Откровение святого Иоанна Богослова

---------------------------
ПОСВЯЩЕНИЕ

Живущий по вере услышит,
Берущий по мере запишет,
Читающий строки блажен.
Что явлено властною бездной,
То ангел доставит небесный
На крыльях в канун перемен.

Вселенского Бога наместник
И сын Иисус и предвестник
Его – богослов Иоанн
Узренное собственным оком
Глаголет рабам и пророкам
Далёким и нынешним – вам.

В семь духов пред ликом Мессии
Хвалу мы возносим в Асии
Церковным престолам семи.
Кто любящих душ «альтер эго»,
Кто Альфа всего и Омега, –
Сие посвященье прими!

Из тлена вознесшийся первый
Свидетель суровый и верный,
Хозяин и бездн, и высот,
Содеявший смертных царями,
Да мир укрепит алтарями
И бедную паству спасет.

Ему вековечная слава,
Покорство, поклон и держава;
И сущее всюду – за Ним.
И всякая тварь, что страдает,
И племя пред Ним возрыдает,
Найдя утешенье.
                Аминь.


ВИДЕНИЕ НА ОСТРОВЕ ПАТМОС

Пропащие люди!
В венце и печали
Вы, души губя,
превозносите плоть.
Я буду вещать
о конце и начале,
Как мне заповедовал
Сущий Господь.

Владыкам несносен,
а небу угоден
Я, принявший постриг,
исполню обет.
Мне имя – апостол,
я – пахарь Господень,
Имеющий правду
и сеющий свет.

Я пал на колени,
о радуге грезя,
Веригами мрака
о камни гремя.
Печать откровенья
уста мне отверзет,
На ужас и трепет,
объявшие мя.

***

Я – брат Иоанн, соучастник терпенья,
Что в скорби и царствии был со Христом.
На Патмосе, сосланный, я в воскресенье
Внимал за собою божественный гром.

Семи городов не жилец и не данник,
Я это посланье раздам по церквям,
По воле Господней насыщен плодами,
Отрава которых не ведома вам.

Ефес, Фиатиру, и Сардис, и Смирну,
И град Лаодикию этим кормлю.
И филадельфийскую вижу секиру,
И хлеб, что в Пергаме гниет на корню.

Беру не дающий питания колос
И вижу над житницей дыма клубы.
И слышу не мой, но рокочущий голос,
Как вещее эхо из медной трубы.

Внутри золотой светоносной ограды,
В земном воплощенье, но ангельски чист
И так, как прозрачно шумят водопады,
Небесною силой могуч и речист

В подире священном, обернутом в пояс,
И снега белее – не рыж и не рус,
По-дружески нежен, но все-таки порознь,
Меня привечает в лучах Иисус.

Пред этим виденьем земные устои
Не кажутся сердцу основой основ.
Господь восседает на царском престоле
В сиянии вечном – как Жизнь и Любовь.

Здесь все, что не злато, то огненный пламень,
И в первенстве духа сочтенные в семь –
И свита, и светы, и древо, и камень,
И радуги, не уходящие в темь.

И Господа очи, на кои не гляну,
Настолько они у Него горячи;
И ноги, подобные халколивану,
Как будто они раскалёны в печи.

И звезды – их семь, – что в Господней деснице,
К которой мой разум убогий приник,
И так, как пронзают лучи, будто спицы,
Меня проницает торжественный лик.

Тот облик победный и взор Его судный,
Как жертвенный камень, сковали меня.
И острые речи, как меч обоюдный,
Кромсали темницу грядущего дня.

Но молвил Учитель, как прежде: «Не бойся!
Я мира властитель во веки веков,
Но тайной не этой ты обеспокойся,
А новой – из грозных моих тайников.

Что значит в ладони моей семизвездье
И что семисветом по кругу горит?
Светильники – церкви в преддверье Возмездья,
А звезды – то ангелы», – Он говорит.

«И всё, что межа роковая очертит,
Ты помни, апостол, и людям кричи.
Не каждый увидит от ада и смерти,
Что скоро их двери откроют, ключи».

ПОСЛАНИЕ СЕМИ ЦЕРКВЯМ

«Се мой, – Господь изрёк, – завет:
Есть дух Антихристов и свет;
Есть мой воинственный огонь
И тленья пагубная вонь;
Есть в мире крестная судьба
И есть небесная борьба;
Есть тайна числ и код имён,
И мера сроков и времён;
Есть мир, что зрим, и мир иной,
И счет небесный и земной.
И то, что розно, ибо есть,
Пророку следует учесть.
О сроках гибельного дня
Пытать ни звёзды, ни меня
Не надо, ибо только рок
Один диктует этот срок.
И знает только мой Отец,
Где суть начал и где конец,
Когда проявится, чиста,
Вся жизнь в сиянии Креста.

Кто был за истину гоним,
Войдет в мой Иерусалим.
И, не биясь в Господень щит,
Ничто тот свет не омрачит.
И всякий встанет, кто убит,
Несущий в сердце боль обид.
И тот, кто не николаит,
Свои печали утолит.

Лишь потому мою ладонь
Не жжет ревнительный огонь,
Что он, над скверною разлит,
Её тотчас испепелит.
И ты, доколь бесплотен есть,
Спеши послание разнесть,
Дабы не портили народ
Его шатанье и разброд.

Церквям азийским ты реки,
Чтоб были стойки и крепки.
Не агнец ныне я, а лев,
В себе копящий гром и гнев
На весь неправедный предел,
Куда б и ты ни поглядел.

Во мной возлюбленный Ефес
Проник гонимый мною бес.
И от спасительный времён
Его светильник удалён.
Грехи подобием оков
Пусть закуют еретиков,
А стерегущий мой оплот
Вкусит достойно райский плод.

И Поликарпу напиши
Про Смирну смирную в тиши,
Что, не наживши барыши,
Нажил спасение души.
В темнице тот не оплошал,
Кого диавол искушал.
Его скорбей – на десять дней,
А жизнь его – в руке моей.

