На первый снег

Из дневника.

[Воскресенье, первый час ночи. Я тихо мою на кухне всю посуду, которую мы запачкали глинтвейном, осмысливаю события уже минувшей осени; рядом сидит Ксюша, Лёшина кошка. И кухня тоже Лёшина. Первый час ночи, конец ноября. Мои мальчики дибилят в комнате (как потом выяснилось, пишут мне в «Контакт» милые глупости вроде «У меня в трусах пожарный шланг» и смотрят клипы Кати Самбуки), я мою посуду, за темным окном рябит мелкая гадость, что-то среднее между дождем и снегом, снегодождь или дождеснег (я так до конца и не поняла), а осень кончилась. Наша осень кончилась.]

                А мне хочется взять эту осень и обессмертить, типа увековечить. Боюсь, мы забудем все, мы же смертные, и до черта беспечные. А мне хочется, чтобы потом ты, уже будучи мужем чьим-то и кому-то папой, вдруг нашел его, мой дневник, прочитал его, и, напрягая память, на полчаса вернулся в эти дни.

[Я тихо мою на кухне посуду, а в голове вертится какое-то мрачное псевдопоэтическое гонево; хочется взять и зависнуть в этом времени, в этом месте и никуда не двигаться. Видимо, глинтвейн-таки дал мне в голову:) Уютный был вечер, уютная была футболка с Кипеловым, уютные синие джинсы, конский хвост (что мне вообще-то не свойственно), на кухне уютный подогреваемый пол, и запах духов, подаренных крайним из бывших (еще одно достижение этой осени).]

                В ту осень мы все сидели на кухне у Лёши. На кухне у Жени. И у Ильи на кухне как-то тоже. Ну и на моей собственной однажды. Ничего особенного вроде не делали: шутили, смеялись («Ну, Софийка, ну станцуй нам!»), порою откровенно ржали над тупыми видео из «Контакта», играли с котами, ну и никак, конечно, без кальяна. Это вообще было жизненно важным… Недели мы жили только выходными – от утра в понедельник до встречи в воскресенье, до того момента, как вновь наступит вечер; и мыслью, что осень не вечна и мы тоже. Не вечны.

[Я тихо мою на кухне посуду, а мои мальчики дибилят в комнате. Голова болит, глинтвейн вышел отвратительным, а осень ушла. Болят все мышцы, каждая клеточка; когда вам говорят, что стриптиз – это эротично и круто, вы нифига не верьте. Если смотреть на этот танец изнутри, то вот изнутри он похож на курс молодого бойца, с отжиманиями, перекатами и прочими прелестями на каблуках. И пахнешь ты уже как конь, и уже вообще ничего не хочется. Такая суровая эротическая забава.]

                Но это долго и абсолютно не важно, пока ты молод. Вчерашнею встречей и субботним глинтвейном мы завершили эту осеннюю сессию. Сегодня первым снегом укрылась Москва; здравствуй, зима, посмотрим, какая ты. Что с нами сделаешь, неприкаянными? Не убьешь, наверное, черта с два. И только в юности можно быть таким беспечным; да здравствует наша беспечность! Я надеюсь, что ты, молодой муж и молодой папа, найдешь его, мой дневник, и скажешь, мол, молодцом ты, Софка. Все записала. Типа увековечила, как смогла. 

[Все перемыла, закрыла воду. Не знаю я, что будет. Ненавижу зиму. В конце недели обещают быть два ударных концерта, после чего осеннюю сессию можно считать официально завершенной. Не знаю я, что там будет. Ненавижу зиму.]