Уважаемые авторы и читатели «Жарков Сибирских»!
Предлагаем вашему вниманию первый номер альманаха прозы. Он целиком посвящён научной фантастике. И произошло это по одной очень простой причине: редакционная коллегия нашего литературно-художественного портала тем самым отдаёт дань уважения писателям фантастам Геннадию Прашкевичу и Анатолию Шалину, любезно предоставившим нам свои рассказы.
Второй номер прозы нашего альманаха непременно выйдет в текущем году. Все желающие могут увидеть свои вещи опубликованными в нём.
Добро пожаловать к нам на сайт: http://sib-zharki.ru/
Дорогой Читатель!
Перед Вами первый альманах прозы, составленный на основе деятельности широко посещаемого открытого литературного сайта «Жарки сибирские», привлекающего в свои ряды поэтов и прозаиков со всего мира. В классическом варианте альманаха подразумевается жанровое или региональное единообразие, здесь же налицо совмещение по двум признакам: во-первых, это жанр фантастики во всей его палитре, во-вторых, все 4 автора проживают в Новосибирской области, а Г.М.Прашкевич получил в 2007 г. звание «Сибиряк года».
Трех из четырех авторов объединяет активная позиция пропагандистов и издателей литературы: Г.М. Прашкевич ведет по крайней мере два литературных клуба (в Доме ученых и Областной библиотеке), является главным редактором сайта «Белый мамонт», много и охотно помогает как молодым, так и зрелым литераторам в их стремлении найти свою нишу в писательском мире, который, будучи и без того сложным, в последнее время вообще осложнился безмерно. На длинный ряд его собственных произведений самых разных жанров (в том числе и в серии ЖЗЛ) мы тут даже не ссылаемся, настолько они хорошо известны читателю.
П.А.Корытко – автор не только доброго десятка сборников стихов и прозы, но и подвижник слова, взваливший на себя бремя издания коллективных сборников (один из последних - «Рифмы с Морского» (Новосибирск, 2011,) и по сути создатель сайта Жарки Сибирские.
А.Б. Шалин много лет возглавляет новосибирскую писательскую организацию, про любого же когда-либо занимавшего подобную должность в любом веке и в любой стране можно с определённостью сказать, что запасы терпения и человеколюбия этой личности столь же велики, сколь и запасы ее обаяния. Во все времена отношения в литературной среде были напряженными до чрезвычайности. Руководители писательских сообществ зачастую оказывались и оказываются между молотом и наковальней. В то же время литературное творчество сопряжено с одним из самых счастливых состояний человека. Признающий (судя по его интервью телеканалу «Культура») такую точку зрения наш же сибиряк по происхождению Е. Гришковец написал и исполнил пьесу «Конец бумаги» , в которой разыграл тему конца литературы в твердом виде. Мы приехали! Тем более мне хочется подчеркнуть здесь мотив счастья и по отношению к литераторам, и по отношению к читателям. Теперь окончательно свободны в своем выборе обе стороны. Даже если у читателя совсем нет денег на покупку книги, он сможет прочитать ее в Интернете (чаще нет не просто денег: отсутствует желание именно покупать книгу), а если у писателя нет денег на издание своей книги или у издательства нет денег на издание произведения именно данного автора, то он сможет поместить его на сайте. Под таким углом зрения сайт Жарки Сибирские решает массу проблем разом, за что большое спасибо его организаторам. В то же время нельзя совсем поставить крест на «твердом виде», мы скорее имеем дело с некоей перезагрузкой издательской матрицы. И перегружаться она будет периодически, но на постоянной основе! Такой парадокс гарантирует нам Интернет. Но при всем том необходимо, чтобы все-таки часть литературы выходила в бумажном виде, пусть и в формате брошюры. Перед человечеством стоят такие серьезные вызовы (в том числе и экологические, например, необходимость сбережения лесов), что вопросы массовости бумажного читателя и самоокупаемости издательского дела кажутся просто пустяками. Будем же испытывать счастье, творя и читая!
«Туман в ботинке» Г.М. Прашкевича содержит остроумный и в то же время наполовину (в чем и прелесть) сказочный сюжет, делается попытка присоединить легкую, искрометную, политическую и историческую сатиру в добродушно-ехидном исполнении, при этом мне хочется отметить интересную стилистику этого произведения .