И на пергаменте в Пергам
Пошли и близким, и врагам,
Что мне курильни сатаны
Во всей постылости видны.
Они в языческий экстаз
Вошли,
      на идолов молясь,
И я с Валахом вижу связь,
Моим Антипой заручась.
Лишь сокровенной манны тот
Вкусит, кто грань не перейдет
И в белом камне, что найдет,
Иное имя обретет.
Его в торжественном часу
С собой на небо вознесу,
Как фимиам душистых трав,
Угар языческий поправ.

И Фиатире мой посыл:
Её епископа б просил,
Чтоб  чары он уразумел
Своей жены Иезавель;
И, то не смея отрицать,
Ей не давал бы прорицать
И чтоб не только розовел
Он за жену Иезавель.
Мне дорог сей пурпурный град,
Но я святилищу не рад.
И, коли их не вразумлю,
То как сосуды развалю
Железным жезлом в тех руках,
Что служат мне не кое-как.
Пиши, возлюбленный пророк,
То будет всем церквям урок:
Лишь тою я утешусь мздой,
Сияя утренней звездой.

Мужам сардийским накажи,
Что спят священные мужи.
За мною вроде бы идут,
Но бодрый подвиг не блюдут.
Лишь там я, прочим на беду,
Достойных несколько найду,
Кто, не лишен еще надежд,
Достигнет ангельских одежд.

Филадельфийский ангел пусть,
Ему скажи, не знает грусть.
Среди его бранящих толп
Ознаменован он как столп.
Ему моя открыта дверь,
Где он, не ведая потерь,
Найдет святые письмена,
Войдя в иные времена.
И все враги к его ногам
Падут.
    И не прощу врагам.
И пусть запомнит от тебя:
Не отрекаются любя.

Лаодикийскому ещё
Скажи, что он – ни то ни сё,
Что он не вар и что не лёд,
И что не яд, и что не мёд.
Имеет много за труды,
Сам – воплощение нужды.
Калёным золотом его
Обогащу из-за того,
Что в силу нищей слепоты
Срамной не видит наготы.

Скажи: того я пуще бью,
Кого жалею и люблю.
Войду к тому, кто наг и слеп,
С ним преломлю вечерний хлеб.
И, победивши, будем мы
Царить совместно духом тьмы».

РЕЧЬ ИОАННА

Согбенного роста,
А попросту – старым
Я сослан на остров,
Как видно, не даром.

С Учителем близкий,
На этих просторах
Я – малоазийских
Наместник престолов.

По тесному кругу
В горении ярком
Несу я потугу
Семи иерархам.

Великая месса,
Святые глаголы
Со града Ефеса
Нисходят на долы.

Но подвиг мой честный –
В раздоре с тираном.
Нет жизни совместной
Нам с Домицианом.

И, верный апостол,
От жизни непраздной
Я Богом отозван
За этою правдой,

За этою силой,
За этою карой, –
В союзе с Мессией
Слуга Его старый,

Увидевший снова
Спасителя дома,
Собрат Его слова
И сын Его грома.

ПРЕСТОЛ ГОСПОДЕНЬ

Врата небесные отверсты,
Вокруг – лазурная струя.
И церкви – Божии невесты –
Не зрят того, что вижу я.

И слышен тот же голос трубный,
Повелевающий: внемли!
Взойди сюда тропой нетрудной
И виждь грядущее Земли!

Объят волнительным недугом
Под указующим перстом
И осиян всезрящим духом,
Я видел огненный престол.

А сущий Символ, мной водящий,
Как многоструйный самоцвет,
Был на престоле – Он, Сидящий
Во свете до скончанья лет.

Над Ним же холодом смарагда
Сверкала радужная высь.
И Он – Господь и Солнце-Правда –
Венчал незыблемую Жизнь.

И горний свет держали старцы
Со всех Адамовых колен,
Как золоченые поставцы
Держали пламя перемен.

И Он, вскрывая все укромы,
Был равен Вечности живой,
Меча и молнии, и громы
Подобно туче грозовой.

И кристаллическое море
Светили звёзды перед Ним.
И голоса в небесном хоре
Ласкали пением своим.

Там воплощенный бестиарий,
Очетверованый крестом,
Из четырех небесных тварей
Держал божественный престол.

Как бы из уст Изекииля
Своим подобием сошли
Четыре зверя те, что пили
Нектар несякнущей Любви.

И глас глаголяще-поющий
На ангельский ложился слух;
Взывающий и вопиющий
Был у других животных двух.

Как серафимы, –
                шестикрылы
И многоочаты притом, –
Как херувимы, были силы,
Его несущие престол.

И там парил орёл крылатый,
И был не зверь не человек,
И был еще телец рогатый,
И – лев,
       не мыслящий побег.

Творенье Отчее святили
Все у подножия дуги.
И мироздание крутили,
Держа небесные круги.

И старцы истово творили
Ознаменованную честь.
И было старцев на четыре
Угла престольные –
                по шесть.

И напоил Небесный Ребе
Меня досыта в этот миг,
Как будто мыл меня на небе
Его божественный родник;

И небо будто ликовало,
Свое являя ремесло
За все, что тело мне сковало
И что мне душу потрясло.

СНЯТИЕ СЕМИ ПЕЧАТЕЙ

До блаженных возведенный,
Видел оком я своим
Свиток, тайною скрепленный,
Что вовеки невредим.

Там, где век подобен мигу,
В заповедных временах,
Показал Создатель книгу
В сокровенных письменах.

И, в Создателя влюбленный,
Многозряч, как херувим,
Ангел, силой наделенный,
Молвил гласом громовым:

«Кто из праведных и татей
Носит истину в груди?
Кто со свитка семь печатей
Снимет, – ну-ка выходи!»

И никто не сделал шага
По земле и по воде.
И ни вора, и ни мага
Не нашлось на то нигде:

Ни на суше, ни на море,
Ни на небе, ни в норе,
Ни в намоленном притворе,
Ни в священном алтаре.

