Дневник 19

***
  В последних работах А.Роскова, как мне кажется, есть разжижение поэтического повествовательным, намечивание некоей дисгармонии их, приведших к общему ослаблению уровня его стихов. Иногда думалось, читая последние «поэмы», что это уже прообраз намечающейся прозы, то естественное иссякание поэтического владения словом, необходимость новое в себе выразить поэтически, а не как-то по-другому, - что Пушкин выразил в стихах, кончающихся известным «лета к суровой прозе клонят».
  Возможно, об этом скажут лучше бывшие с ним рядом эти последние два-три года. Или скажут, что это совсем не так и неопровержимо подтвердят сказанное.
***
  Степень поглощения (всепоглощения!) книгой и не позволяет, как мне кажется, запомнить ее – как ни странно. Такое свойство моей читательской восприимчивости, в отличие от Духанина. Мне обязательно нужно ВТОРОЕ – разумное, не такое уже сердечное – чтение.
  Что запомнишь, когда идет на тебя цунами! Выплывешь из бурного потока и – ничего. Только и чувствуешь, помнишь, как буря в душе поднималась. Видятся поначалу и самые ее «ужасающие» контуры. Отойдешь от увиденного, пережитого и помнишь только, как несла тебя куда-то лавина. А за что цеплялся, кто рядом плыл, куда вынесло, что стало с другими?..
  Володя – флегматик: все «обслюнявит», перечувствует и на память возьмет. А я – экстраверт: вынырнул, сорвался и – поминай как звали!
***
  В Нарьян-Маре разбирали стихотворение В. Г., с ней – с глазу на глаз. 
«Обвинив» В. в изобилии штампов, услышал от нее нечто вроде: есть области поэтического, где мужчинам не дано понимание. А вот та та и та та высоко оценили мое стихотворение, они сразу сказали, что речь в нем идет о…
  Так ли это? Действительно ли есть области поэзии исключительно мужеского или дамского достоинства и своеобразия, куда не вхожи мужчины или женщины? Посмеемся – «половые области»?
  Уверен, что нет. Не существует таких запретных, не вхожих «эрогенных поэтических зон».
  К сожалению, такой разговор возникает как раз тогда, когда стихи не совершенны. Ведь никто серьезно не обсуждает проблему «однополости» поэзии, если речь идет, скажем, о высочайшем уровне исполнения ее в произведениях Цветаевой, Ахматовой, Аввакумовой… То же можно сказать о стихах Блока, Мандельштама, Пастернака, Рубцова…
  Брутальность, с одной стороны, или хрупкость, камерность – с другой, только придают неповторимый колорит той или другой… Что не отменяет глубины или природного колорита, а тем более вхожести, возможности или невозможности понять.
  В таких случаях, обращал я внимание, речь, как правило, сводилась к двум проблемам: объективности оценки собственных и сторонних стихов и уровня культуры, начитанности, освоения опыта все мировой поэзии или… хотя бы русской.
***
  У М.К.Попова прочел еще три вещи, в том числе и повесть «Красное солнышко», о Владимире киевском. Чудесно описание звездного неба, Малой и Большой Мокоши, северного сияний, видения. По духу – что-то от кустодиевских работ, не буквально – по духу! мироощущению! Праздник нерастраченной Руси. Меня навещает не такое уж странное переживание прошлого, когда попадаю – пешком или на велосипеде – на настоящую деревенскую улочку, незагаженный берег реки, ухоженные полянки и огороды у домов. Как хороша была деревня без всего привнесенного нами: мусорных свалок, тракторных следов, изувеченного леса, мелкой, мутной и загаженной реки, бесконечного ужасающего всемогущего всезаполняющего пластика. Один из красивейших районов области и России – один из самых обезображенных, неприглядных, стыдных сегодня.
***
  Стихи графоманов – пустые слова-побрякушки, из которых выжаты пространство и время, мысль и чувства. Выхолощенное, кастрированное изображение времен года, России, истории, псевдопереживания чего угодно! Графоман посягает на все, он лишен чувства страха, скромности, сомнений. Спектр его стихов порой – от иголки в сене до космоса, Вселенной. Но все вечные ценности, вечные слова бряцают пустыми подвесками, не вызывая никаких эмоций. «От него не дождешься ни одного живого слова». Стихи- импотенты, словесные резервации, где великие имена, великие события, великие слова, великие мысли и чувства доведены до запредельного истощения, так что их и не узнаешь «в лицо», сколько ни всматривайся – одни мослы и никакой плоти! Поставили Слово на публичный позор и грохнули по неисчерпаемому Логосу дубиной...
***
  …Вспоминаю тютчевское:

Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…

  Где-то в конце февраля-начале марта учеником то ли седьмого, то ли восьмого класса возвращаюсь домой после школы. Я не заметил припорошенной только что выпавшим снегом накатанной ледяной дорожки. Удар, должно быть, был сильным. Упал я внезапно, затылком, как всегда поскальзываются люди – вдруг всплеснув руками и резко выкинув  вперед ноги.
  И с этого мгновения произошло то (не хочу называть это ни мистикой, ни чудом), к чему я раз за разом возвращаюсь, когда в последнее время много и достаточно бестолково размышляю о Душе, не обретя ни веры, ни атеизма.
  А вижу я себя в тот полдень со стороны, с высоты и немного сбоку к проезжей дороге. Так же ясно видит солдат разлетающиеся куски собственного тела, когда в него угодила бомба.
  Это было спокойное и бесстрастное рассматривание самого себя. Очевидно, у души человека несколько иное ощущение времени: оно не круто и жестоко, а невесомо и бережно. Невесомо и бережно поднимают мое тело две или три женщины; выскользнув из моей дешевенькой папки, медленно-медленно скользят по дорожке учебники, забиваясь снегом и вспарывая темные полосы льда.
  …Сознание вернулось только дома. Я снова почувствовал себя: свои руки, свои глаза, слух. Руки опирались на подоконник, глаза вбирали уличную суету со второго этажа, и лавина звуков ворвалась в меня.
  Душа безлична или характерна? Есть ли в ней добро, зло, участие, сострадание, ненависть, любовь или она мудра пониманием вечности? Влияет ли человек на душу, а душа на человека? Может ли тленная плоть как-то обогатить или принизить душу, или же душа – вечное, некое устойчивое состояние, неподвластное нашим земным грехам? Наследственность и душа – тут как? Мы живем воздухом, работой сердца, движением крови, а душа – Дух божий?
  «Душа свои не помнит годы»… Что за бессмысленность Божьего промысла? Почему душе не дано помнить? Ради того «младенчески чиста», – читаем дальше у Тютчева? «А душу можно ли убить»? Как связана Душа с миром земным? Или тут нет ничего от милой каждому человеку Родины? Было бы жаль, если так… хочется лермонтовского: «Надо мной, чтоб вечно зеленея, темный дуб склонялся и шумел». Поэту жаль терять Землю. Почему животные инстинкты «отягощают» душу? Есть ли грех в бездуховном естественном деянии? Значит, Христос и святая Церковь связывают «животное и божественное» в человеке и подразумевают таким образом ответственность перед грядущим Судом и за плотское? К чему вино, женщины? От дьявола это? Отстаивай, очищай свою душу? Меньше заботься о плотском?
  В духовном нашем мире не все от Души? Ум – духовное? Или духовное – какой ум? Духовное – факт или качество факта? Если ум – не духовное, память – не духовное, зрение, осязание, обоняние – вещи не Души, тогда что, прав Юрий Кузнецов и – «не лги себе: ничто твое уже не повторится»?
  Встречали ли вы человека, лишенного мук сомнений? Даниил Андреев с «Розой Мира» убеждает, Сергий Радонежский… А в голове дьявольское: «Фанатизм веры или истинное знание»?
  Верую ли я в способность духовно очиститься? Безусловно. Достаточно ли мне этого понимания? Нет. А почему? Эта вера не отвечает на главный вопрос: о бессмертии души. Бессмертное духовное начало человеческих деяний, выражающихся в зданиях, музыке, картинах, литературе, – это мне понятно. Но что мне до всеобщего все растворяющего потока? И что он перед вечностью?
  «Я» каждого человека вопит и умоляет о собственном бессмертии. Вот вопрос, который разрывает нам душу. Нашел ли кто ответ на него? Не знаю.
***
  Читал о японской поэзии.
 
  Всматривайтесь в привычное –
              и вы увидите неожиданное.
  Всматривайтесь в некрасивое –
                и вы увидите красивое.
  Всматривайтесь в простое –
                и вы увидите сложное.
  Всматривайтесь в малое –
                и вы увидите великое.
  Любовался гравюрами Андо Хиросигэ. Гравюра «На территории святилища Акиба в Укэдзи» напомнила мне лучшие пейзажи «Легенды о Нарайяме», а «Улочка Ябукодзи в Атагосита» стала иллюстрацией впечатления Оли за праздничным столом, когда она рассказывала о позавчерашнем утре, о деревьях в снегу в сумерках…
  И Леня за столом предстал «начинающим» поэтом: ковырял воздух руками и мучительно хотел передать восторг о том, как наблюдал из тени дома блестки в солнечном луче.
  «Такого никогда не видел, ты что!» А мы ему: «Просто ты стал сентиментальнее, а раньше этого не замечал». Я стал вспоминать, как ночевали на чердаке, о лучах света сквозь крышу, о плавании в нем сенной трухи. Батя «подхватил» тему и… стали с Леней долго беседовать о тракторах, силосе… Мы тихонечко их покинули. Поэзия сдохла. Остались за столом любящий сын и любящий отец. И добро.