Тошнота

Впервые я ее почувствовала,
когда ты разрывал мне ухо
монотонным и тихим голосом
из телефонной трубки.
Позже /снова в ее присутствии/
вые..л меня как шлюху,
вырывая с корнями волосы,
линуя красными полосами,
отпуская скабрезные шутки,
приговаривая что-то про сладкие губки,
и задыхающимся пунктиром-стоном -
особенно непристойно -

что-то про упругую киску.
Это было так отвратительно,
как в низкопробном порно,
снятом на мобильник или фотик,
где страшненькая актриска
пытается быть обольстительной,
вести себя развратно-позорно,
и вот когда она покорно,
томно открывает ротик –
начинаются позывы к рвоте,
и с оглушительной фальшью ее оргазмов
рождаются новые волны рвотных спазмов.

Третьей лишней из-под одеяла
она выползла этим утром,
во внутренности вцеплялась,
трогала липко и мерзко.
Спектакль подходил к финалу.
Программки летели в урны
/на память не оставлялись/.
Декорации демонтировались.
Захлопнулась дверь подъезда.
Занавес вернулся на место.
Она хватала меня за горло,
я валялась пьяной и голой.

Демонстрировала изнанку,
спряталась в складках пледа,
скукожилась до размеров точки;
сложились картонно стены
и унеслись в кладовку или на свалку.
Наполненная фобиями и бредом,
осталась одна оболочка
в этой комнате-одиночке.
Мертвые актеры поднимались со сцены,
зашивали наскоро друг другу вены
и в гримерках – уже по-настоящему -
доставали пистолеты из ящиков

/оказывается они соседствовали
с румянами и кокаиновой пудрой/.
В этой сутолоке городской
чувствуешь себя без имени-отчества,
осуждённым без причины и следствия,
и мне не избавиться от серой и (с)мутной,
от этой навязчивой кошки мартовской,
практически сартровской,
разделившей со мною ночь, и вот
решившей остаться на все одиночество.
Застывшая кривым полумесяцем рта
экзистенциальная Тoшнота.