«Райская жизнь» Анатолия Шалина принадлежит к жанру научной фантастики в строгом смысле этого слова. Это увлекательный, захватывающий с первого слова рассказ о взаимодействии самых обычных земных людей с некоей инопланетной цивилизацией, перо технократа перемежается в тексте с пером философа.
«Предсмертный крик» Станислава Гончарова в полном смысле заслужил лавры хита «Жарков сибирских». Сюжет рассказа тесно связан с Великой Отечественной войной. Пусть я и невеликий знаток фантастики, но ничего похожего я не встречала. Это необычный ракурс фантастики, и автор владеет им на правах большого мастера. Дистанционный поединок волков и мальчиков завораживает.
Рассказ Петра Корытко «Зеленоглазый, или телепортант Верхоглядов» тоже обнаруживает в авторе большого мастера научной фантастики. Автор умеет увлечь читателя с первой же строки. Увлечь не только погружением его в фантастический мир «перемещения с использованием хитрости – ПСИХ», но и глубоким психологизмом изложения.
В известной степени все четыре рассказа можно рассматривать как литературную учебу – не только для новичков, но и для тертых жизнью калачей-писателей, которые с удовольствием учатся всю жизнь, иначе что они за писатели? И такого рода литературная учеба еще и вдохновляет.
Хотелось бы, чтобы альманах появился в разных уголках земного шара – в Русских домах столиц, в крупных библиотеках. Читатель там самый крутой, он оценит и будет благодарен и счастлив. Пожелаем и авторам и читателям личного счастья. Но безусловно будет счастлив читатель в том понимании, о котором я здесь уже высказалась.
Татьяна Вьюгина – главный редактор литературного журнала «Русский хор» (Франция-Новосибирск).
Геннадий ПРАШКЕВИЧ, Новосибирск
Туман в ботинке
Учкудук.
Сухой ветерок. Отвесное солнце.
Песок, кое-где прикрытый редкими кустиками ферулы.
Раскаленные камни. Бирюза, каракурты в выработанных жилах.
Дом геолога Сени Шустова стоял последним. За ним сразу начинались пески пустыни Кызылкум. К девяти утра температура в тени поднималась под сорок. Вертикально поставленные листья серебристой джидды не давали тени. А по горизонту, как в приключенческом фильме, прогуливались два-три темных смерча. Они грациозно изгибались то в одну, то в другую сторону. Можно было часами следить за их таинственными танцами.
В далеком городе Вильнюсе у Сени Шустова жил друг.
Звали друга Римантас Страздис. В студенческие времена Сеню и Римаса таскали по одному делу - запрещенная литература и все такое прочее. Но потом у Римаса жизнь наладилась. Он уехал на родину и начал преподавать в Вильнюсском университете, откуда в сорок восьмом отца, известного историка, увезли в Сибирь за «…идеализацию средневековья времен великих князей Гедиминаса и Витовта».
Вот только с Римасом Сеня и поделился сущностью сделанного им открытия.
В результате многих размышлений Сеня пришел к выводу, что планета Земля - это вовсе не остывающий сгусток бездушной материи, а некое живое, сильно чувствующее космическое существо. И чем сильней мы травим Землю ядохимикатами, чем сильней обезображиваем ее великими стройками и величественными каналами и сотрясаем взрывами атомных и водородных бомб, тем сильней она нервничает: насылает на людей неожиданные чудовищные цунами, сносит ужасными оползнями и лавинами поселки и города, сдергивает с орбит спутники и самолеты, выплевывает потоки вулканической лавы, наконец, истерично дергается в конвульсиях землетрясений. Короче, как всякое нормальное живое существо, планета Земля находится в состоянии перманентной войны с человечеством. Не хотели ждать милостей от природы, вот нам и прилетело.
Как ученый, Сеня Шустов не мог с этим смириться.
На старом служебном «газике» в свободное от работы время он гонял за смутный горизонт, за танцующие столбы смерчей – к Черным останцам.
На Земле не так уж много по-настоящему древних мест.
В этом смысле Черные останцы выглядели совсем древними.
Под каменными слоями, в плотных породах, обожженных свирепым пустынным Солнцем, таились разные допотопные тайны – безмолвный отзвук сумрачных схваток трилобитов с первыми хищниками, робкий шелест голых растений, еще не окончательно утвердившихся на илистой суше, ну и все такое прочее. Для Сени мертвые растрескавшиеся скалы были интересны другим. Здесь, в этом температурном аду, он доводил выведенную им научную формулу, способную в будущем уберечь человечество от всевозможных стихийных бедствий и катастроф.
