тень Георгия

                Высоко закинув руки за голову, девушка застегивала пуговицы на спине: двадцать восемь штук в один ряд, шли друг за дружкой почти впритык,  что в носке было несколько неудобным, но  со стороны смотрелось неплохо, то есть, разумеется,  вернее,  будет сказать -  со спины. Эту модель она нашла в каком-то старом модном женском журнале, но отчего-то прониклась к ней симпатией. Обычно эту процедуру, по расстегиванию-застегиванию  пуговичек,  она воспринимала как своего рода  тренировку для предплечий, но сегодня она торопилась, отчего руки слишком напрягались,  млели,  и их приходилось периодически опускать вниз.
                - Это еще не конец! – прозвучал категоричный  уверенный голос из коридора, - я хочу довести дело именно до конца.
                В маленькую комнатку влетела высокая стройная обладательница голоса и резко рванула сзади платье одевавшейся на себя – в результате чего, токая материя затрещала по живому до нижнего позвонка, и золотистые кругленькие пуговки со звоном горохом  посыпались – покатились на пол, от резкого разворота первая девушка не удержала равновесия и упала, попутно ударившись о фигурный  металлический выступ кровати. Упавшая от этого удара в висок потеряла сознание.
                Следующее её воспоминание : белый потолок, по побелке, которого слегка побежали паутинкой трещинки. Она долго смотрит в никуда,  пыталась вернуться в реальность, но ощущение гибельной пустоты в теле, потом стали различимы голоса, видимо, беседа, которая велась за стенкой,  постепенно стала доходить до сознания. 
                - Это ещё ничего не значит. Пусть твоя монашка перебирается в монастырь. Ни ей, ни нам жизни нет, - говорила женщина,  и девушке всё хотелось вспомнить,  где она слышала этот голос. 
                Но обстоятельства  её собственной жизни всплывали несколько сумбурно.
                Вот эти потёртые старенькие обои  – уже, сколько лет не доходили руки их переклеить. Она их клеила когда-то в два приема: полосатый  темно-сиреневый низ и светло-сиреневый верх  с абстрактными темными сиреневыми перышками – благо тогдашняя мода позволяла не выкраивать длинные полотнища и долго подгонять стык к стыку, прыгая вверх-вниз по подставке для ног. Сейчас она бессмысленно смотрела на эти стенные узоры. А ведь когда-то эта новенькая новостройка её так радовала. Казалось, высшие силы позаботились помочь ей с собственным  жильём. В двадцать лет своими силами получить квартиру было большой удачей. И вот эта квартира стоила ей здоровья. Полного самоуничтожения ради теперь уже и не совсем ясных начинаний. Висок саднил. Прикоснувшись к этому месту, можно было нащупать гематому. От удара болела голова, отчего хотелось  перестать   о чём либо  думать, казалось,  что само движение мыслей в виде перемещения электоимпульсов  вызывает дополнительную боль. 
                - Раньше у неё был дядя, который вероятно и мог бы вмешаться, но сейчас-то  почему ты идёшь на поводу у этой замарашки. То же мне - золушка. Ты же видишь, толку как с козла молока. Она же абсолютно недалёкая, - молодой женский голос вещал без умолку.
                Почему-то в ответ на эти слова у девушки по щекам катились слёзы. Собственно, «недалёкая»  нельзя  было, видимо,  считать оскорблением, но ей отчего-то было не по себе.  Преодолевая боль, она перевела взгляд с обоев на комнату. На спинку кресла было небрежно брошено её кремовое то самое  платье, которое престало с этой минуты быть  таковым. Само-то  оно,    разумеется,  ничего особенного -  довольно простенькое, есть  несравненно лучше, но это было ей по-своему дорого. Сама придумала, сама сделала – кто станет слушать её сказки? В самом деле  - кто? Сейчас оно было разорвано от низа до верха, видимо, когда её укладывали на кровать - его попутно разорвали до конца. Блестящие пуговки бусины валялись россыпью по всему полу. Девушка закрыла глаза и мысленно стала успокаивать резкую боль. Она с ней разговаривала, как древний шаман. Этот приём обычно действовал безотказно. Постепенно она незаметно для самой себя  уснула.