Слёз пред тайною Вселенной
Я, несчастный, не вмещал.
И меня старик почтенный
У престола утешал:

«Не горюй, напрасно воя!
Видишь, свет горит во мгле?»
И тогда узрел Того я,
С Кем скитался по земле,

Но не видел человека,
Искупителя людей…
И сказал мне ангел: «Это –
Агнец Божий – Агнус Дэй».

Он, пройдя через закланье,
Семирог и семиок,
Взять сокрытое со длани
У Отца по праву мог.

Снял Он книгу ту с десницы,
Внемля старческим словам,
Мне в убогой власянице,
Что свидетельствую вам.

Как река, забыв о русле,
Растеклась по берегам,
Заиграли всюду гусли,
Закурился фимиам.

И светло уже, и слитно
Воодно свела уста
Благодатная молитва,
Прославлявшая Христа:

Как случилось целованье
Под пасхальное число
И кровавое закланье
Человечество спасло.

И Мессия – царь и воин, –
Чтобы зря не говорить,
Был один за всех достоин
Свитки вещие открыть.

Всё живое, что повсюду,
Тьмы и тыщи до верхов
Поклонились, аки чуду,
Искупителю грехов.

Распахнули настежь двери
И валились ликом вниз
Духи, ангелы и звери,
Не жалея белых риз.

И коленопреклоненным
Там нашёл Он и меня,
Лев Иудина колена
Из Давидова корня,

Всякой скверны обличитель,
Властелин моих седин,
Мой возлюбленный Учитель
И небесный Господин.

***

Невозможная попытка –
Правду с правдою сличать.
Но с нечитанного свитка
Снял Он первую печать.
И животное, что стало
Ярче утренней зари,
С тем «иди» пророкотало
Громогласно «и смотри».

И явился гордо-белый
Конь со всадником на нём.
И повенчан лучник смелый
Был со славой и конём,
Сообщая о победе
Над антихристовой тьмой…
Видел это я, не бредя,
И глаголю, не немой.

И два раза так по дважды
Лучезарный Агнус Дэй
Убирал печать – и с каждой
Звери кликали коней.
Рыжий конь под меченосцем
Нёс воинственный раздор.
Вороной же божьим овцам
Предвещал голодный мор.

Тот Господний бестиарий,
Что громами рокотал,
Жалкой горсткой за динарий
Человечество питал.
Хлебопашеству лихими
Были хлебы из огня
Малой мерою, что в хиникс,
Да и те из ячменя.

И призвался конь четвертый –
Бледный конь
           и всадник Смерть.
И за ними шлейф из мёртвых
Покрывал земную твердь.
Разной пагубой и болью
Тьмы виденье облекли,
Чтоб ему увлечь с собою
Часть четвертую Земли.

И нашла во мне усталость
На святую благодать.
Три печати оставалось,
Чтобы книгу дочитать.
Но не так мой разум прыток
Был, чтоб силу обрести
Да вот этот горький свиток
Соразмерно донести.

Там по пятому барьеру
У Господнего посла
Пострадавшие за веру
Ждали полного числа.
И была у них обитель
Незапятнанно бела.
Но томила накопитель
Всё ж земная кабала.
Неотмщённые теснились
В ожидании внизу –
И стенали, и преснились,
Аки рыбины в тазу.

И была шестая бездна –
Сотрясение Земли.
И народы бесполезно
В подземелия ползли.
И светила помрачились
И кроваво снизошли.
И цари не изловчились
И пожитков не спасли.

Звёзды падали, как смоквы,
И свернулись небеса.
И страдающих не молкли
Повсеместно голоса.
Ни Господь не мог, ни Дева
Тех укрыть, кто во греху,
Ибо днём назвали гнева
Это время наверху.

***

Отошли печали сердца,
Что Господь пытал во зле.
И четыре ветровертца
Укрепились на земле.

И собой держали ветры,
К тем приставлены делам,
Эти ангелы, бессмертно
Четырём служа углам.

И могли они все вместе
Ураганы источать.
Но принес восточный вестник
Бога новую печать.

Ни вреда, ни  прочей боли
Не велел чинить, весьма
Истребительной,
               доколе
Нет на избранных клейма.

И на пажитях злащёных
У престола самого
То число запечатлённых
Я услышал от Него.

Их число в подлунном мире,
Уходя за Рождество,
Было сто сорок четыре
Малых тысячи всего.

Эти тысячи нетленно.
Взяв Израилеву плоть,
По двенадцать на колено
Заповедовал Господь.

А за ними – будто прочерк
Из отмеренных веков…
Но узрел я много прочих
И племен, и языков.

Не лишил и их надежды
Пастырь каменных церквей
И в достойные одежды
Облачил рукой Своей,

Дабы суетность земная
Не давала им тревог
И они, нужды не зная,
Обрели Его чертог.

***

От престола одесную,
Дабы новое начать,
Снял со свитка Он седьмую
И последнюю печать.
И ни горе, и ни лихо
Не подали голоса.
И на небе стало тихо
Вроде как на полчаса.
И теперь уже в седьмице
Вышли ангелы судьбы.
И у каждого в деснице
Было золото трубы.
И восьмой явился Ангел
Перед жертвенным огнём.
И вознёс в кадильню факел,
Не печалуясь о нём.
И смахнул в холодной власти
Наземь уголья свои,
Ибо ангелы бесстрастны
И во гневе, и в любви.
И не дождь потёк слезою,
Как из моря – рыба-сельдь,
Но предвечною грозою
Опалило нашу твердь.
Волей тёмною ведомы,
Люди стоны вознесли
Вверх, где молнии и громы
Их убежища трясли.
И, сведя мольбою губы,
Очи плавились в бреду.
И обещанные трубы
Звали к Страшному Суду.

СЕМЬ ТРУБ ГНЕВА

В то время первый Ангел вострубил –
И над землею град кровавый был.
И гневом пламень землю опалил
И треть ее одежд испепелил.

