Проснуться дважды...

Она проснулась, открыла глаза. Взгляд  медленно заскользил по стенам и, наконец,  остановился на потолке. Чёрным траурным шрифтом на нём  проступили  крупные цифры -72!  Так, с ошеломляющей, сокрушительно-жестокой величины, обозначившей солидный возраст Изабеллы Юрьевны, начался день её рождения.

Она прислушалась к себе, стараясь ощутить  привычную панику, которая служила  стартом, началом поиска аргументов для самоутешения. Бесило больше всего то, что ничего в этой жизни не удалось понять, вернее катастрофически не хватало времени. Казалось, что жизнь прошла мимо…Внешне, все признаки  считать её счастливой, были налицо, но не признавались ею слишком убедительными. Множество вопросов, толкая друг друга и доказывая  свою значимость, теснилось в голове; при этом они создавали в  сознании  суету и неразбериху. Мелкие вопросики, сливаясь друг с другом, превращались в крупные и, увеличиваясь в объёме, лопались как пузыри. Любопытно, что при  попытках найти ответы, их плодилось ещё больше, просто - несметное количество.

- Наверное, старость – это когда ничего не понятно, - подумала она, поворачиваясь на бок.
Жизнь протекает как-то бестолково и  бездарно. Если бы просто бестолково, то было бы терпимо, а то ещё и бездарно и это огорчало более всего.
Это напомнило ей похожее состояние: когда долго ничего не болит, то постепенно, набегающей тенью, в сознание начинает закрадываться тревожная мысль  о том, что на самом деле она больна, только отсутствие симптомов означало, что болезнь ещё не дала о себе знать.

Главный вопрос всё-таки пробился вне очереди: сколько тебя самой было в собственной жизни? А затем  - мелкие вопросики, которые ещё не успели объединиться и, как липучки,  цеплялись за главный: ты чувствовала себя независимой, самодостаточной, когда переставала заботиться о других?  Была ли настоящей женщиной - интересной, восхитительной, обворожительной настолько, чтобы быть достойной  собственной похвалы и уважения? Могла ли полюбить до степени самопожертвования?

Всё катилось в преисподнюю,… вся несбывшаяся любовь, все ожидания, мечты, надежды … Всё  было у кого-то, кто её познал и был счастлив, жил этим сумасшедшим чувством, когда  всего лишь прикосновение руки – высшее наслаждение! Она знала об этом из книг, из рассказов других, ощущала чужие переживания, как свои…Но это напоминало суррогат, высохшее озеро,  и слёзы были ненастоящие;  они застывали в глазах и не могли скатиться, чтобы смыть всю немыслимую горечь от понимания  неизбывности…Пленить, гореть, мучиться, трепетать… всё это было не для неё, всё  - за стеной, за пределами, в зазеркалье, не было  ни отражения, ни проникновения… Слышать музыку, но не пускать её в душу… Сорвать лист смородины, но не поднести к лицу, всего лишь догадываясь  о его запахе… Чувствовать переполненность, но не излиться, понимать остаточность  времени, не способного  дать ей возможность узнать о том, как это могло бы быть… Сползать по стене от бессилия и осознания, что не сбылось главное предназначение жизни женщины – любить!

Казалось, что её душа оставалась пребывать в стадии незрелого молодого сыра; требовалось ещё какое-то время, на то, чтобы приобрести необходимую твёрдость, иными словами, - уверенность в себе. Самоанализ, перетасовка оценок, которые варьировались в диапазоне от «очень хорошо» до «очень плохо» создавали приятное ощущение, что всё  - под контролем. Однако  время от времени, давало о себе знать глубокое чувство неудовлетворённости, которое неизбежно подпитывалось противоречивыми эмоциями и сменой настроения. Как  будто каждый раз не хватало одного единственного вдоха  для ровного естественного дыхания.

- Стихи что ли снова начать писать? - осенило Изабеллу Юрьевну. Когда-то в молодости с ней случалась эта забава. Вспомнились  отдельные  корявые и несуразные строки:

Я мысленно перебираю чётки,
Давно ушедших в вечность дней,
И  высохшее жерло глотки…

- Нет! Это ужас! Вспоминать – только возвращаться к  ощущению постоянной неловкости и даже  позора, - подумала она, проводя языком по сухим губам. 
В молодости она стыдилась своего тайного пристрастия, но, несмотря на незрелость  поэтических опытов, случались моменты, когда Изабеллу Юрьевну охватывали чувства прощения и самооправдания. В эти минуты приходило вдохновение и «мучило» её до тех пор, пока не рождалось что-нибудь стихотворное или, в крайнем случае, прозаическое.

В   течение достаточно долгой жизни,  ей не пришлось  испытать  настоящие глубокие  любовные переживания, но, тем не менее, она обладала способностями и умением гипотетически представить себе проникновенные, волнующие  душу ощущения, и сочинить  текст от ума. Вот где была гордая свобода  мыслей, фантазий и  невостребованных чувств…! Однажды, придуманная собственным   воображением история, в которой легко прослеживалась  увлекательная любовная сюжетная линия,  овладела ею настолько, что создалось впечатление: всё  происходит  с ней самой по-настоящему. Именно в этом для неё состояла  магия творческого процесса.

Блаженство от  вдохновения  напоминало  завершённый  период линьки: что-то старое сползало с неё длинным чулком змеиной кожи, а взамен приходило  обновление;  чувство грядущих перемен  молодило и будоражило остывающую кровь.
***
Линда, её обожаемая  такса время от времени меняла положение, чтобы размять лапы. Она медленно  вылезла  из-под одеяла и, томно потянувшись,  улеглась головой на подушку. Все нормальные таксы спят в постели с хозяевами. Это непреложное правило неукоснительно соблюдалось и в этом доме.
Изабелла почувствовала, как  любимое существо  прижалось к её плечу. Сон лениво, постепенно уступил  место пробуждению. Сквозь ресницы  взгляд Изабеллы заскользил по обоям на стене и  остановился на потолке. Розово-голубые блики по очертаниям явно напоминали  цифру – 27! Сегодня -  день её рождения!
Всё – впереди! Всё только начинается: все свершения,  события, приключения и перипетии истории её счастливой  или почти счастливой судьбы…