Ирина Родионова

Воспоминания


* * *      
Осень. Сушь.
Дождей так мало.
Я сегодня увидала
Стаю белых журавлей.
Веришь – нет,
Но я летала,
Мне старушка подсказала,
Как стать легче и сильней.

Все молчит
И я спокойна,
Я – стара и богомольна
В тихой церкви у реки.
Помнишь,
Праздник был престольный,
И под звоны колоколен
Целовались старики.

Мы себя
Все ищем где-то,
Так же, как душа поэта
Ищет чудо в пустяках.
Знаешь,
Не найти ответа
Ни в последних числах лета,
Ни в разобранных часах.




Молод. Глуп.
Какая малость –
Запотевшую усталость
Смыть холодною водой…
Только
Сердце заметалось –
Слышишь?
Ковыляет старость
На свидание с тобой…



Завещание

Я мечтаю сложить свои крылья
Без печали, тревог и забот.
И уснуть безмятежно в могиле
Там, где ясное солнце встает.

Положи меня там, где спокойно,
Где земля и мягка, и нежна,
Где под сенью деревьев не знойно,
Под покровом снегов – тишина,

Где осенние листья сжигают,
Сладкий дым отпуская в простор,
Где весну с нетерпеньем встречают,
Где годами не ставлен забор.

Где состариться мне не придется,
Но старухой -  придти и прилечь,
Сбросив все, что сейчас не смеется,
С загорелых и сморщенных плеч.


               







 * * *

Соловей поет на кладбище
Колыбельные покойникам.
Боже мой, подай же страждущим,
Неприкаянным, паломникам.

И слеза из Глаз Анюткиных
На могилы изливается.
Незабудки с Незабудками,
Окликая, откликаются.

Ой, вы, зори неумытые,
Зреет полдень сочной ягодой,
Вечер пряно-малахитовый
За кладбищенской оградою.

А ограда та - из лютиков
Не подбита, не подкрашена…
И блестят Глаза Анютины,
Словно брызги счастья нашего.


Лето

Лето пахнет детством,
Скошенной травой,
Жанкиным соседством,
Бабкиной стряпней,
Луговою кашкой,
Свежестью речной.
Вплетены ромашки
Девичьей мечтой
И проворством пальцев
В мамины венки ...
Ах, мои шестнадцать!
Как вы далеки...

Жаркие ладони
Отпускали дочь...
Лето стонет, стонет
В духоте всю ночь:
 
Речку голубую
Выкрасил закат -
Помню и тоскую...
Хочется назад,

Хочется умыться
Ключевой водой...
Видится ли, снится,
 Мама, образ твой?..

Вот слезу роняя
У могильных плит
Жанкина родная
Бабушка стоит -

Вспоминает деда...
Детям что? А ей
В той войне победа
Ближе и больней...

Детям только б речка,
Поле, да закат,
С теплого крылечка
Прямо в звездопад
Я сорвусь, как в детстве!..

Но крадет рассвет
Хрупкое наследство
Беззаботных лет...



Лето пахнет детством,
Скошенной травой,
Жанкиным соседством,
Бабкиной стряпней,
Луговою кашкой,
Свежестью речной,
Вплетены ромашки
Девичьей мечтой
И проворством пальцев
В мамины венки...
Ах, мои шестнадцать,
Как вы далеки...



* * *

Мне посылает жизнь воспоминанья
в старинных письмах,
в черно-белых фото,
в забытых фразах ,
и в полузабытом твоем лице.

Я ухожу отсюда, и сознанье
мое не здесь,
а на бумаге -  в нотах
твоих стихов
и робком поцелуе
твоем в конце
 письма.

Я перечитываю снова...
Слова бесценны...
Только отчего же
мне кажется,
что я не адресат -
другая.

То она была готова
ночей не спать...
До хрипоты,
до дрожи,
до исступленья
звать
тебя назад...
А я?

Я убегала от признаний
от сожалений,
от переживаний,
от страха сделать
шаг.

Но  мне не избежать воспоминаний...
Напрасно зарываюсь
от посланий
в заботах и житейских мелочах.




Запах сосен (хайбун №2)

Посвящается Витькиному Жигуленку.