Когда же новый Ангел вострубил –
Дым над горой огромной заклубил;
В огне земная треснула кора
И в бездну моря рухнула гора.
И стала в море красною вода
И ею окровавило суда.
И не могла из моря выйти впредь
Его животрепещущая треть.

Когда же третий Ангел вострубил,
То не степной поднялся чернобыл,
А с неба пала горькая звезда
И стала всюду горькою вода.
И горечь тех источников и рек
Не мог уже пригубить человек.

Когда четвертый Ангел вострубил,
То демон ночи день на треть затмил.
И тот ущерб пригашенных светил
Во мрак и смуту души обратил.
И Ангел в небе горе предвещал
И карами грядущими стращал.

Когда же Ангел пятый вострубил,
То демон кладезь бездны отворил.
И вышла, как из печи, саранча,
Подкрылками железными бренча.
И жала ядовитые у ней
Увечили и мучили людей.
И эти полукони-полупсы
Носили гривой женские власы
На женских же подобиях голов
И зубы под короной – как у львов.
И тот неистребимый легион
Водил убийца-царь Аполлион.
Пять месяцев от них стонала твердь
И от людей сама бежала смерть.

И Ангел вострубил тогда шестой.
И жертвенник я видел золотой,
И жертвенника золотого рог –
Один из четырёх – тогда изрёк:
«Иди на реку черную Евфрат,
Где есть четыре ангела утрат.
И гибельную силу в их груди,
И их самих от пут освободи!»
И видел тьмы я конниц и огней
Из львиных пастей скачущих коней.
И знал число, что наслано на треть
Людей, которым скоро умереть.
Хвосты коней змеились, чтоб колоть,
А дым и сера изъязвляли плоть.

И кто не пал от яда и огня,
Раскаяньем не радовал меня,
Поскольку их толкало бесовство
На тот же блуд и то же воровство.
Сидело в них желанье убивать
И было им уже не сдобровать.
Они погрязли в сраме и грехе,
Как каменья, вредящие сохе,
Как будто бы никто их не губил,
Не им как будто Ангел вострубил.
И ради отвращенья их от зла
Труба Господня их на суд звала.

***

Я Ангела иного наблюдал,
Что горестною книгой обладал.
Он в облаке под радугой стоял,
Как огнь, что мой рассудок обуял.
Одной своей ногой он в море врос,
Другой ногою в сушу – как колосс.
И, рокоча, как лев, семи громам
Подобен, нёс он знание умам.
Но глас небес в ответ на тайну ту
Уста мои повергнул в немоту.

Архангел в рост от неба до земли
Клялся творцу, что сроки истекли
И нету, мол, ни часа и ни дня
Покаяться, живое сохраня.
Весь мир, который с Господом скорбит,
Очнется, только Ангел вострубит.
И Вещий Глас, что надо мной довлел,
Мне книгу взять у Ангела велел,
Дабы в моё сознание вошло,
Как в чрево, всё добро её и зло.
И как ни оказалась та горька,
Но слаще я не знал для языка.

И трость была дана мне – аки жезл
На грани вознесения из бездн,
И должен был я жезлом оным там
Измерить Божий жертвенник и храм
И вместе с храмом оным и огнём
Измерить поклоняющихся в нём.
А не соотнесенный с храмом двор
И город, и деревья, и трава
Отдались на языческий разор
На месяца примерно сорок два.

И были два свидетеля даны
На эти роковые алтари:
Во вретища свои облачены
И с силою божественной внутри.
И данная им праведная мощь
На засуху влияла и на дождь.
И всякую обиду и хулу
Огонь из уст их обращал в золу.

Потом, когда из бездны выйдет Зверь,
Их поразит он, верь или не верь.
И будет вред не погребенным им
Три с лишним дня чинить Эршелаим.
Сей падший град, сей истинный Содом,
Египетскими казнями ведом,
Глумиться будет яро, как злодей,
Над верою, что делает людей,
Не думая в пустом довольстве зла,
Насколько эта ноша тяжела.
Так кто же люди те, чьи души спят?
Не ими ли Спаситель был распят?

Но минут эти дни – и Божий дух
Войдет в тела тех праведников двух.
И тело неживое оживет.
И их к себе Всевышний призовет.
Они же, отряхнувши тлен и прах,
Повергнут насмехающихся в страх.
И город сей возмездье содрогнет
И на семь тыщ погибель изрыгнет.
И будет смерть за злое воровство
Десятой части города того.
И в этот миг от ужаса немой
Над миром Ангел вострубит седьмой.

СЕМЬ ЗНАМЕНИЙ

Не старцу ль ныне кланяться к лицу
Святому Духу, Сыну и Отцу,
Когда врагам,
            объявленным навек,
Да будет явлен храмовый ковчег?..

Он явится пророкам и рабам,
И сумрачным могилам и гробам,
Над коими рокочут небеса
И в молниях не молкнут голоса.

Я видел, как плодом огружена
Там роженицей мучилась жена,
Та вера, породившая Христа
В созвездии Церковного Креста.

И пастырский венец для этих мест
Соборен и тяжел был – как и крест.
И, хороня в потёмках времена,
В ногах жены покоилась луна.

Затем и дева, и жена, и мать
Явилась, чтобы ей могли внимать.
И Церковью Христовою она
Взошла – непобедимая жена.

И враг ее, пылающий дракон,
Неутомимой жаждою влеком,
Покуда безоружен змеелов,
На ту жену настроил семь голов.

Семь диадем на них; и у врага
Десятком ощетинились рога.
И чудища того могучий хвост
Поверг на землю
             треть небесных звезд.

Куда тебе, гонимая жена,
Когда на небе вечная война
И змей дитя,
        что ты должна родить,
Готов поганой пастью поглотить?

Архангелы воюют не шутя,
И пусть в пустыне прячется дитя.
Три с лишним года пусть его жена
Хранит, пока не кончится война.

Две рати бьются за Эршелаим;
Одну ведет архангел Михаил,
Другую – полуангел-полубес,
Князь полчищ,
        что низвергнуты с небес.

