Как много человеческого в них!

Собакам посвящаю этот стих
И, думаю, за это не осудят.
Как много человеческого в них!
Порою больше, чем бывает в людях.

У егеря знакомого жила
Собака беспородная – Камилла.
Весной она взяла да принесла
Щенков штук шесть – вот номер отмочила!

Жена ворчала:
                - Лучше утопить,
Пока они еще не видят света…
- А я решил, щенков оставим жить, -
Сурово муж ей заявил на это.

Ружье закинул за плечо и в лес –
От браконьеров охранять природу.
Хозяйку подстрекнул, как видно, бес
Собрать щенков и бросить бедных в воду.

Недоброе почувствовала мать,
Когда детей хозяйка отнимала,
Скуля, пыталась руки ей лизать,
Потомство своим телом прикрывала.

Но та в мешок скидала всех щенков
И в сторону болота заспешила.
Собака выла так, что стыла кровь,
И с привязи рвалась, что было силы.

Как к детям ни крепка любовь была,
Все ж цепь гораздо крепче оказалась.
Мать в горе ее грызла и рвала,
Но цепь – злодейка ей не поддавалась.

Собака вскоре выбилась из сил,
Затихла, покорившись страшной доле.
А над болотом чибис голосил.
И столько в этом крике было боли!

- Как ты могла, ведь ты же тоже мать?
Зачем же ты чужих детей убила? –
И это все, что егерь смог сказать,
Увидев, что супруга натворила…
                *   *   *
Камилла угасала, как закат.
Дней десять ничего уже не ела.
В ту сторону, куда снесли щенят,
С тоскою цепенящею глядела.

Напрасно егерь с нею говорил,
Просил, чтоб на жену не обижалась,
И лакомство напрасно приносил –
Собака ни к чему не прикасалась…

Она переносила тяжко скорбь,
Уж думали, что ей подходит «крышка».
И только случай выжить ей помог,
Ну, а точнее – маленький мальчишка.

Этот двухлетний егеря сынок
Влез в будку к ней – проказник, забияка.
С собою у него был пирожок,
Он поделился им с больной собакой.

Камилла угощенье приняла
И гостя благодарно облизала.
С того момента псина ожила,
А мальчику почти, что нянькой стала.

Куда бы ни отправился малец,
Собака неотлучно всюду рядом,
Следит, чтоб непоседа – сорванец
Не улизнул тихонько за ограду.

Лишь только тот к калитке подойдет,
Она зубами схватит за одежки,
И, как щенка  его к крыльцу несет,
А он молчит, лишь  взбрыкивают ножки.

Он за уши ее мог потрепать,
Верхом проехать, словно на лошадке.
А если мальчик собирался спать,
Камилла, как охранник – у кроватки.

Всю нежность материнскую, любовь,
Камилла отдавала шалунишке,
И хоть текла в нем не собачья кровь,
Был дорог, как кутенок, ей мальчишка.

Не чаяла души в нем, а вот мать
Камилла и не замечала будто,
А если та хотела приласкать,
Собака молча забивалась в будку…
                *   *   *
В песочнице однажды летним днем
Играл мальчишка в перевозку грузов.
Камилла, как всегда, была при нем,
Внимательно следя за карапузом.

Мальчишка рокотал, как самосвал,
Хозяйка что-то в тазике стирала,
Отец к лопате черенок строгал,
А к ним во двор уже беда вползала.

Смертельной гипнотической волной
Метровая гадюка приближалась.
Блестя на солнце черной чешуей,
Она перед ребенком оказалась.

Заметив рядом с мальчиком змею,
Залаяла, встревожено собака.
А тот к ней ручку протянул свою…
Мгновенье –   и змея пойдет в атаку.

Как в этот миг реакция важна!
Словно мангуст быстра была Камилла.
Змее навстречу бросилась она,
И челюстями горло той сдавила.

Рептилия, попавшая в «капкан»,
Жизнь отдавать без боя не хотела:
Хвостом врага хлестала по бокам,
И извивалась всем змеиным телом.

На место битвы егерь поспешил.
Мать, бросив стирку, подхватила сына,
А муж гадюку черенком добил
И потрепал собаку:
                - Как, ты, псина?

Мать, убедившись, что ребенок цел,
На землю сына молча опустила.
Сама, перед собакою присев,
Спросила тихо:
                - Ты цела, Камилла?

- Покусов нет, я осмотрел ее, -
Сказал супруг, прижав к себе собаку.
- Мохнатое сокровище мое,
Спасая сына нам, ввязалась в драку…

А ведь змея – это смертельный враг,
Но даже это не остановило.
Выходит, что герои средь собак
Бывают тоже. Ты герой, Камилла!

- Простишь ли ты меня когда-нибудь? –
Слез не скрывая, женщина спросила. –
Молю тебя: прости и позабудь,
То зло, что я бездумно причинила.

Камилла издала печальный вздох,
И приласкать себя ей разрешила.
Взгляд говорил: « Пускай прощает Бог,
А я уже давно тебя простила…»