Август.  Не рано ли для грибов? Встретились с братьями.  Наши встречи очень редки и недолги.  Решили поехать по грибы.  Говорят, везут их из леса ведрами. Решили – поехали на стареньком грязном и дребезжащем Жигуленке.  Завелся Витькин Жигуленок с трудом, зафыркал, рванул…
Рычит Жигуленок, вздрагивает, Витек его подбадривает. Проносятся мимо кусты, заросли. Выглядывают из зарослей домики. И к каждому домику тянется желтенький газопровод. Красота. Родина.
Заехали к бабе Маше. Напились воды холодной, колодезной. Хорошо…
Выскочил Жигленок из зарослей переулочных.  Понесся по шоссе к центру города. Качаемся в машине, держимся за сиденья, жуем яблоки, смотрим в пыльные оконца.  Деревья, крыши, домики, сарайчики, ограда белокаменная обветшавшая, деревья, Башня Шамиля красно-белым  вспыхнула, снова деревья, мост, река Сейм под мостом сверкнула и пропала… Город.   
Пролетели центр.  Едем дальше. На заправке покушал Витькин Жигуленок , кашлянул – мы захохотали, он опять кашлянул, разозлился, захрипел и помчал с еще большей прытью, запрыгали по дороге неровной к просторам деревенским.
Ревет Жигуленок.  Поля, столбы, провода, стаи птиц, озеро улыбнулось широко и сине, башни водонапорные, столбы, трактора, домики.  Поля, стаи, домики, заброшенное училище тракторное, заброшенный магазин «Продукты», заросли, домики, деревья, провода…
Мы едем.  Молчим . Тарахтит  Жигуленок, подскакивает на кочках, подпрыгиваем и трясемся мы. Свобода. Свобода от своих забот. Как в детстве на велосипеде – ветер в лицо – простор и воля!  И Жигуленок вторит.
Открыты и велики объятия полей.  Стога сена, таблетки соломы сложены аккуратно. Прилипли птицы к черной крыше старого коровника, прорычал Жигуленок, спугнул стаю, закружились птицы, забеспокоились…
Ямы, ухабы, звенит – кряхтит Жигуленок.  Уморился. Остановились. Карьер. Звоним Бате. Куда дальше-то? Говорит Батя, что мимо сосен, да березок маленьких, в объезд карьера.
Три дороги, как на распутье. Ищем. Воздух пропитан ароматом смолы – кружится голова. Сосны -  низенькие нескладные подростки.  Позади них – стена величественных вековых золотоствольных прадедов.     Под  ними –  маслята, мелкие ребята, а в душе –  радость! Улыбаемся!
Вернулись, поехали  по другой дороге.  Нашли просеки:  сосенки, березки, акация. Нашли подберезовики, грузди, свинухи. Грибы… Свобода… Вместе…
Пусто в лукошке…
Не удалось  сохранить
запаха сосен.

Родина (хайбун№5)


Посвящается моему брату Макееву Д.С.

Локомотив тормозил со свистом и скрежетом, протягивая вагоны вперед по холодным рельсам. Приехали поздно. Из вагона вынесло стремительным течением нетерпеливых спешащих на последний автобус пассажиров.  Оказаться снаружи после духоты  необыкновенно хорошо. Вдохнули колкий морозный воздух. Выдохнули клубы пара и сигаретного дыма. Постояли. Подождали знакомых. Конец недели, может, ехал кто-то еще?
А вот и Дениска. Мой Брат. Высокий, худощавый, молчаливый. Сумка на плече, сигарета в руке. Брат. Домой отправились пешком, как всегда, вдоль железнодорожной линии. Сначала  шли большой компанией, но на перекрестке ребята отстали.
Не виделись целую неделю. Я говорю без умолку, столько всего произошло! Брат молчит, слушает, лишь изредка вставляет обычное свое «Угу».  Дальше идем в тишине. Редкие желтые фонари освещают путь.  Под ними переливается снег миллиардами мелких блесток. Путевые стрелки щелкают из темноты неожиданно и зловеще, словно челюсти какого-то фантастического животного. Но я с братом, мне не страшно.  Пневмообдувки перед мостом тоже пугают внезапным шипением, отскакиваю всякий раз в сторону. Брат смеется.
За мостом низина. Темная, почти черная, неосвещенная дорога. Бегу за батом. Он шагает широко и быстро. Наверху башня. Впереди локомотивное депо. Родное депо. Здесь работает батя. Здесь детьми искали лоскуты для пупсов в старом вагоне-сарае, их привозили на тряпки рабочим. Здесь пахнет соляркой, креозотом и углем.
Мы  идем мимо. Вернее, идет брат, а я бегу, ухватившись за ручку его сумки, точно на буксире. Переезд. А после него снова темнота до столовой. Мрачно выглядывает из-за ограды старая заброшенная столовая. Раньше она была окутана ароматом вкусных свежих булочек, за которыми  ходили с бабушкой. В обеденное время сидели за столами железнодорожники, рабочие в мазутных робах.
Идем молча. Выходим на родную улицу. Снег хрустит под ногами,  приветствует нас.  Дымом печным приправлен морозный воздух. Мирно светятся окна домов. Тепло и спокойно становится на сердце.
Родной  дом. Покосившийся забор. Скамейка, которую делали вместе с Антохой так, чтобы можно было болтать ногами, сидя на ней. Скрипучая калитка. Ель за забором, всегда на Новый год украшенная гирляндами. Туя, вершину которой не раз пытались покорить. Любимая липа. На ней был наш первый штаб. Старичок  Поль выскакивает через  лазейку в воротах, с лаем  радостно вертится у ног – встречает.
Во дворе остановились. Сбросили сумки на крыльцо. Вошли в дом. Материнской нежностью и горячим хлебом пахнуло в лицо… Родина.


В доме родимом
воет от боли забор,
зуб потерявший.