In my beginning is my end. T. S. Eliot

Если отель назван именем птички,
то близко горы и нет электрички.
Вас окружают пельмени из снега
вечность солнца и невозможность бега.
Воздух, спустился откуда-то сверху,
тело просит теплого меха
и горный воздух не выйдет из легких
даже в низине, он очень легкий.
Смотришь на мир не глазом, мозгом,
снег, хоть впадает в метаморфозы
имеет один и тот же характер,
как отпечаток, что делает трактор.
Все окружающее, кроме нас, голо,
освободившись от лишнего, сора,
поверхность гор ровна и чиста,
как седина у шерпа-альпиниста.
Растительность одна - твоя щетина,
нет смены года и зимы картина
воспринимается нездешней красотой,
смертельной, т.е. простотой.

2

Шепот и вопль не делают разницы
на 3-х тысячах метрах, сидя на заднице,
чувства сдержать пытаются руки,
что-то терзать, пытаясь от скуки.
Что ближе гор? Снежок, валяя в горсти,
тут ни за что, не ляжет осень
чеканя отпечатки в лютой стуже,
ты в памяти следы врубаешь глубже.
На фотографии гора в миниатюре,
флажок, кто покорил ее де-юре,
и проводник, кто всем обрезал споры,
каким им классом подниматься в горы.
Снизу, движенья - пчелиные танцы
любовь испытывая к внешнему пространству..
воздух, ощущаешь банальною вещью,
его недостаток, чувствуешь хлеще
любой непогоды, ноги потери,
горы смертельны не из-за падения.

3

Кверху, острей становятся горы
некому крикнуть своё amore,
и скалолаз слышит голос с конца
согласно эффекту Каррузо певца.
Предчувствий больше, чем видов сверху
страх вытесняет сопли и перхоть,
на третьи сутки придёт одичание,
каннибализм, не от голода, отчаянья.
Дальше ненависть к белому цвету
запах в ноздрях макарон с котлетой,
и в позе карабкающегося лунохода -
к гибели будет толкать свобода.
Так, в закрытом городе N-ском
в атомном взрыве, ища совершенства
физик, главным считает свойство,
остаться собой - за геройство.
А можно, с криком спустится в люди,
где все удобства и в жопу судей,
взлет на хребет, безопасней в 100 раз,
из-под себя экономя газ.

4

Пик пуст, лик горизонта чист
свет режет глаз, а ухо свист,
на высоте, на крыше мира
вам чище, не сыскать сортира.
Над пропастью, поддерживая дружность
ты чувствуешь свою ненужность,
живя общагой, «спя» гурьбой,
ты не живешь с самим собой.
Апофеоз победы! В сердце, наконец,
сдох кабардинский жеребец.
А солнце жгло, не различался запах
казалось, что мюрид скакал в папахе,
в отсутствие былой цивилизации
тебя преследуют галлюцинации.
Ах если б здесь росли сосновые леса . .
увы, здесь ни гниют ни дуб, ни телеса.
Нет шансов, угодить зверюге в лапы
когда Суворов чешет через Альпы,
и облака рядком, сойдут за реку,
а визг орлов, за ку-ка-реку.

5

На плечи встав, Большого Арарата,
аполлоническим солдатом ...
пронзен иглой, бестучного эфира,
ты мало схож с Жераром, Бригадиром.
Победа для себя, намного больше,
чем ордена в борьбе за Польшу,
ты подпираешь шапкой небосклон
где ветер силится услышать звон.
Над пропастью, свой сделав шаг -
ты сам себе первейший враг!
О смерти мысль изучена полнее,
чем мысль о жизни, в галерее
глухонемых философов, смотрящих в тьму,
свет жизни близок к свежему дерьму.
А есть ли жизнь, где нет пути
ведь пустоту, не перейти,
так близко к смерти, подойти нельзя,
а жизнь, ладошка у огня.
Прав Элиот в любом начале есть*
сплав, мяса в кровельную жесть.