Письмо

Две недели назад, я обнаружил в своем почтовом ящике конверт, он не был подписан и ни адресата, ни отправителя не значилось. Я знаю, что в таком случае, письмо стоило бы отнести на почту, что бы там с ним разобрались, но любопытство взяло верх. Тем более был чудесный воскресный майский день, и почта не работала. Я сварил себе мексиканского кофе, на которое не пожалел четверть своих премиальных, вырученных за последнюю сделку по купле-продаже. Фирма, где я работал уже два года, занималась антикварной мебелью и всё, что с этим было связано. Я не бедствовал, этим летом меня ожидал отпуск на солнечных островах Ямайки. Я был одинок в плане любовных отношений, но у меня было много друзей, и я не страдал. Этим утром я проигнорировал звонок своей матери и, оставив сообщение, она перестала трезвонить. Я никогда не любил с ней разговаривать, да и навещал редко. Я рассказываю вам это для того, что бы всё встало на свои места и что бы было совершено понятно, почему я никогда бы не расстался с этой жизнью. Я был богат, свободен и счастлив.
Но однажды я обнаружил в своем почтовом ящике конверт, который мог не предназначаться мне. Который надо было выбросить сразу, лишь получив его. Который я распаковал.
Чужие тайны – это то, что интересует человека больше самого себя. Настолько любопытные мы существа. И чем любопытнее, тем глупее. Потому что любые тайны не несут в себе ничего кроме разочарования, ничего кроме боли и неприязни, и чем ближе к сердцу чужое, тем больнее тайна, идущая  с ним. Но иногда бывает так, что человека вы не знаете, а его секрет, впитавшийся вам под кожу, доставшийся вам нечестно, разъедает вас изнутри.
Солнечный свет заливал мою кухню, в этом году выдался удивительно светлый май, я налил кофе в маленькую чашку и сел у окна с конвертом. Небрежно оторвал бумажный белоснежный бок и вытянул письмо. Оно было написано от руки неровным дамским почерком. Это заметно, ведь женщины даже пишут по-особенному, их строки бегут неровно и размашисто, буквы прыгают, но остаются приглаженными в одну линию.
Я знал много женщин и знал их письма. Нет, оно не было ни от одной из них.
Знаете что – никогда не читайте неподписанных писем. По крайней мере, пока не будете уверенны, что оно предназначено именно вам.

«Здравствуйте! Меня зовут Софья, мне 16. Три месяца назад я узнала, что больна. Самое ужасное в этой ситуации, что никто не может определить, чем же именно, но я больна и я умираю. Не стоит, и описывать вам каково моё расстройство по этому поводу. В своей жизни, я так и не успела ничего увидеть и узнать. Я обычная ученица городской школы, как и сотни других, с тем лишь различием, что умираю от неизвестной болезни и не могу получить лечения. Пока врачи и эксперты будут разбираться во всём этом моё время подойдёт к концу. Я не обладаю никаким из талантов, ничем особенным, не считая того, что пела в школьном хоре. Вообщем, я перейду к тому, что должна рассказать.
Вчера ко мне в палату пришёл мужчина. В палате я одна, в силу того, что неизвестно передается ли моё заболевание воздушно-капельным путём. Я подумала, что это один из журналистов, хотя они обычно не давали прохода моей матери. Ему было около тридцати пяти лет, он выглядел очень элегантным  и солидным. Кстати именно он уверил меня написать вам это письмо…»

Я перевернул страницу и увидел, что с другой стороны она тоже была исписана, но почерк стал мельче и более угловатым, хотя с точностью можно утвердить, что написано было рукой той, же девочки. Я не смог остановиться из любопытства и продолжил читать, хотя где-то буквы было разбирать сложнее.

«Ну, лучше обо всём по порядку. Этот мужчина сел на край моей кровати  и глубоко вздохнул. Хотя кто бы не вздохнул, увидев меня, ведь я похожа на дикобраза, благодаря системе и приборам, подключенным ко мне. Но хочу вас уверить, что в этом нет ничего страшного, ибо приборы подключают не постоянно, а только на время. Вечером я даже могу передвигаться, несмотря на слабость. И никто не может сказать точно, сохраню ли я способность к передвижению до самого конца. Вы, наверное, удивитесь, а кто вообще мне сказал, что я должна обязательно умереть? Ну, так вот, этому свидетельствуют все показатели: моё сердце слабое, а клетки мозга постепенно отмирают, хоть я и не особо чувствую это. Одним словом, доказательства есть и мне их достаточно, что бы знать.
Мужчина молчал до тех пор, пока я не поздоровалась с ним. Лишь после он заговорил. Он многое говорил, но суть разговора заключалась в одном обряде. Кое-что что может сохранить мне жизнь…»

Мой лоб покрылся испариной, и я уже не ощущал то, что читаю чьё-то письмо. Я ощущал как будто всё это фантастический роман, а я один из внесценических персонажей. Что говорить, я был заинтригован и не отрывался от письма. Зазвонил телефон, снова мама промурлыкала что-то на автоответчик.
Но я уже был не здесь.