Во сне ей кто-то всё доказывал что, чтобы быть женой этого человека нужно обладать, по меньшей мере,  исключительными данными, чего ей полу-животному, полу-человеку не достигнуть никогда. Девушка открыла глаза. За окном была ночь. Довольно яркая луна накрывала землю каким-то неестественным освещением. И ей отчего-то вспомнилось, что все психически неуравновешенные люди неадекватно относятся к полнолунью. В квартире было тихо. Просто оглушительно тихо. Она встала и пошла, посмотреть, что ещё случилось за это время. Ничего нового. Мужчина, который успел почислиться её мужем -  мирно спал со своей пассией. Этой разъярённой тигрицей, что расправилась с новеньким платьем. Девушка сколько минут посмотрела на эту идиллию – ангелы. Не больше – не меньше. Потом вернулась к себе. Подняв голову, посмотрела на иконку. Он был как всегда печален и всеведущ. Тот,  от которого они избавились столь радикальным способом.  Она опустилась перед ним на колени и решилась попросить. Что конкретно просят в таких, как у неё, случаях было,  не совсем ясно – ты же  всё видишь сам, придумай что-нибудь, боже праведный и милосердный.
                Огромный диск луны, стоящий над миром мог наблюдать в окно, как девушка распростерто ниц лежит перед  огромным  темным фантомом, образом её небесного заступника. Потом она поднялась и перелегла на кровать. Утром, пораньше, чтобы не встречаться с сожителями, девушка покрыла голову платом и направилась в церковь. Здесь ей снова хотелось получить какой-никакой совет, и она прибегла к известному самой себе назначенному обряду: достала с книжной полки первую попавшуюся книгу и наугад  прочитала текст: «Молитва Георгию Победоносцу». Она взяла книгу и, подойдя к его иконе, прочитала легким шепотом, дабы не отвлекать остальных. Какая-то женщина, остановившись рядом  с  чтицей,  стала прислушиваться. Она говорила быстро, слегка распевно – как это и выходило обычно при чтении на староцерковном. «Аминь» - прихожанки  произнесли одновременно. И,  перекрестившись, зажгли по свече на подсвечнике напротив иконы -  у Распятия.
                Вернув молитвослов на место, девушка вышла из храма и направилась домой. Может быть, таким образом, он хотел передать ей надежду – всё будет хорошо, только надо думать о хорошем. «Надо думать о хорошем» – твердила она, как заклинание.
                О таком способе общения с миром девушка узнала из дневника одного монаха. Она любила читать дневники людей. Только не те, написанные на заказ: явление себя миру. А другие – отражение реалий мира через преломление в собственном сознании. Тот удивительный монах жил лет сто пятьдесят назад  в довольно отдалённом мужском монастыре, и образ жизни был видимо достаточно однообразным, что удручало его пытливый ум, которым служитель  стремился познать бога. И тогда ему пришло на ум одно действо. Он стал записывать самые ранние отдельные молитвы наместника  монастыря  ежедневно в дневник, а затем по мере возможности добывая газеты какую-то информацию и сравнивать, что же происходило одновременно с этим в остальном в мире. Постепенно у него возникла целая концепция – какие молитвы являются предшественниками, каких событий. Своего рода маленький аналитический центр. Его работа в данном направлении в монастыре никем не была поддержана: «Что ж удивительного – так богу угодно направлять течение молитвенного подвига». Но самому неугомонному монаху этого объяснения было мало.  До конца своих дней он вел дневники:  относясь к своему познанию очень серьёзно, но так и не раскрыл кода передачи информации в пространстве. Но завещал тем, кто попытается пойти по его пути:  внимательнее смотреть на мир – когда-то непременно это должно будет сработать, и человек поймет, как работает этот канал пророчеств. Девушка в своё время занялась таким нехитрым исследованием. И ей даже кое-что удалось понять и увидеть в мироздании, как основополагающее действо. Это развило наблюдательность, интуицию, склонность к аналитике. Вот только все эти усилия, как и в случае с монахом были абсолютно напрасны. Ей просто не с кем было сверить свои выводы. Монахи – одиночки с пустыми ничего не значащими идеями. Философы, так никогда и не открытых планет. Бездари, обделённые достойным божьим светом, перебивающиеся с крохи на кроху. Иногда ей, правда, удавалось увидеть что-то такое необычное в жизни других людей. Что-то подсказать и посоветовать – поэтому друзей и просто знакомых было всегда достаточно, но все эти контакты , как она сейчас поняла, были к сожалению односторонними. До неё-то самой никому по большому счёту дела не было.  Оставался только бог, к которому обычно обращаются с подобными проблемами,   хотя, разумеется, не в таком молодом возрасте, а значительно позднее, когда уже  ты опустошен однозначно и все иные средства исчерпаны. И если и Там ничего нет – то на этой планете, его никогда и не было. Каждый новый день убеждал её именно в этом – ушёл со всем. Поэтому и в монастырь,  о котором она раньше чаще, а сейчас пореже подумывала, и куда её так жаждали спровадить сожители, не казался выходом из ситуации. И где это выход? В Молитве Георгию Победоносцу?  Воинству небесному? Или Рати? Брати? Брат …
                Её день рождения почти совпадал с празднованием «Утоли мои печали» - единственной старообрядческой сестринской иконы. Братья и сестры. Видимо дети одного бога. Вот того самого – который ушёл совсем. Она отстегнула защепку и сняла платочек, отчего сразу почувствовала, как ветер обдает голову. Жить бы жить. Но одному путь в жизнь вечную, а другому, причём большинству, в обратном направлении. Обрать. Обобрать. Оборотень. Что же обратно тени? Ответа она не находила.
