изнутри

нет, я не тот! мне не вернуться в день
наполненный привычным безрассудством
где солнце, колеся горящим блюдцем
играется привычно в тень–не тень
где пацанва горланит дребедень
и друг над другом, заходясь, смеются

мне не носить на морде синяков
не парясь, что заметят и осудят
не думая, что надо выйти в люди
как можно с меньшей долей дураков
не получать от бати тумаков
а от бабули – пирожков на блюде

мне не ловить ночами вертелей
лет 25 назад, как отловился
и если б не господь, наверно спился б
а все лишь потому, что был не с ней
с той, у окна которой по весне
я тополем обшарпанным светился

мне впредь не хоронить своих друзей
а потому, что все уже почили
мне с ними не шмалить в гнилом сортире
опять же, елки, все в тоске по ней
я это ясно помню, хоть убей
однажды, кстати, чуть и не убили

в тот день, когда ватага фраеров
меня месили, словно грушу в зале
в итоге – ничего не доказали
таков закон, он, в сущности, – суров
потом, три дня бригада докторов
шо боги, надо мною причитали

мне не сыграть под вечер в кис-кис-мяу
не трепетать от сказанного слова
и взгляда Таньки, что ошиблась снова
не на меня случайно указав
не отводить растерянно глаза
от глаз ее кристально-васильковых

еще мне не сыграть в царя горы
когда в последний раз в кювет катился
(вы ж помните, что я едва не спился)
я осознал изюминку игры
карабкается каждый, до поры
не ведая о том, что заблудился

мне не искать причину неудач
давно уже не ставлю (на)удачу
кошу бабло, потом бездарно трачу
и не сойти, не спрыгнуть, плачь – не плачь
и близится к концу продажный матч
над проигравшим вскорости поплачут

в единственное верю – я вернусь
прильну щекою к тоненькой березе
она поймет безудержные слезы
и примет: и любовь мою, и грусть
и песню – ту, что помню наизусть
и череду бессмысленных вопросов

и поплывут над нами облака
и сосны шевельнутся, с ветром споря
и голосом вторым мне петь позволят
и побредут по свету с бугорка

заноет онемевшая рука
застынет обездоленное горе