Заканчивая письмо, полное научных выкладок, Сеня не забыл указать Римасу адрес небольшого ведомственного пансионата, расположенного в старинном русском городке на реке Великой, куда Сеню Шустова отправляли на отдых. «В связи с общим переутомлением.» Местные пастухи, перегоняя по пустыне горбатых бактрианов и еще более горбатых дромадеров, не раз замечали под мрачными скалами Черных останцев Сеню Шустова.
А главное, слышали.
Черные скалы. Сумрачные пески.
А на фоне выжженного латунного неба под растрескавшимися допотопными скалами - маленький геолог, ужасной целеустремленностью напоминавший пастухам средневекового монаха.
Безумная жара, от которой балдели даже черепахи.
Медлительно пробираясь по каким-то своим делам, черепахи упирались лбами в камень и подолгу перебирали конечностями, буксуя, как маленькие плоские сковороды. Никак до них не доходило, что неожиданное препятствие можно обогнуть. А маленький геолог Сеня Шустов, расставив ноги, стоял под растрескавшимися скалами и, выбрав момент, выпаливал из ракетницы прямо в нависшую над ним расшатанную временем каменную стену.
Грохот, гром.
Шлейфы рыжей сухой пыли.
Лавина черных камней срывалась со стен. Чудовищный камнепад, высекая искры, катился с грохотом на Сеню.
-Бре-е-ежнев…жеребец!
Резонируя с рушащимися со скал камнями, выкрик Сени Шустова, то есть внезапно высвобождаемая им латентная энергия активного разумного существа сотворяла настоящее чудо.
Чудовищная лавина замирала.
Какое-то время слышался шелест песка.
Но потом и он растворялся в безумии раскаленной тишины.
Не забывайте, что на дворе стоял 1981 год, как сейчас говорят, самый пик застоя. Это лягушка Басё, прыгнув в старый пруд, разбудила вековую печаль, а в гигантской империи…
В научной литературе, объяснял Сеня свое открытие далекому литовскому другу, не раз отмечался тот странный факт, что незадолго до землетрясения даже самые дурные собаки начинают выть, а коровы мычать, а ослы заходятся в истеричных воплях, ящерицы и змеи выползают на горизонтальные плоские поверхности, - то есть каждый живой организм в меру сил и возможностей пытается выразить раздирающие его чувства.
И дело не в слепом инстинкте.
Животные, повинуясь каким-то неизвестным, но явно существующим в природе законам, стараются обратить скрытую энергию своих организмов на грозящую смертью опасность.
Правда, делают они это вразнобой.
А вот если бы вместе…
Указанную выше формулу Сеня Шустов вывел эмпирически.
Он множество раз рисковал жизнью под Черными останцами, перебирая ряд самых известных имен – от Иуды до Чингисхана, от Македонского до Цезаря, от Торквемады до Ленина. Эффективным, впрочем, оказался только указанный звукоряд. Поэтому Сеня был убежден: если бы за секунду до самого катастрофического землетрясения все коровы, петухи, собаки, лошади, овцы, а с ними, понятно, люди смогли бы прокукарекать, пролаять, промычать, проржать, проблеять, проорать это сакраментальное: «Бре-е-ежнев… жеребец!», самое страшное стихийное бедствие отступило бы.
Местные пастухи этого не знали.
«Ваш этот снова кричал, - сочувственно докладывали они парторгу Геологического управления. – Сильно кричал. Верблюды бледнеют».
Парторг был умница, он все про всех знал.
«Даже верблюды?» - понимающе переспрашивал.
«Даже верблюды».
«А чего кричит-то?»
«Болеет, наверное», - осторожно отвечали пастухи.
На том беседа и закончилась. А Сеню вызвали на ковер.
- Ты, Семен, человек беспартийный, - прямо сказал парторг. – Закатать строгач тебе не могу. Выгнать из партии тоже. Но ездить к Черным останцам тебе не надо. Ты там так кричишь, что пастухи боятся. Лучше читай вслух «Историю КПСС».
И спросил:
- Сколько лет не был в отпуске?
- Лет пять. Может, шесть.
- Ну, точно. Переутомление. Это все наше Солнце. Читал труды лжеученого Чижевского? – ответа парторг на всякий случай не стал ждать. - Усталость накапливается в организме. А за усталостью что следует? Правильно. За усталостью следует потеря контроля. Так что, подавай заявление. Мы подыскали для тебя один тихий пансионат. Вернешься в Учкудук другим человеком.