                - Снова по злачным местам шастала, богомолка? – интересуются дома.
                Она тенью проскальзывает в комнатку. Спасенья нет. Кто же у нас бог? Сама своя. Никому ничья.
                - Кающаяся Мария Магдалина? Что ж от тебя нормальным людям жизни нет?
                - Разве я вас сюда звала?
                - А нас нет надобности:  звать – мы сами приходим! И сами уходим, когда посчитаем нужным! – в квартире бедлам. Известно, одна беда не ходит. Хозяева жизни везде у себя дома. Мария, а именно так её и зовут, достает взятую почитать в церковной лавочке книгу. 
                - Ты-то хотя бы понимаешь. Что это бред. Для малограмотных, недалёких, одурманенных людей.
                - Напротив, я знаю – это чистая правда. Если бы им нужно было что-то такое сочинить – вышло бы более сногсшибательно. Уж они бы погнали тютелька в тютельку. Не придерёшься. А тут столько нестыковок. Что это однозначно доказывает: Он – не вымысел.  Был такой граф,  написал целую работу по этому поводу. «Анализ  четырёх Евангелий», где доказал отсутствие систематики, нестыковки, все вывел на чистую воду. Но вот парадокс. Если пригласить четырех различных человек и попросить описать, дать свидетельские письменные показания, какому-то продолжительному историческому событию, сколько там будет нестыковок и несоответствий, -девушка смотрит в окно, она ещё очень наивна и не отдаёт себе отчет , что происходит в этом мире, во имя чего, и главное кто платит за музыку.
                - А как звали графа? – голосу просо необходимо поставить её на место.
                - Лев Толстой.
                - Всё хочется быть умнее других? – и девушка  получает такой жестокий удар, что снова почти лишается чувств.
                А Завтра большой православный праздник. Но в церковь нечистой женщине: с кровотечением входить нельзя. Получается,  и ей из-за всех этих ужасов будет нельзя.  Она снова думает: совсем ушёл!
               - Вот и посмотрим, как ты теперь сходишь в церковь. Манька-облигация.
               Если человек не ищет себе оправдания. Не сравнивает себя ежесекундно с другими, а пытается жить по своим собственным часам – она ведет себя алогично. И находит выход там, где его казалось бы нет, и быть не может. Утром Мария встаёт и направляется в собор. Нет, она бы могла и не ходить.  Для беспоповцев, от которых идёт её корень, это не является смертным грехом.  У них уже давно бог не требует посредников при общении.  А те, кто по скитам отправляют обряды, никогда на себя не возьмут ни тайну исповеди, ни таинство  причастия. Поэтому только по такой вере  -  твоя совесть тебе судья.  А мы знаем, что раз там можно, то  и тут можно. Чья бы весть была столь невесть откуда.
               Войдя во дворик храма,  чтобы не  привлекать к себе лишнего внимания,  девушка идет налево, к боковому входу. Поднявшись на сколько ступенек по мраморной лестнице у входа,   Мария опускается на колени и молится, как ни в чем не бывало. И всё-таки она вертится? Так кто ж ей мог запретить. И все-таки он теплится – темно-синим   желаньем дожить! Тот огонек от свечей в сборе, которые  ей видны сквозь открытую створку двери церкви.  Она встаёт и направляется к выходу, а ворон, сидящий на кресте   часовни,  провожает её поворотом головы. «Кар-р-р-р» - в ответ на какие-то свои птичьи мысли горланит он. «Неверморе» - слышится девушке.
