Раньше ласточки гнезда свивали свои

                "Сегодня в результате несчастного
                случая погиб известный предприниматель
                А.Гнусов. Обстоятельства гибели выясн-
                яются правоохранительными органами"
                .... Выпуск вечерних новостей.




До чего же неприятное, темное, сырое время... Снова ноябрь...Сколько он себя помнит - это время всегда давалось ему с трудом.

Ветер мечет в лицо фасада хлесткую ледяную крупу с дождем...

Дом осторожно впустил в себя сырой воздух. ... Форточки слабо шевельнули створками - как ресницы при вздохе. Сыро, очень сыро - ощущал Дом. Струйки ледяной воды скатываются слезами бессилия, по стенам, трубам. Где-то в его глубине глухо ударился об пол кусок штукатурки. В подвале стоит вода, мертвое озеро. Даже комары давно замерзли.

«Проклятый климат, - думал Дом. - Да что поделать? Чай, не перелетная птица»... И усмехнулся, слегка перекосив балкон фронтона, представив вдруг себя летящим над Городом. Плавно взмахивают скаты крыши, кариатиды весело машут флажками уплывающим вниз собратьям и сосёстрам(?), сопровождающие птицы гордо летят по сторонам, а впереди...ммм... Мадрид, к примеру... Смешно-с, мечтатель...

Нет, вы не подумайте, он патриот. Каждым своим кирпичом, каждым сантиметром штукатурки он плоть от плоти своей улицы, своего Города, своего сырого, непредсказуемого климата.

Но, боже, как же хорошо, наверное, раскаленным полднем отбрасывать четкую, жженую зноем тень на маленький пристенный алтарь с Мадонной. Изразцовый рисунок вокруг, фонтанчик для питья... Ослик цокает копытцами, смех, кастаньеты... Неподалеку изящные кокетливые башенки, с ними так весело и приятно перемигиваться вечерним заходящим солнцем в окнах...

Уплыл в мечтах, чтобы забыть свое плачевное, брошенное, изношенное состояние.

Ломит, ломит старые балки сырость, крошатся кости этажей... У кариатид обветрились, стерлись лица, плечи обшарпаны временем, груди уже не торчат задорно, подернутые шаловливой складкой туники, а висят - даже форма, кажется, изменилась... Не те уже его девочки, не те... А он привык считать, что его кариатиды - самые прекрасно сложенные и загадочные из всех окрестных, и все атланты только и думают о них....

Господи, когда же ремонт?

Но господи в лице архитектурно-строительного управления не торопится. В самом деле, куда ему торопиться?

Сначала Дом даже радовался, что жильцы выезжают вон. Надоели, что скрывать?
Вечно эти протечки, вечно какие-то гадости истинно человеческого масштаба: то дверь выломают, то в подъезде нагадят. А этот писк человеческих детей? И вообще - шум и гам внутри, как будто Дом не имеет права пожить в свое удовольствие, а только и должен без конца служить своим суетливым создателям верно и преданно.

Дом, кстати, презирал людские эмоции, их летучую несолидность, скоротечную обманку слов, взглядов, и уважал лишь закрепленные формы чувств - живописные полотна, скульптурные работы. Вот это уже - что-то. По крайней мере, приложены усилия и затрачены материалы - есть надежда на какую-то жизнь во времени.

Сам-то он последние сто лет заглядывался на молодую красотку - Угловую башенку. Она стояла, скромно потупив мансардные окна, через квартал от него. Стройная, элегантная, но чуть игривая элементами в стиле ампир, она казалась ему совершенством. Однако нечего было и рассчитывать на благосклонный свет в ее окошках, пока Дом находится в таком обветшалом, неэстетичном виде. Ныне он одинок не только внешне, но и внутренне - пустынен.

«Раньше ласточки гнезда свивали свои, но они улетели. И населяют летучие мыши проёмы твои и щели...» - повторял он подсмотренные когда-то стихи испанского поэта, но у Дома не было даже летучих мышей.

С благоговением и надеждой воздавал он хвалу своему Творцу-архитектору, что тот придумал его таким красивым и что его непременно должны отремонтировать и снова населить. Архитектор был испанцем, и Дом понимал, что эти мечты о Мадриде зашифрованы в мавританских арках его фасада, внутреннем дворике со львами, крытых балконах. Когда-то на эти балконы выходили люди несуетного, основательного поведения, с достоинством и достатком - красивые дамы, благообразные господа, а потом народ измельчал, потускнел. Но, может быть, еще вернутся иные нравы - надеялся Дом.

Дождаться бы только... Не подломить колени колонн в немощи, не упасть головой фронтона, не выронить из стен балконы и лепнину... Да, вот уж настоящая старость - крошится, сыпется сам камень...

Конечно, Дом знал о кризисе в недвижимости. Знал, что интерес к нему как к объекту, его ценность падает с каждым пережитым ноябрем, но уповал - именно так, не надеялся, а уповал - на лучшее.

Наконец настал день, когда люди привезли ему Сетку.

«Это отличный знак! - возрадовался Дом. - Под сетку загонят леса, привезут всякую строительную всячину и начнется, наконец-то, вожделенный ремонт»...

Он с удовольствием принял эту маскировку его неприглядного облика, даже помогал рабочим натягивать ее - крепежные крюки ровно - с одного раза - входили в старые стены.

Но через день привезли не леса, а Это. Нацепили во весь фасад полотнище рекламы, почему-то с двумя дырками-прорезями, как понял позже Дом - для двух его шикарных полукруглых окон по разным сторонам центрального балкона. Причем обшарпанные кариатиды остались скрыты, а наружу, из углубления - как из глазниц маски - смотрели большие окна.

