Про еврейскую волну. 1979

              ***

Ты в Штаты привез Дору и Лизу,
Яника, Ривку, но главное,- визу,
перешагнув границу утром рано
по ту, а не по эту, сторону экрана.
Тебе ж внушали, там гнездо порока,
и наш интеллигент им, не с какого бока,
они в Конгрессе даже на сосиски
имеют взгляд озлобленно-расистский.

Ты Шалва, как хоругви, чемоданы нес
(те идиоты, на таможне отобрали пылесос)
белье твое, как борщ перемешали,
а ты примеривал свой новый полушарий.
Мысль развевая как СССРа знамя,
понять не мог, чего не едет Зяма.
Еврей, невинен, но за многих грешен,
в аэропорту на рамке будет он повешен.

Никто не жил в эпоху коммунизма,
на пик страна взбиралась, к катаклизму,
башку, отрезали вождю, когда был молод,
орудия убийства рядом, серп и молот.
Народ живёт с подачек и на сдачу,
работа сделана, кто кончил и не начал,
бегут с России, все и кто зачем,
включая, с бородой под челюстью, чечен.

Немецкий коммунизм, что мы с тобой зубрили,
Пособием был, по стадиям, шизофрении
мы, следуя ему в теченье стольких лет
за норму жизни, принимали бред.
Тут плюсы есть, сплошное утешенье -
в чужой стране, нема кровосмешения,
и в туалетах, здешним мухам резво виться
не удается, не умеют злиться.

Соседка буркнула, пока летели,
тут обязательно найдут болезнь на теле,
светило рот тебе откроет, повернувши к свету,
возьмет тебя за грудь, а ты плати монету.
Чем мягче купюры, тем жизнь не удачней,
имея в виду, жизнь таксистов и прачек.
Удача, - что власть постоянно одна
и деньги возможно добыть из говна.

Твои соседи обязательно евреи,
владельцы лавок мяса, бакалеи,
их эспланада, это длинный гастроном
войдешь в него, Гоморра и Содом.
Ум хитростный еврея, - мастер,
и бутерброд, не ****ётся маслом,
для братьев евреев и даже сЁстер
ни страшен геноцид и Нerpes zoster.

Еврея взгляд в деталях повторяет рот
когда он ест или когда он врет,
хореографии еврейских перепалок
завидуют балле* и стаи галок.
Тут даже чайка евралская птица
на сэндвичи с индейкой лишь садится
и в позе сранья, глядит в океан
она не ложиться, вот только изъян.

На пляже еврал ни шагу без книжки
под 30, жиреет, сначала в подмышках,
не любит ушастых, а также курносых
и с отвращением взирает на косы.
Жирок растрясая, пробежкой по мели
на сиськи глазеет, как в кумпол Растрелли,
он сразу на девку, наброситься рад,
но даже чесаться боится, в шабад.

Влюбившись в тонкое запястье,
вдруг видит, бюст у хайки меньше в платье,
а с зеркала глядит голубки полнокровье,
где плохо с красотой, отлично с здоровьем.
Летает мяч и счет на вышке слышен
мелькают заросли рыжелые подмышек,
бегут к воде две нимфы и охальник
врезая взгляд, где врезался купальник.

Чрез рюмку можно видеть облака
любого цвета, ну, не надоест пока,
по полудню, ярче красок заблестят оттенки,
включая нарисованную тень у барной стенки.
Сидит на солнышке, старик с своею Изергилью
и ветр принимая типа иглотерапии
и чувствует, что наконец он дома,
раз меньше нестерпимость аденомы.

Родина старая, с новой, не встретятся,
глаз, не увидит другого, хоть вертится,
жаль, навсегда покидать свою юность
приобретая вдали, тугоухость.
Выкроив в штатах кусок молдаванский,
хор негритосок поет по-цыгански
с радостным сердцем, Хава Нагила. .
жаль не в России, ляжет могила.


* балетные сцены тк Вrighton Ballet Theater