Марсель как друг

 


                Казимирыч обожал большие застолья. Его душа было рождена собирать людей вместе, хорошо кормить, зажигать в их душах звёзды, надежды, что он знает многое о жизни, расскажет им, научит тому, что сам постиг – да он любил быть в центре внимания, женщинам он нравился тем, что врал безбожно, и все становились умничками и красавичками, мужчин он покорял возможностью поспособствовать, и это действительно было правдой, потом он никогда не отказывался от своих слов.
                И праздники всегда шли на ура. Только шальные времена лишили его возможности помогать прежним друзьям – и они потихоньку перестали наведываться в этот дом, женщины, которые понимали, что время деньги, и при желании они купят любой комплимент, стали уходить в сторону друзей при власти.
                Так редел это большой стол. Но Казимирыч, понимая, что жизнь одна не скупился и заводил новых друзей. Однако надо понимать, что новый друг даже в удвоенном варианте – хуже, гораздо хуже – одного старого.
                И наступил день, когда Казимирыч понял.
                Как обычно во дворе  его большого дома были накрыты деревянные столы, гости были рассажены, зелень и уха разлиты и разложены, шашлыки под хозяйской рукой дымились и источали ароматы гостеприимства. Сам пригласивший был за тамаду. На свежем воздухе у озера – его дом, его стол, казались сказочным раем – всем бы нам так жить и не горевать, что дело идёт к старости. Хозяин и был счастлив и не скрывал этого. Но разморенный выпитым, да еще с учетом возрастных ограничений, которые он всё ещё забывал себе устанавливать, покинул гостей, отдохнуть в прохладе дома.
                Ночью, сжигаемый жаждой он спустился во двор, над озером сияла луна, где-то лаяли собаки – и ни одной живой души не было. Одиночество сподвигло Казимирыча пройтись по улице, у соседа возле лестницы лежал, спущенный на ночь с цепи, Марсель.
                - Здорово, собрат. Тоже не спится? – Казимирыч, недолго думая, присел на ступеньку лестницы и погладил пса. Тот слегка поднял загривок, но вёл себя спокойно.
                - А не спеть ли нам с тобой? – это было одно из любимейших занятий, хотя голос подкачал, но дело, же не в том, дело было в душе, которая, ни петь не могла. И он затянул какую-то располагающую к данной ситуации песню. Собака была равнодушна, что естественно, говорило не в пользу компании, но Казимрыч, просто физически нуждался в живой душе рядом.
                И он не поленился, подняться к себе, достать из холодильника запотевшую чекушку, кусок хлеба, по дороге сорвать пару груш и яблок и вернуться к Марселю.
 Естественно пёс пить не стал, хотя ему и было предложено, от хлеба он так же отказался, и Казимирыч, проигнорированный животным, всё принял на грудь самостоятельно. Периодически декламируя ему про Джима с лапой, про родину, исполняя какие-то песни из молодости, потому как тогда память человеческая цепче и помнится куда больше, чем из преклонных лет. Собака проявляла определенный интерес, и в некоторых метах подвывала, что говорило в пользу исполнителя, сумевшего достучаться до собачьего сердца.
                Подустав, Казимирыч двинулся домой. Утром, проснувшись и плохо помня события вчерашнего дня, он спустился в сад, где вчера были накрыты столы, обычно друзья собирали все оставшиеся продукты и слаживали в кухонном помещении первого этажа. Но картина, представшая перед ним, поражала воображение, на клеёнчатых скатертях деревянных столов, под самими деревянными столами, в разбросанных объедках, остатках зелени и посуды мирно отдыхала собачья стая. Во главе с Марселем, который, видимо памятуя вчерашнюю дружескую беседу, только покосился в сторону хозяина, и не дрогнул ни одним мускулом. Оставшиеся члены поступили в соответствии с протоколом.
                Казимирыч, постояв в нерешительности сколько минут, собак прогонять не стал, а махнув рукой, вернулся в дом. Перекусил на скоро приготовленным омлетом, подошел с зеркалу – внимательно осмотрел себя: «Ну что ж – по крайней мере собаки у меня остались».