Шумят тополя у лимана - продолжение

На западном склоне неба появились невесть откуда дождевые тучи. Малиновый диск солнца, врезаясь в эту чёрную, как гуталин густую массу, постепенно уходил за горизонт. А с востока незаметно надвигались сумерки, и тёмная непроглядная ночь вступала в свои права. В воздухе огромными гроздьями повисла надоедливая мошкара – предвестник перемены погоды.
     Афанасий сидел на скособоченной, вросшей в землю лавчонке, прислонившись спиной к стволу необхватного тополя – белолиста. Мысли о доме, как и мошкара, докучали ему, и он старался отмахнуться и от того, и от другого.
     С Бейсуг – речки потянул ветерок, и в воздухе резко запахло спелыми яблоками. Из сада выпорхнула потревоженная птица – не то горлинка, не то сойка, забила крыльями и растворилась в темноте.
     Вдруг рядом в винограднике что-то прошуршало, и Афанасий отчётливо услышал приглушённые голоса.
     – Нет, нет… Стёпушка, миленький… не хочу я так… Грех это…
     – Не боись, не обижу… Аль не люб?
     – Люб, люб! Но боюсь, боюсь! Папенька узнают, тогда всё пропало…
     – Да откуда ему знать, ежели не скажешь?
     – Нет, нет, Стёпушка… по честному надо… Папенька… он добрый… он меня любит…. В ноги ему кинусь…, умолять буду…, он разрешит… Стё…
Шёпот неожиданно захлебнулся. Видно крепко стиснул в своих объятиях парень девку, задохнулась на полуслове от поцелуя.
     – Пус - ти, дьявол! – взвизгнул через мгновение тонкий девичий голосок, и в тот же миг зашуршала виноградная лоза. Шорох и треск приближались стремительно. Видно вырвалась-таки горлинка из когтей кречета. Афанасия охватило неловкое чувство от того, что он стал невольным свидетелем чужой тайны. Он ещё не знал, что будет делать дальше, и чтобы не выдать своё присутствие, сидел, не двигаясь, затаив дыхание. Мимо буквально в пяти шагах от него промелькнула, будто тень, фигура девушки и удалилась в сторону хозяйского дома. «Никак Натаха… – дочурка хозяйская? Вот так дела – а – а ...» –  мелькнула догадка в голове Афанасия. 
     Через минуту из виноградника, поправляя накинутый на плечи пиджак, вышел Степан.
     – Кхе-кхе – намеренно закашлялся Афанасий, чтобы его не заподозрили в том, что он следит за молодыми. Степан от неожиданности вздрогнул, но, увидев сидящего на лавочке Афанасия, подошёл.
     – А - а, это вы, дядьку Афанасий? Табачку не найдётся?
     –  Да, вот…, – Афанасий Фёдорович развёл руки, – сам бедую. Кисет с махрой  где-то посеял… – Афанасий Фёдорович говорил неторопливо, делая небольшие паузы после каждой фразы. – Торопились мы с Парамоном…. Да видно, на мельнице и позабыл…. А вертача – неудача, плохая примета…. А ты всё озорничаешь, Стёпушка? Ой, гляди, узнает Демид Михайлович – не сносить тебе головы…. 
     – А на что она мне голова-то? Без неё ногам легче, – отшутился Степан, но с какой-то затаённой грустинкой в голосе, – а вот вы, дядьку Афанас, мельницу отладили аль нет?
     – Так мы, Стёпушка, оттого с Парамоном на хутор и явились, что уже всё изрядили. За расчётом мы. Домой нам пора…. У нас, поди, на Воронеже заморозник. Да и у вас: во – на, вишь? Как небо заволокло…. Как загрязит – ноги не вытянешь…. А до чугунки, до станции, поди, вёрст десять….
     Со стороны конюшни послышались шаги. Из темноты нарисовалась фигура Парамона.
 Подойдя ближе к мирно беседующим под тополем собеседникам, Парамон узнал Степана и обрадовался ему.
     – А – а…, вот и хозяин явился. Здорово, Степан! А я думаю: « С кем это дядька Афанас байки чешет?» Ночевать-то пустишь?
     – Да какой я хозяин? Так – седьмая вода на киселе – отозвался Степан. – Конюшня хозяйская, а я конюхом при ней…, да по хозяйству…, а места на сене всем хватит.

                Продолжение следует