Не отличая птичьего полёта...

1.

Не отличая птичьего полёта от ворожбы межкронно-перепончатой мышей,
в икары записавшихся под крышей дома моего пятиэтажного,
по меркам быта близоруким - поэтическим зрачком -
их короную званием вьюрков пересилившихся, допустим, с Иннисфри - о Йейтсе говорящем,*
порою путаю - с взмыванием из ямок глинистых стрижей чернильно-синих - ностальгии по России Набокова,**
в мгновенье ока - в воскрешенье древности парящей вольно, вычурно - переношусь*** -
я их нисколько не боюсь в той тишине, что из созвучий, слышимых душою, в небо рвущейся - есть лучшее,****
неспящих вдохновений под покровом тени царства сонного, торжественности скорбной - фея - мышь летучая,*****
миллиметровой близостью его когтисто мучая - лица ни разу не коснулась,
рея молнией замаскированной плащом из ткани мифотворчества паучьего,******
седеющих времён - нерастворённая в кислотах-щелочах безвременья - сквозная паутинка,
картинка из учебника волшебника,
слияния пророчества и случая - сиянье,
достоянье взора цепкого, венчающее стихо-заклинаний многолетнюю сутулость...


2.

Не отличая птичьего полёта
 от ворожбы межкронно-перепончатой мышей,
 в икары записавшихся под крышей дома моего
 пятиэтажного,
 по меркам быта близоруким -
 поэтическим зрачком -
 их короную званием вьюрков
 пересилившихся, допустим, с Иннисфри -
 о Йейтсе говорящем,
 порою путаю -
 с взмыванием из ямок глинистых
 стрижей чернильно-синих -
 ностальгии по России
 Набокова,
 в мгновенье ока -
 в воскрешенье древности парящей вольно,
 вычурно -
 переношусь -
 я их нисколько не боюсь
 в той тишине, что из созвучий,
 слышимых душою, в небо рвущейся -
 есть лучшее,
 неспящих вдохновений под покровом тени
 царства сонного,
 торжественности скорбной -
 фея -
 мышь летучая,
 миллиметровой близостью его когтисто мучая -
 лица ни разу не коснулась,
 рея
 молнией замаскированной плащом
 из ткани мифотворчества паучьего,
 седеющих времён -
 нерастворённая
 в кислотах-щелочах безвременья -
 сквозная паутинка,
 картинка
 из учебника волшебника,
 слияния пророчества и случая -
 сиянье,
 достоянье взора цепкого,
 венчающее стихо-заклинаний
 многолетнюю сутулость...


________________________________________________
*Остров Иннисфри

 Встану я, и пойду домой, и направлюсь на Иннисфри,
 И дом построю из веток, и стены обмажу глиной;
 Бобы посажу на лужайке, грядку, две или три,
 И в улье рой поселю пчелиный.

И там я найду покой, ибо медленно, как туман,
 Сходит покой к сверчкам утренней росной пылью;
 Там полночь ярко искриста, полдень жарко багрян,
 А вечер – сплошные вьюрковые крылья.

Встану я и пойду, ибо в час дневной и ночной
 Слышу, как шепчется берег с тихой озерной волной;
 И хотя я стою на сером булыжнике мостовой,

 Этот шепот со мною.

(Уильям Батлер Йейтс, перевод Андрея Сергеева.)

**
 Это словно из ямочки в глине
     черно-синий
     выстрелит стриж.
     И вдоль по сердцу
     носится
     с криком своим изумленным: вий-вии!
     Это было в России,
     это было в раю...

(Владимир Набоков, "Река".)

***
Ископаемые находки свидетельствуют, что летучие мыши парили в небесах еще 55 миллионов лет назад. Эти древние летуны были совершенно такими же, как сегодняшние летучие мыши.

****
Тишина, ты - лучшее
Из всего, что слышал.
Некоторых мучает,
Что летают мыши.

(Борис Пастернак, "Звёзды летом".)

*****
 Гораздо более распространена летучая мышь в восточной символике. Их можно увидеть на китайских произведениях искусства, ремесленных изделиях, в орнаментах и т.д. Там летучая мышь считалась символом удачи и домашнего счастья (определенное сходство с Европой прослеживается, но китайцы не прибивали своих мышей гвоздями, а рисовали на вазах и чеканили на монетах). Часто можно встретить орнамент из пяти летучих мышей, сцепленных крыльями – «Ву-Фу», символизирующий пять величайших радостей жизни человека: прежде всего долголетия, богатства, здоровья, благонравия и естественной и достойной смерти.

******
Велик был гнев богов на людей, посмевших поставить под сомнение их благочестие и вообразить, что они могут обойтись без помощи олимпийцев или в состоянии превзойти их в мастерстве. Рассказывали о дочери Идмона - красильщика тканей из Колофона Арахне (a r a c n h, греч. "паук"), которая славилась как вышивальщица и ткачиха, чьим искусством восхищались нимфы реки Пактола. Гордясь своим мастерством, Арахна уверяла, будто она может вышивать не хуже, чем сама Афина, и даже осмелилась вызвать богиню на состязание. Услышала это Афина и приняла вызов, решив проучить хвастунью.

Спустилась Афина на землю в образе смертной женщины и, явившись Арахне неприметной старушкой, предупредила девушку о необходимости смирения перед богами. Но гордыня той была так велика, что она не вняла этому совету и не устрашилась великой богини.

Афина выткала на пурпуре изображения двенадцати олимпийских божеств, а по четырем углам ткани, обведенной узором оливковой ветви, представила как бы в назидание Арахне наказания, которые претерпели смертные, пытавшиеся соперничать с богами. В свою очередь, девушка выткала любовные похождения Зевса, Посейдона, Диониса и изобразила рождение Афины из головы Зевса. Громовержец был показан ударяющим себя по лбу, а Афина стоящей рядом в одеянии мастерицы. Прекрасна была вышивка, но незнакомка при виде ее пришла в ярость. Она провела над работой Арахны ладонью, и на полотне появился Гефест с молотом, а на Афине одеяние ткачихи сменилось сверкающими доспехами. Фигуры были совершенно живыми, казалось, они вот-вот заговорят.

После этого разгневанная богиня разорвала ткань и ударила Арахну челноком. Тогда поняла Арахна причину гнева незнакомки. Это и в самом деле была Афина, знающая все о своем рождении и могущая оживлять изображения. Жгучий стыд охватил Арахну при воспоминании о том, как она оскорбила богиню, от стыда царевна наложила на себя руки.

Это было уже слишком. Афина спустилась на землю, чтобы вразумить хвастунью, а не убить ее. Подумав, Афина вынула ее из петли и вернула Арахне жизнь, но превратила с помощью зелья Гекаты в паука.

С тех пор Арахна вечно висит в углах и между деревьями, ткет тонкую серебряную сеть и ловит в нее надоедливых мух. Пощадила Афина Арахну, и разумные люди не обижают пауков, истребляющих вредных насекомых и никогда не вступают в состязания с великими богами Олимпа, боясь повторить судьбу несчастной.

В этом мифе явно содержатся богоборческие черты мифологии периода развитого героизма. Древнейший мифологический мотив оборотничества, представленный в позднем изложении Овидия в виде жанра метаморфозы, также нашел отражение в мифе.