Но наземь опровергнутый не сник
Хулитель Бога, дьявол-клеветник.
И горе нам, печати нет на ком,
Внизу, где ныне действует дракон.

Ведь знает всё отродье сатаны,
Что времена дракона сочтены.
И, проиграв небесную войну,
Он на земле преследует жену,
Которой Божий Дух велел зачать
Того, на Ком Спасителя печать.

Не взять её, покуда у орла
Есть два большие, сильные крыла,
Что Деву ту в укрытие снесут,
Как сокровенной истины сосуд.

Покуда, с доброй матерью летя,
Хранимо нимбоносное дитя,
То сердце человечества за грань
Не увлечет воинственная врань.
И не попустит Бог в конце концов
Погибели несчастных беглецов.

И пущенная им вослед река
В устах земли исчезнет на века.
И все надежды мстительные в ней
Утопит изрыгнувший реку змей.

Создателя мы возблагодарим
За сущее, что сотворёно Им.
И возблагодарим за то, что нас
Хранит Его нерукотворный Спас.
И трижды мы восславим сей ковчег
За царствованье Божие навек.

***

Я видел в оба, как одним глазком:
Стоял я словно на песке морском
Как наблюдатель,
укрепленный тут,
Пучины из волнений, войн и смут.
Внимал я духу, сердце обучив.
И был Господь со мной красноречив.

Там из кипящих бурей вод
Зверь поднимался в небосвод –
Семиголовый барс-медведь
В короне огненной, как медь.
Глаза его кошачьих глав
Горели гибелью держав,
И непристойные слова
Носила каждая глава.
Ему поверженный дракон
Отдал богопротивный трон,
И тот зализывал на нём
Рубцы на тулове своём.
И с тою раной он царил,
Пока её не исцелил.
И так он вырос над людьми
В себе драконий чуя нрав,
Что мир, ослепший от любви,
Застыл, к ногам его припав.
И сколь таили времена
Жену с дитём в местах пустых,
Землёю правил сатана,
Хуля и Бога, и святых.
Так тот, который утвердил
Себя владыкою проныр,
Всю святость мира победил
И весь его лобзавший мир.

***

Я видел в оба: новый зверь,
Который вышел из земли, –
Его б воителем теперь
Уста мои не нарекли, –
Был и почтителен, и тих,
Как агнец в помыслах своих.
Но не смиренною тропой,
А по драконовым следам
Он шел, обласканный толпой,
Неся погибель городам.
И мир от истины отрёк
Без боя этот Лжепророк.
Им зверь, избывший сам себя
От повреждения мечом,
О дне вчерашнем не скорбя,
Был в ризы бога облачён.
И мир, повергнутый во тьму,
Покорно кланялся ему.
И демон в идола вошел,
Его суставы шевеля.
Обращена в его престол
Была уже сама Земля.
И делал идол чудеса,
На людях дыбя волоса.
И сей правитель пировал
И был возлюблен он, сатрап.
И сам, как идол, убивал
Того, кто был ему не раб.
И наречён был кругом ромб,
А небом – ямы катакомб.
И мёдом потчевал от ос
Лукавый этот чародей,
Что мету общую нанёс
На длани правые людей.
Не получивший ту печать
Не мог ничем себя венчать:
Ни покупать, ни продавать,
Ни пропитанье добывать.
И утвердил ученый зверь
Мир без субботы и Творца,
Где стала главною теперь
Дверь не с фасада, а с торца,
Где каждый был обязан несть
Знак зверя – шесть и шесть и шесть.

***

Я видел павлинов
Как будто бы в розах.
Господней долины
Молитвенный роздых.

В живительных кущах
Останутся в мире
Из тысяч живущих
Сто сорок четыре.

Они непорочны
И девственно-штучны.
Им – плоды, что сочны,
И нивы, что тучны.

Вот старцы, что с песней
В радении жгучем!
И песни чудесней
Никто не обучен.

На этих воротах
Засова не надо.
И гусельный рокот –
Как гром водопада.

И сладкое пенье
Для слуха – как яства.
И благотерпенье
Превыше лукавства.

И мирра сегодня,
И лира сегодня.
И свет на Сионе
От Сына Господня.

Все темные чары
И мглы расточатся
От светлой печали
Господнего Агнца.

***

То ли начерно, то ли набело,
Но, пока Иордан течет,
Видел я и другого Ангела,
Не теряя знаменьям счет.
Вот он – небо пересекающий,
Вот – Евангелие его.
Бог ликующий и карающий
Во главе Суда Своего.
Очи к Ангелу воспарившему
Я вознес – и промолвил тот:
«Поклонитесь же Сотворившему
Небо, землю и чашу вод!»

Ангел, следовавший за Ангелом,
Говорил, что пал Вавилон.
И крылами своими взмахивал,
Потому что был Ангел он.
Де, опоены блудом яростным
Вавилоняне, как вином,
Находясь не под Божьим парусом,
А в угаре своём хмельном.

Третий Ангел пространство млечное
Осенил, дабы обличать.
И навеял проклятье вечное
На антихристову печать.
И сказал: «Изопьют неверные
Чаши гнева Его глоток.
И найдут себе кары серные,
Погружённые в их поток».
И внимал я сии мучения
С содроганьем своей души.
И услышал небес речение,
Говорящее: напиши!

***

Зрил я то, что и молвить надо ли,
Но Господень завет суров:
На грядущего Виноградаря
Был пурпурный надет покров.
И опять в человечьем облике.
Ослепляя огнём венца,
Божий Сын восседал на облаке,
Воплощая собой жнеца.
И явился тут Ангел храмовый,
Ибо вестники все важны.
И на серп указал по праву он
И жнецу повелел: пожни!
Ибо жатва земная вызрела
И садовник немилосерд.
И душа свою правду вызнала,
И у Ангела – острый серп.
И не житник, но и не мертвенник,
Виноградные взяв плоды,
Пламеносец оставил жертвенник
Для кровавой своей страды.
И Владевший серпом со ангелы
Сотворил по давильням хруст
Так, что те заточили влагою,
Кровью винною, а не благою,
Доходившей до конских узд.