                Почему же ей некуда подеваться в этом мире. Он лежит, как распятая препарированная лягушка,  под линзой микроскопа. Но ведь она точно знает: линзы бывают разными. Есть очень странные:  «рыбий глаз». Может быть, и она под  одной такой же. Когда ты видишь мир не через мутное стекло, как бы гадательно.  А чётко сфокусировано на центре, и только периферия – искажена законами оптики. Что можно увидеть, посмотрев в такой вот допустим Центр –  черный зрачок? Правда,  дадут ли тебе туда посмотреть – даже если ты никому и не расскажешь?
               - Бойся незримых?
               Иногда боишься. Иногда об этом забываешь. То есть забываешь думать, что нужно бояться. Крыльев бьющихся в ночи. Чужих шагов по рассохшимся старым половицам дома. Нетопырей бесшумно скользящих в полумраке.
               Были одно время на море такие удивительные явления – квакеры. Которые переговаривались только между собой, и при том при всём открытым текстом. Просто мало кто знал этот язык. Иногда это хорошо знать редкие языки. Музыка иного эфира, поющая тебе песни несбыточных пространств, те самые песни сирен.  Из-за которых можно угодить в психиатрическую клинику, например.  Но,  ведь , можно и по  самому  банальному поводу:  кому-то, допустим,  нужно продать твою квартиру. И она её продаст. На вырученные деньги устроит новую счастливую семейную жизнь.  Бог тебе в помощь. Как и всем нам.
                И кто у нас бог? Вы не ответили на простейший вопрос…. как   констатация факта. Откуда мне знать кто у них тут бог? Больше всего, похоже, что обычные деньги. Ничего нового.
                Она лежит в палате и смотрит в стену. Глазу зацепиться не за что. Стена однотонна и безжизненна. Вот разве что только эта выемка, из которой сыплется цемент, если её тереть пальцем. Видимо, до тебя уже было много желающих отвернуться от мира и смотреть в стену. Вот её и начали потихоньку тереть и разрушать. Но как мала эта дырочка по сравнению с огромной монолитной стеной. Да и потом её ведь всегда можно запломбировать. А потом перекрасить в такой же безжизненный цвет. и даже если будет заметно, то на саму прочность стены это не повлияет.
                С пациентами здесь не церемонятся. Санитары это начало закона - и конец географии. Окраина земная, где кто-то поет псалмы, кто-то читает стихи, кто-то, заведенной машиной,  снуёт из угла в угол. Кем же стали бывшие цари, наполеоны, артисты великих и малых театров?
                - Вам запрещено носить  лифчики?
                - Почему?
                - Вы что неграмотная. На двери висит список запрещённых вещей.
                - Хорошо, - она снимает верхнюю деталь туалета и,  бережно сложив, кладёт под подушку.
                - Ещё не хватало, чтобы кто из пациетов его оттуда достал, - и непозволительная роскошь исчезает с глаз долой.
                Ночью девушке снится, как из  её кровеносных сосудов кто-то изготавливает носочки. Носочки им можно. В том списке запрещённых вещей их нет. Бога тоже нет. Видимо, он им разрешён.
                Её никто не проведывает. Сожители, получив свое, приказали долго жить. Были ли они вообще  – или это тоже сказочный мир Алисы с Чеширским котом. Листки её дневников, исписанные мелким каллиграфическим подчерком, рассыпаны по той не существующей квартире. То есть, существующей теперь только в её воображении. Квартиры Жозефин.
                Адъютантши Наполеона, возлюбленной Экзюпери, крошечной девочки, умершей в приюте, куда её отправила мать, бросившаяся покорять высший свет. Вы помните, ей удалось – она его покорила. А после смерти своего престарелого миллионера, дама прибыла в тот городок, откуда вышла в путь. Не на могилу дочери. Она уже и думать забыла о той. Она прибыла, как карающая рука Господа. Как возмездие – тому первому мужчине в её жизни, отцу той самой невыжившей  Жозефины. Всем жителям городка от богатой землячки  была обещана приличная сумма денег – каждому! Кроме одного несчастного, бывшего любовника  - ему смерть, которая по её условиям могла быть   заменена и на помилование,  если хотя бы один человек города откажется от этих личных дармовых денег. «Что же мне делать , святой отец?» - «Бежать,   мой сын». Ни один не отказался. «Ну, хоть один?!» - голос матери Жозефины.  И молчание….таких нет.
                Просто констатация факта. Жозефина-фина-фина наконец нашла  - умного осла. В самом глупом королевстве – самого упрямого осла.