Экскурс

 
Случилось, чего страх неведом,
опять, как всегда, одинок.
Мне б в городе, что на Неве, в дом
на Мойке попасть на денек.

Сходили б слова, как с ума, с губ:
«Давид я, и стих мой праща!»
И все на посмертную маску б
смотрел бы, ответа ища.

Убойной пращи гул и арфы
напев сладкозвучный, в одной
руке жизнь и смерть Голиафа
натянуты гулкой струной…

   – Что смугл и курчав?

   – Камерун, герр,
иль Чад… африканских кровей.
А был при  царе камер-юнкер,
русак, не бывает правей.
Кричать за славян полон рот брызг,
и хоть образован, упрям.
Дворяне, которых он отпрыск,
всегда были язвой  царям.
Дух вольности в рифму да складно
им неоднократно воспет.
Монархия не шоколад, но…
   
   – Он что же?…
 
   – Извольте, поэт!
 
   – Так вот чем напомнен Давид им!
Стихи, пусть хотя бы горсть их.
   
   – Вот именно, здесь мы, как видим,
опять же праща есть и стих.
Считается, он гениален,
немногие трогали явь
так тонко, с пращой же печален
итог, победил Голиаф.
Поэт столь погряз в канители,
что не было слов уж, и вот
стрелялся зимой на дуэли
и ранен смертельно в живот.

   – Беда! На стихи надави да
цифирью под логос ударь,
и нет ни стихов, ни Давида…

   – И зол был зело государь.
Поэзия – это работа.
Поэт – и кормилец, и муж.
Коль чужд он житейских забот, то,
бывает, для пользы ему ж,
не до смерти чтоб, изобьешь, но…

   – Без них мир всего кроме сер,
а с ним поступили безбожно…

   – Безбожно, воистину, сэр!
В нем пядей, поди, девяти лоб,
а плоть худосочней, оно,
на сотню поэтов хватило б
того, что им сочинено.

   – Поэтам и смерть на народе
красна, им бы не оплошать.

   – Да было там что-то навроде
«Жизнь кончена, трудно дышать!» 
И все же сюжетом библейским
не тянет стать это досье.

   – Но были и слава, и блеск им
достигнуты?

   – Тщетно, месье!
Враг гения – нехристь и хам, и
пусть лоб его лопнет треща.
Сводить счеты можно стихами,
но проще решает праща.

   – Игумна полпред поэт, инок,
прибрав оставляемый скит,
выходит он на поединок
нацелен и храбр, как москит.
Извечной тоски заголя форм,
не трудно влезть в драку, суть в бой.
Сдается, что не с Голиафом
он бился…

   – А с кем же?

   – С судьбой!
Когда суждена волей вышней
тоски гробовой плесень нор,
проделать дыру норовишь в ней
хоть пулей!

   – Прискорбно, синьор!

   – Пресекся талант плодовит, дав
сласть чувству и пищу уму.
С пращой был в цари взлет Давидов,
поэт с пулей канул во тьму.
Искусству проезд триумфальных
ворот – в гнезде иволг удав.
Взрастивший в себе на кефаль нюх,
не пастырь стадам волкодав.
Алкающим хладную удаль
в убийстве изведать свою,
равно от чумы, от простуды ль,
погибель страшней, чем в бою
разодрану быть тем, кто первым
звериной скроит свою пасть,
как будто подавится червь им,
кому посчастливилось пасть
на поле непройденном брани
в одной из окопных борозд,
ни зла не творя, ни добра, ни
мечтая, что путь силы прост:
весь век на тебе есть рука мни
Господня, и вплоть до седин
следи срок разбрасывать камни,
и с толком швырни хоть один…

Рыданья глупцов надоели,
имей, мол, поэт бицепс, дал
бы он подлецу на дуэли…
И сам бы убийцею стал.
Не взмутит Кастальского месть дна –
течением сплющенный лещ –
есть кое-что, с чем несовместна
могучего гения вещь.