***

И видел я семь ангелов на небе,
Что ярости полны.
Их язвами египетскими мне бы
Назвать для сатаны.
Не кара ль то, печаль и устрашенье
На сломе бытия…
Последние Господние лишенья
Пророчествую я.
И море я стеклянное увидел,
Что смешано с огнём;
И зверю говорившие «изыди»
Прославлены на нём.
И подданные, преломляя спины,
Как певчие в саду,
Творили славу Господу и Сыну
И Страшному Суду.
Худые чары идола рассеяв,
Ревнители сошлись,
На гуслях поминая Моисея,
Чьей верой упаслись.
Как некогда в скитанье ненапрасном
Поверил Богу он –
И не достал его за морем Красным
Гонитель-фараон.
И Моисей слугою Бога верным
Припомнился теперь,
И рати, что утопли в Море Чермном,
И тот библейский зверь.
Отыщут повторенья иудеи,
Те скорби сохраня.
И Господа хулящие злодеи
Не избегут огня.
Вот ангелы стянули поясами
Златыми белый лён.
И в руки чаши гнева взяли сами,
Что им наполнил Он.
И славы дым,
         заполнивший пространство,
На время запер храм,
Покуда богомерзкое тиранство
Гоняло по дворам,
Покуда отступившийся и праздный
Был мир закабалён,
Покуда под седьмой Господней язвой
Не рухнул Вавилон.

СЕМЬ ЧАШ ГНЕВА

Гневную чашу на землю излей,
Ангел, забывший про мёд и елей,
Чтобы излитая чаша текла
Гноем из раны и язвой была.
Гневная чаша, ты зверю грози
И прикипевших ко зверю рази!

Гневную чашу на море излей,
Ангел – губитель морских кораблей,
Чтобы любая морская плотва
Сделалась в море от крови мертва.
Небеспричинна кровавая течь,
На мертвечину чтоб море облечь!

Гневную чашу на реки излей,
Ангел, и гневное семя развей,
Чтоб напитались источники вод
Кровью пророков, что в чаше живёт.
Чтоб посрывавшим с них чистый покров
Стала отравой пролитая кровь!

Гневную чашу на Солнце излей,
Ангел, чтоб жалило Солнце людей,
Чтоб опустилась великая сушь
На погубленье языческих душ.
Ибо не славят Творца, а хулят
Глупые люди, чьи язвы болят!

Пятую чашу на зверя излей,
Ангел, престол его сделав черней,
Чтоб окормлённые с черной руки
В муках кусали свои языки.
Чтоб нераскаянным ордам его
Не было помощи ни от кого!

Чашу шестую излей ты в Евфрат,
Ангел, что гневу Господнему брат.
Руслом, иссохшим от чаши твоей,
Путь протори для восточных царей.
К битве последней дороги твори;
Не защитят Вавилона цари!

Зверь, и дракон, и его Лжепророк,
Речи чьи – жабы от этих дорог,
Духи нечистые, ругань и брань,
Воинство звали откуда ни глянь,
Всякий, кто ими на бойню ведом,
Место увидит то – Армагеддон!

Чашу седьмую на воздух излей,
Ангел, – где город и хуже, и злей,
Чем остальные; чудовищный град
С неба натрое развалит сей град.
Молнии выжгут пускай дерева,
Горы круша и топя острова!

Гнев же Господень костями с пиров
Не отвратит ни блудниц, ни воров,
Но возбудит в них проклятье и злость,
В горле им встанет Господня кость.
Им под чешуйчатым, видно, хвостом –
Рай, благодать и небесный престол!

СУД НАД ВАВИЛОНОМ

Мне Ангел чаши говорил:
«Ты хочешь видеть суд великий?»
И с ним я вместе воспарил,
И нёс меня он, огнеликий.

Там на волнах бурлящих вод
Сидела властная блудница.
Те воды мутные – народ,
А та блудница – их царица.

И та нечистая жена
Верхом на чудище багряном
Собой венчала времена,
Служа владыкам и тиранам.

В постыдном облике нагом
Она была как отраженье
Того, что делало кругом
Её лихое окруженье.

Служила кровом нечистот
Её богатая порфира.
И на челе её не Тот
Начертан был, Кто Светоч Мира.

И не вином была пьяна
Жена, что блудом всех поила.
Святую кровь пила она
И тайну мерзости таила.

И были зверя семь голов,
Что был и нет, и снова будет,
Семью вершинами холмов
Для той, которую осудят.

И было павших пять царей,
И есть шестой, и будет новый
Калиф, какого для людей
Готовит зверь семиголовый.

И десяти грядущих царств
Рога у зверя – как истоки.
И каждый царь придет на час,
Приблизив гибельные сроки.

Дано царям и зверю пасть,
Их торжество небезгранично.
Сие – антихристова власть,
Что свету истины опрична.

Хула, и ересь, и Содом,
И всё, что срам и отторженье
В единомыслии своём
Обречены на пораженье.

И нет врачующих лекарств,
Пороку дабы исцелиться.
И краткотечных десять царств
Пожрут великую блудницу.

Такой воинственный итог
На избавленье от полона
Положил им на сердце Бог
Качая стены Вавилона.