«Один обряд, какой совершался в древнейшем племени, проживающем на этой земле. Я не запомнила названия, что-то на «го... гра». Извините. Это не совсем жертвоприношение. Это замещение. Когда один человек замещает ценой собственной жизни другого. Там, безразлично качество, интересует лишь количество.  Оттого неважно – чья душа. Вы можете помочь мне, если решитесь на это. Не буду говорить, что вы моя последняя надежда, ибо это и так ясно, потому что я отослала всего лишь одно письмо. Я не знаю, в чьи руки оно попадет, потому что тут можно положиться лишь на судьбу или удачу. Может быть вы – ответственный семьянин или счастливая жена и мать. А может быть тот, кому нечего терять. Конечно, в моём случае, второе предпочтительней. Этот мужчина мне ещё многое рассказал, но я не стала бы мутить воду ещё больше. Через пять дней меня не станет. Если вы лишите себя жизни, зная обо мне и в угоду того, что бы я жила, у вас есть пять дней. Вы должны сделать это утром в шесть часов утра, потому что так нужно. Вы должны твёрдо знать, что делаете это за меня.
Почему я не могу попросить кого-то из родных? Обряд не позволяет, нужно, что бы это была добрая воля совершенно незнакомого человека. Что-то вроде  подачи милостыни  нищему, ведь у меня есть пять дней, а у вас несколько лет жизни, которые вы мне подадите.
Я знаю, у вас есть много вопросов, которые повергают вас в сомнение. В любом случае я знаю, вы хотели бы мне помочь. Но эти вопросы не должны вас беспокоить, потому что главное я изложила, ничего постороннего не должно повлиять на ваше решение. Просто – да или нет, и ничего больше. Никто не узнает, и никто не осудит, как бы вы не поступили, впрочем, это неважно, в таких решениях мнение толпы и душевные смятения – играют последнюю роль. Ведь я знаю, ещё не дочитав до конца, вы подсознательно уже решили.  Нужно научиться жить в настоящем времени, знать только то, что происходит сейчас, тогда бы всё упростилось. Только сейчас.
Прощайте.

Ваша Софья,
 (сегодняшнее число)»

Перечитав последний абзац несколько раз, я оторвал взгляд от письма, что стоило мне усилий и будто вышел из транса, как будто всё происходит по ту сторону телевизора, а я смотрю на мир сквозь призму экранного стекла. Вот оно каково – ощущение настоящего времени, я ощутил как время, словно обволакивающий песок (не зря их сравнивают) течет по моим рукам. Словно я пропускаю его сквозь себя, всё это пространство, я часть происходящего. Я слышу, как оно идёт. Я пришёл в себя не сразу – я начал задаваться вопросами, что не удивительно. Я просто человек.
Кто она? И где она живёт? Ведь если бы это было правдой, то почему я никогда не сталкивался с подобной ситуацией в газетах. Она же говорила про журналистов. Почему об этом не говорилось в новостях – всё же новое заболевание, это всегда интригует публику. Что за человек и зачем ему потребовалось приходить к ней. Всё это казалось забавно-печальным вымыслом, к какому мнению я и пришёл. Сомнения заели меня.
Я начинал покупать городские газеты и даже жёлтую прессу, в надежде что-либо узнать. Я искал в интернете и действительно наткнулся на нечто подобное. Но только те события происходили в Швейцарии в 2002 году, и девочка умерла в возрасте 14 лет. После чего врачи все, же признали то, что, скорее всего «новая» болезнь была лишь тяжелой формой пневмонии в сочетании с чем-то ещё. Нашёл я конечно, несколько статей и про другие случаи, но ничего конкретного, все из пациентов ожидали операции или донорских органов. Множество было описаний про птичий, свиной и даже коровий грипп. Одним словом, ничего, что бы отвечало моим запросам. И я успокоился. Если моё состояниё вообще можно таковым назвать. Я плохо спал, но никогда не просыпался в шесть утра, наверное, что-то хорошее ещё оберегающее меня тогда, не давало. Я старался не думать о ней и о той миссии, которую возложили на меня против моей воли. Почему-то я уже ясно осознавал, что в глубине души – выбор сделан. Или это убеждение мне было внушено письмом. Выбор сделан ещё до того, как я закончил читать первую страницу. Выбора нет, потому что я его сделал, с самого начала, внутри самого себя. Вроде, как и не я, привязанный ко всему, что окружало меня в жизни. Мне было только тяжелее оттого, что я знал её имя, вроде бы как отказать в просьбе старой знакомой. В несколько букв имени этой девочки слились все кого я, когда-то, знал и любил, знаю и люблю, буду знать.
Пять дней давно прошло. Потом ещё месяц. Дни текли непрерывно и никогда ещё, так сильно, не хотелось остановиться, остановить идущее время и, встав на месте, рассуждать.
Я начал мнить себя убийцей. Не сразу, а лишь месяц спустя.  Я пытался мыслить здраво, я много раз перечитывал письмо, пытаясь представить, то это гнусная шутка, пытаясь принять, что от меня ничего не зависело, пытаясь знать, что выбор, сделанный внутри меня, был верным. Конечно же, он был верным. Но, я не чувствовал себя Богом от которого зависела или не зависела чья-то жизнь. И тогда я впервые подумал о пассивности нашего Бога, о его добре, которое он не навязывает, подобно человеку, о его ожидании. Может быть, Бог тоже не осознаёт, что он Бог и может творить над человеческой жизнью любые расправы, может вмешиваться в неё как угодно – с метлой, чугунным котлом, и прочими магическими штучками. Хотя куда уж более – рождение, судьба, смерть. Он сделал всё, что мог.
В моей жизни всё продолжалось, как и прежде. Я никому не рассказывал о письме. Я хранил его сложенным в маленький квадратик, в своём бумажнике в потайном отделе. Оно стало моим личным, интимным. И, всё же, как быстро люди учатся присваивать никому не принадлежащие вещи.
Я много думал. Мне казалось, что мысль, вселённая в меня через письмо, подобно червю-паразиту сжирает меня изнутри. Мне казалось, я болен. Прошло полтора месяца, с момента получения злополучного письма. Полтора месяца, как я собирался обратиться к психиатру. Полтора месяца с того момента, как я гнию под грудой, наваленной (и давно снятой с меня), ответственности. Это – фантомная боль. Это - махать после драки кулаками.
Она умерла, а я всё ещё чувствую свою вину, всё ещё чувствую, что я должен сделать выбор. Чёртов выбор. Только господин Никто говорил: Пока выбор не сделан, возможно, всё. Я так и не сделал, не сделал, не сделал никого выбора, я просто оттянул момент и может быть, это дает возможность мне думать о том, что я никого не убил и не спас.
Я думал об этом три месяца подряд.
Три жалких месяца:
Я ходил на работу, я встречался с друзьями, я пил кофе, я хранил тайну.
Знаете ли, как тяжело хранить тайну?