Дом постепенно распознал, что же там, на рекламе? А было там поистине ужасное.

Его окна были грубо вписаны в размалеванный под новодел фронтон, вместо благородных девочек-кариатид скалились неестественными улыбками их несуразные подобия в стиле Барби. Но это еще не так страшно, хотя и неприятно, оскорбительно.

Разобрав текст, Дом впал в совершенную прострацию.

«На месте ветхого старья - квартира новая твоя!» - обещал огромный рекламный человек, простирая длань куда-то поодаль. Ниже было обещано построить быстро и качественно, разрушив все старое и возведя новое. Неизменными должны были остаться только те самые окна, скорбно смотрящие из прорезей полотнища.

Дом узнал человека с плаката, Он жил когда-то здесь, и хорошо запомнился Дому мелкопакостным поведением. У них с этим индивидуумом были контры: человек, будучи еще детенышем, часто делал Дому гадости - обидные своим цинизмом и бессмысленностью.

Вот, например, скажите на милость, зачем специально разводить в подвале крыс? А Этот их подкармливал! Кирпичи в трубы бросал, окна бил, лифт ломал, кариатид краской мазал... Вандал, варвар, бессердечный выродок! Разве вырастет из такого порядочный, основательный человек?

И возмущенная недвижимость тоже в долгу не оставалась - то кирпич выронит из стены на ногу, то ступени перекосит, то внезапно потушит свет. Так они и сосуществовали, пока сей птенец не вылетел из гнезда в свои туманные дали.

Да вот вернулся.

Дом был твердо уверен, что Этот - ничего не построит, разрушит - весьма вероятно. Надо же создать видимость дела, собрать денежный нектар с доверчивых покупателей жилья в центре, да и скрыться куда-нибудь. В Мадрид, почему бы и нет? В сияющий солнцем зной мечтательной Испании. А Дом уже будет разнесен на атомы и небрежно захоронен на свалке... И прекрасная Башенка забудет о нем...

Покориться? Принять смерть от рук человека без чести и достоинства? Дом глухо завыл в старых трубах, потрясая дверями парадных. В бессильной ярости зазвенели оставшиеся стекла. Да еще кошмарный плакат напоследок! Он чувствовал себя приговоренным к смерти, который стоит на виду у толпы и колпак закрывает его лицо. Но у него не колпак, у него позорная маска...

И Башенка видит этот срам. Невыносимо.

Впрочем, пока он еще стоит, оставим рыдания дамам...

Если успокоиться и подумать... Точный математический расчет, бездна терпения и надежда на удачу. Во всяком случае, он попробует, это лучше, чем покорно ждать разрушения.

Есть один интересный, и даже, может быть, основополагающий, момент - когда Дом только начали строить, погиб один из рабочих. Погиб он, конечно, случайно, но Дом, которому была принесена такая жертва, простоял свои столетия отнюдь не случайно. Возможно, пришла пора новой жертвы, на сей раз - вполне осознанной и очень, очень значимой.

« Убийца был под маской, ха-ха!» - думал Дом злорадно.

Дом много знал о людях, распорядок их действий, точнее - беспорядок - с его точки зрения. Мог предположить, что будет за тем, а что за этим, то есть - что может быть с большой долей вероятности.

Скорее всего, Этот появится на «объекте», скорее всего, не один, а с кем-то, кто поддерживает его бредовую идею сноса такого красивого Дома ради денег. Такие люди называются инвесторы. Этот будет махать руками, доказывать им невероятную выгоду вложения средств, но внутрь не пойдет - побоится - мало ли что. Старый домик-то... Наверняка они будут стоять перед фасадом. И тогда Дом подгадает момент и разом разрешит ситуацию в свою пользу.

А пока надо осторожно, незаметно для стороннего взгляда, подготовиться. И не в лоб, а по-хитрому, стараясь не подставить свои, старенькие, чего у ж там, стены, и рабочих, которых могут обвинить в случившемся.

Собственно, он еле-еле успел. В один ужасно-прекрасный ноябрьский день Человек с плаката вышел из глянцевой темной машины, бодро обежал ее и открыл для кого-то дверь с другой стороны.

На скользкую мостовую выкатился кругленький господин заносчивого вида. «Типичный инвестор», - подумал Дом, удовлетворенный своей проницательностью.

Оба человека начали с умным видом рассматривать здание, хотя оно едва ли виднелось из-под всей навешанной маскировки. Этот что-то объяснял кругленькому, показывал наверх, разворачивал какие-то большие бумаги, указывал пальцем - словом, все было, как и предполагал Дом.

Они то подходили, то отходили, оглядывали Дом то так, то сяк, даже поковыряли в одном месте стену... А он все не решался, все тянул. Потому что страшно.

«Хватит. Пора, - решил Дом. - Сейчас или никогда. Я должен.»

Когда Этот подошел совсем близко к стене, крюки, держащие один из углов рекламы, разом обломились. С шумным шорохом огромное полотнище перекосилось и придавило углом человека с плаката.

Алюминиевый каркас насквозь пробил маленькое тело человека его же изображением.

После секундного стопора кругленький господин в ужасе бежал в сторону, крича и размахивая коротенькими руками.

Другие люди, наоборот, сбегались.

Дом немного трясло, чуть дрожали стекла, в волнении сыпалась пылью штукатурка, но этого никто не замечал.

«Что ж... Надеюсь, что они бегут сюда не из любопытства, а на помощь, - судорожно вздохнул Дом, взирая на суматоху из-под полусброшенной маски. - Так, знаете ли, хочется быть о людях приемлемого мнения».