***

Плачь, Вавилон,
обольстившийся город!
Плачь, Вавилон,
       погрузившийся в морок!
Плачь, Вавилон,
       утомлённый во блуде!
Плачьте и вы,
       вавилонские люди!
Ангел сошедший,
       Господняя птица,
Рёк, торжествуя,
       что пала столица;
Пристани больше
       на свете не стало
Нечисти всякой
       и всякого кала.
Под Вавилоном
       земля раскололась.
Слышите неба
       вещающий голос?
«Язвы смердящие,
       люди, отриньте!
Город погибельный,
       люди, покиньте!
Скарбы бросайте
       и не возрыдайте,
Вдвое блуднице
       за роскошь воздайте:
Мукой – за каменья,
       горем – за злато,
Ибо столица
       погана и зла та,
Ибо отравлен,
       как дух прокажённый,
Воздух столицы
       неубережённой.
В мире, которого
       не было праздней,
В грозном преддверии
       смертей и казней
Плачьте, владыки,
       имевшие троны,
Малые ваши
       храня вавилоны!
Первые эти
       Господни труды лишь
Тем, кто не видел
       великих судилищ.
Плачьте, купцы
       и скупые менялы:
Уж не пополнятся
       ваши подвалы!
И поглотят
       преисподние дыры
Ваши рубины
       и ваши сапфиры!
Плачьте,
       лукавые негоцианты,
Прячьте подалее
       ваши таланты,
Не утаите
       в сии времена  вы
Ваши дидрахмы
       и ваши динары!
И под замками
       не минут гниенья
Кожи с шелками
       и даже каменья,
И благовонья
       Ассирии новой,
И украшенья
       из кости слоновой.
Впредь не пребудут
       по дьявольским храмам
Медь и железо,
       и оникс, и мрамор,
И фимиамы
       не станут куриться,
И не удобрит
       застолья корица.
Не узаконятся
       с идолом рядом
Более мир вавилонский
       и ладан,
Не уродится
       на поле пшеница
И не подарит
       приплод кобылица.
Уж не навалит
       на торжище грозно
Душ человеческих
       оптом и розно,
Ибо
   пока Вавилон остаётся,
Всё покупается
         и продаётся.
Ложные те
       городские скрижали
Рухнули;
       крысы – и те убежали.
Слава и сила,
       что длилась и длилась,
Там – удалилась,
       а там – испарилась.
Где божество,
       что цвело и блистало?
Нету его,
       в одночасье не стало!
Все, кто оставил
       кормящие двери,
Будут оплакивать
       эти потери:
Все перебежчики
       в горьком стояньи,
Все корабельщики
       на расстояньи, –
Все возопили,
       лишенные пая,
Головы пеплом
       свои посыпая.
А напоследок
       над водною пучей
Камень приподнял
       Архангел могучий
И уронил его
       жерновом в море…
О, вавилоняне!
       Плач вам и горе!
Так же и город ваш
       канет в забвенье
Волей Господней
       в одно мановенье!
Зря бы не пал
       с человека и волос…
И не услышится
       в городе голос
Гуслей и дудок,
       и тонких свирелей,
И не напишет
       никто акварелей,
И не содеет
       художеств художник,
И не содеет
       безбожеств безбожник,
И ничего
       не родится на торнах,
И не закрутится
       мельничный жёрнов,
И не сольются
       в фонтан водопады,
И не зажгутся
       во мраке лампады,
И не услышится
       шума со свадьбы,
И не уснется,
       хотя и поспать бы.
И не простятся
       наставшие сроки,
И отомстятся
       за муки пророки.

***

И, утоливши себя от просфоры,
В небе послышались громкие хоры.
Славу небесную, веру земную
Хоры вливали в одну аллилуйю.

Всё, что низвержено было и трудно,
Стало прославлено и правосудно.
И представляло собою всё это
Многие лица и многие лета.

Не было в мире такого укрома,
Чтоб не услышал хвалебного грома.
И не нашлась бы такая обитель,
Где бы не царствовал Бог Вседержитель.

Звали блаженных небесные звери
Для пированья на брачной вечере.
Божию Церковь в пречистом виссоне
Брал Иисус как невесту на троне.

Белая конница. Он – Победитель,
Белого воинства Белый Водитель.
Царь над царями Он, Правды Основа,
Имя Господнее – Божие Слово.

И на вечере увидел гости
Трупы царей и начальников кости,
Всякие трупы небогоугодных,
Рабские трупы и трупы свободных.

Был там и зверь-обольститель захвачен,
И Лжепророк, что пророчил незрячим;
Оба они, несовместные с верой,
Канули в озеро с огненной серой.

Прочие пали от Божьей десницы,
Дабы питались их трупами птицы.
Видел всё это и  был на пиру я
И говорю посему: аллилуйя!

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Старик,
     что Иоанном наречён,
Ещё я видел Ангела с ключом.
Тянул он цепь большую.
                И в пыли
Отверз он бездну древнюю Земли.
И там,
      томясь во мраке испокон,
Сидел доисторический дракон,
Что был древней,
              чем эти времена,
Кто есть диавол,
              сиречь – сатана.
И взял его Архангел
                за хребет
И заковал ещё на тыщу лет.
И в бездну ту Диавола низверг,
Где взор мятежный
             дьявольский померк.
И наложил на бремя
                тех оков
Печать Господню
              на десять веков.
И на земле настала благодать,
Когда грешно
        и плакать, и страдать.
И я престолы зрил
                в лучах иных
И души обезглавленных
                на них,
Что царствовали
            в светлом мире том
Всю тыщу лет
          с прославленным Христом.
Те души,
        что Господь короновал,
Он первым воскрешением
                назвал.
И что ни будь
        в подлунном мире впредь,
Но дважды
        им уже не умереть.
От гибели антихристовой дни
И до освобожденья сатаны –
Тот мирный срок
             и тот энтузиазм
В учении зовётся
              «хилиазм».
Со снятием Спасителя с креста
И дьявола объяла пустота.
Но зверем порожденный
                Лжепророк
Вновь Божий мир
             на дьявола обрёк.
И тот,
      оковы отряхнув свои,
Пошел
     во все окраины земли,
И чей бы край вдали
                ни посещал,
Его народ губил
               и обольщал.
И потому,
       что дьявольская лесть
Творила брань,
           то повела на месть
За сатаной она
              поток людской,
Что растекался,
              как песок морской.
Их было много,
             дальних и чужих,
И звали
       Гога и Магога их.
За сладкие слова ль,
                за барыши ль,
Но шли они
         во всю земную ширь.
По суше ль,
        по песку ли, по воде ль,
Но шли они
             на Божью цитадель.
И захлестнуло
            град Его ремнём,
И попалило полчища огнём!
И дьявол в тот же рухнул водоём,
Где был антихрист в пламени своём.
И видел я престол и окоём,
И видел я Сидящего на нём.
И от лица Его –
               увидел я –
Теперь бежали небо и земля.
И видел я великих и рабов,
И мёртвых,
      что восстали из гробов.
И промысел
          божественной борьбы
Открыли книги жизни
                и судьбы.
И тьмы усопших
               шли,
                и шли,
                и шли
На Страшный Суд
             из моря и земли.
И все,
   кто был у смерти
                и в аду,
Вытаскивались
           к Божьему Суду.
И страх царил
          с надеждой пополам,
И воздано им было по делам.
И были смерть и ад
                отчуждены
И навсегда теперь
                побеждены.
И не спасла железная броня
Слуг сатаны от серного огня.
А дважды кто отрёкся от небес,
Тот и с когтями б
              на небо не влез.

НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ

И увидел я новое небо,
И увидел я новую землю,
Ибо минуло прежнее небо
И земля, и моря отошли.
И увидел я сказочный город
И нарядов невестиных ворох,
И видению этому внемлю,
Умилённый слезою любви.

Благодатью наполнилась полость,
И услышал я ангельский голос,
Говорящий: «Се – скиния Бога
С человеками – стадом Его.
То совместное обетованье,
То небесное салютованье,
Обретение это чертога
И бессмертия се торжество.

И ни зла, и ни блага не знача,
Тут не будет ни стона, ни плача
И не будет ни хвори, ни боли,
А слезу Утешитель утрёт.
И овеют крыла херувима
Кущи града Иерусалима
И мечту о покое и воле
Воплотят у Господних ворот».

***

Господь – творец земли и неба,
Что на престоле, наш Отец,
Который Альфа и Омега,
Всему начало и конец,
Сказал «пиши» и «совершилось», –
Спасённым – вняв, иных – губя
И не исчисленную милость
Являя миру от Себя.
Дал влаги жаждою томимым,
Взял победителей в сыны.
Иным же,
злым и боязливым,
Отмерил участь сатаны.
И показал мне Ангел чаши
С горы Святой Эршелаим:
Его столпы, врата и башни
И славу  вечную над ним.
И видел я светило града
Как драгоценнейший кристалл.
И многовратная ограда
Его была – как пьедестал.
Двенадцать Ангелов воротных
Над ним – по дюжине колен
Поименованных, оплотных
В годину смут и перемен.
Стена в двенадцать оснований,
Что суть – апостолы Христа.
А горожане – христиане,
Чья вера истинно чиста.
И дух прозрачный и привольный
Идет на мир из чистых врат;
И град сей – четвероугольный
Уравномеренный квадрат.
И ввысь двенадцать тысяч стадий,
Как по длине и ширине,
Имеет он величья ради,
Что миру явлено и мне.
Сих трат не знала и на взлёте,
Пожалуй, римская казна.
И в сто сорок четыре локтя
Его отмерена стена,
Что вся из асписа.
А город
Злащён и вымыт – как стекло,
По стогнам всем, на все сто сорок,
Где и без солнышка светло!
И все его границы чётки,
Чтоб души светом единить.
И – как жемчужины на чётки –
Врата нанизаны на нить.
По три на сторону – как перлы –
Они распахнуты всегда.
И никакой хулы и скверны
На них не видно и следа.
И драгоценные украсы
Везде в подножьях городских,
Как благородные алмазы
Горят внутри себя самих.
Те негасимые каменья,
Своих исполненные сил,
Несут святые наставленья
И добродетельный посыл.
Они не те, что из-за пазух, –
И хризолит, и сердолик;
И в халкидонах, и в топазах, –
Везде сияет Божий лик.
И те из каменей, что мглисты,
Вовеки чисты вместе с тем.
И люди тут – как аметисты,
Что в основаньи этих стен.
И вдохновляют вознесенных
Вирилл, смарагд и гиацинт;
И благонравию спасенных
Дают незыблемый инстинкт.
И нет во граде этом храма,
Понеже храм его – Господь,
Что волен от любого срама
Святые стены обороть.
Ему послушны непогоды.
Ему несут на алтари
И честь, и славу все народы
И все владыки и цари.

***

И показал Архангел реку жизни –
Бессмертия могучий водопад.
И Агнец, Богу возданный из тризны,
За это был истерзан и распят.
И волны шли по улице, и древо
Росло по берегам текучих вод,
Двенадцать раз плодонося и слева,
И справа и растя целебный свод.
И Божье промышление на родах
Лежало, шевеля древесный ствол.
И мзду за исцеление народов
Никто не брал и счет никто не вел.
Но в этом пакибытии зелёном,
Но в куще этой вместо шалаша,
Но в царствии Господнем обновлённом
Не знала угнетения душа.
И вечный свет велел забыть о ночи
И духа благоденствие вселял.
И говорил мне Господи: «Пророчи, –
Я ангела достойного  послал.
Я близок и гряду на землю скоро,
И ты блажен, понеже вознесён».
И, посетив Его священный город,
Я говорю, что это был не сон!
Я старый раб – и слушатель, и зритель,
Что по свету скитается скорбя.
И Ангел - как собрат и сослужитель -
Отверг мои поклоны от себя.
На мне печать открытая пророка,
И кроме паствы нет у старца встреч.
И вестник от пророка недалёко,
А в вестниках живёт Господня речь.
И пусть еще неправедник ярится,
А праведник блаженствует еще,
Но время близко, время повторится,
И молвит Он, что это – хорошо.
И то, что сокровенно для кого-то,
Во мне теперь живёт, как естество:
И город, где открытые ворота,
И жители прекрасные его.
По праву и заслуженно туда ведь
Не всякий понесет свою тугу.
И в этом ни убавить, ни прибавить
Я ничего отныне не могу.
Но на звезду рассветную молюсь я
И, осенённый именем Твоим,
Реку: гряди народам, Иисусе!
И благодать с Тобою нам.
                Аминь.

2010, апрель, Пасха Христова