В ту пятницу я  кое-что сделал, когда читал письмо. У меня появилось необъяснимое желание это сделать. Я долго копошился в поисках лезвия. В материнском доме лезвие всегда лежало в коробочке со швейными принадлежностями, мама говорила, что им удобно резать ткань и нитки. Мне резать было нечего, и такой привычки я не завёл. Я постарался вытащить из своей бритвы, но тоже ничего не вышло, современные бритвы не так устроены. Снималась сразу целая бритвенная головка, а это не то, что было нужно. В итоге я взял нож и иголку, и пристроился над письмом. Как школьные годы, когда  делаешь грамматическую ошибку в домашнем сочинении, и приходиться вырывать весь лист, что бы можно было переписать. Так делала моя мама. Я страдал и мучился от её привычки к аккуратности, я с удовольствием зачеркивал ошибки в классе, но не мог позволить себе этой роскоши дома. Потом всё изменилось. Мама больше не заставляла меня страдать, она стала фокусником в моих глазах необычайно быстро, взяв в руки лезвие и склонившись над  тетрадкой с моими ошибками. Лезвием она необычайно аккуратно удаляла с ворсистой бумаги все неправильные буквы. В старших классах я перестал делать домашнее задание. А теперь мне было тридцать один, и я склонился с ножом над письмом,  с необычайным рвением я вычищал бумажную ячейку числа.
«Ваша, Софья». Под подписью тот же год, что был, когда письмо попало в мои руки. Я взял ручку и написал месяц, который бушевал за окном. Сегодняшний месяц, два месяца до моего дня рождения. Я написал 24 число, в пробеле дня. Число вторника, ведь именно во вторник разносят письма в нашем городе. Я сменил конверт, я написал адрес, который первый пришёл мне в голову, эта была улица, противоположная той на которой я работал. Я написал дом, я написал квартиру, хозяина, которой я никогда не знал и не узнаю. Семьянин ли он? Верная жена? Или человек, которому нечего терять, чем лучше для него? Я не знаю этого.
Я отправил письмо этим утром. Бросил в почтовый ящик. Я не написал адресата, поэтому не знаю, дойдет ли оно. Нет, я уверен, что дойдет, ведь когда-то дошло мне. У меня были мысли посмотреть на «счастливчика», но потом я передумал. У меня не было времени.
Кто я?
Я не семьянин, и ни верная жена. Так Я пришел к единственному варианту, я – человек,
которому нечего терять.
Я ненавижу людей и их тайны.
24, во вторник, я встал в шесть утра и вылетел с чудесного балкона своей квартиры, словно птица. Я умер не сразу, но это стоило того.
Ужасная смерть? Нет. Моя не самая ужасная.
Во вторник я отправил одно увлекательное письмо.
…А теперь, откройте свой почтовый ящик.