
и когда мороз впервой, заждавшуюся тронет землю,
ласке его ледяной, она уж с благоговением внемлет.
Какое сердце ни веселится, когда после долгих туч,-
искрясь и блестя, серебрится, в гостях у снега луч!

Не так ли дуэли горних печалей,
играя укорами сини серой,-
легко увлекают юдоли далей,
к барьерам и меры, и веры?
В этом мире, расцвеченном зачем-то,-
неверны и мысли, и слова.

Бесчисленным количеством оттенков,
здесь истина чревата сама,-
но каков бы ни был его век, к Богу ведь бег, человек.
Так согретый светом неприметным,
блуждающим в дебрях добра,-
мир молитвенным метром, в сегодня восходит из вчера.

Так теряет доверье, и день на вечерней меже,-
когда рядом деревья, чернеют чужие уже.
Так вычерчен часто доверчиво,
вечера чуть грустноватый узор,-
так соткан закат опрометчиво,
из того, что приветствует взор.

Да только то, что зовут небесами,
и откуда небесного ждут, не избегнут безумия сами,-
и весь мир под собой погребут.
В молчаливом молочном тумане,
суетливого снега мелькание,-
очень скоро привычным нам станет, его белое обаяние.

Чуть снегопада занавес опустится,
взмахнув мохнатой бахромой,-
вдруг в измерении ином очутится,
мир, грезящий уже зимой.
Познавая мир не сразу, нисходит дух в порфире вер,-
ибо бессилен разум, без откровений сфер.

Не так ли слетает зимы мираж,
оправдывая ожиданья и веры,-
в уже не жадный до лета пейзаж,
осенних оснеженных скверов?
Как мертвая, заснувшая земля,-
под снежным саваном лежит.

Лишь туч, лучей да ветра, чертовня,-
покой торжественный живит.
Но здесь и суровая морозная мгла,
всего лишь холодное эхо тепла,-
где глазу ветвей очертанья в окне,
что вкусу приятная горечь в вине.

Занесённый пусть заново весь, забывший уже об июле,-
белый свет сквозит сквозь занавесь,
из белого легкого тюля,-
но как неприступная порода,
через сферы химеры любой, ты сияешь здесь природа,-
кроткой, но неукротимой красотой!