- …и пастухи к тому времени отойдут, - добавил парторг загадочно.
Сеня согласился.
Собственно, нужный звукоряд он уже нашел. Осталось оснастить открытие солидным математическим аппаратом. Поэтому без всяких возражений он улетел в Ташкент, а оттуда в старинный русский городок на реке Великой.
Пансионат Сене понравился.
Светлая комната, телефон с выходом на междугороднюю линию.
Правда, удобства во дворе, зато отсутствие скорпионов. Бегали по столу тараканы, но грех врать, не ядовитые. Под дверь дуло – на щеке выскочил флюс. Все равно Сеня был счастлив. Заперев дверь, разрабатывал математический аппарат, а вечером бежал на берег старинной русской реки Великой еще и еще раз проверять эффективность найденной формулы. Римас открытие оценил, но очень просил Сеню не торопиться. Даже указывал на опыт великого Чарльза Дарвина, как известно, годами тянувшего с публикацией знаменитой работы. Да и опубликовал он ее, собственно, только после того, как ему стали наступать на пятки. У нас наступать на пятки не будут, просто написал Страздис, у нас яйца оторвут.
Это он так шутил.
Сеню шутка развеселила.
Посмеиваясь, он бежал под грузовой мост, переброшенный через реку Великую.
Перебросили мост через реку еще до революции 1917 года, но до сих пор по нему сплошным потоком шли тяжелые грузовики, трактора, легковые автомобили. «Там авиаторы, взнуздав бензиновых козлов, хохощут сверлами, по громоходам скачут», - писал русский поэт, бывавший на реке Великой. Старинные каменные быки напрягались, клепаные металлические фермы стонали от напряжения. Сеня неторопливо спускался под мост, уверенно утверждался на гальке плоского берега, и, выждав самый напряженный, самый тревожный момент, когда, казалось, тяжести ревущих автомобилей не выдержат уже ни быки, ни клепаные фермы, выкрикивал:
-Бре-е-ежнев… жеребец!
Мост замирал.
Замирали каменные быки.
Замирала сама река Великая, как бы вдруг задумываясь: собственно, в каком направлении течь теперь? А если бы указанную формулу одновременно прокричали все жители старинного русского городка? Если бы вышли на берег все - от последнего бомжа до первого секретаря горкома?
Взлохмаченный, с флюсом на щеке, но довольный Сеня возвращался в пансионат.
Он смотрел на звезды, отраженные в ночной реке, на сонные огоньки уснувшего мирного городка и торжествовал. Человек сильнее природы, живой человеческий ум выше косной материи! Правда, Леониду Ильичу, может, неприятно слышать свою фамилию в таком контексте, но ведь на благо людей…
- Войдите! – ответил он на поздний стук в дверь.
На пороге уютной комнаты нарисовалась миленькая девушка-доктор в беленьком халате ниже колен. Из-за круглого плечика с острым любопытством выглядывали зверовидные санитары.
- Товарищ Шустов?
- Он самый.
- Не ждали?
- Чего?
Он спросил, но тут же до него дошло. Кто-то в столовой, наверное, заметил флюс на его щеке. А он к врачу не идет.
И девушка-доктор подтвердила:
- Мы вас подлечим.
- Прямо здесь?
- Ну что вы. Надо соблюдать гигиену, - девушка-доктор деликатно улыбнулась. - Вы только не волнуйтесь. Мы подъехали на машине. Приятно прокатиться по ночному городу, правда?
Возле машины зверовидные санитары все-таки попытались схватить Сеню, но девушка-доктор твердо остановила их. Пусть, твердо сказала она, товарищ Шустов сам войдет в машину. У него зубик болит.
Уважительное отношение покорило Сеню.
И клиника оказалась чистенькая, уютная, хотя размещалась на самом краю города в темном кирпичном здании, построенном еще при Иване Грозном. Каменные ступеньки на гранитной лестнице были истерты бесчисленными ногами. Оставив геолога в приемном покое, девушка-доктор отлучилась. Сеня незамедлительно воспользовался этим и набрал номер Римаса на стоявшем на столе телефоне. С некоторым сомнением старый друг выслушал хвастливую речь Сени.
« Ты уверен, что тебе только зуб полечат?»
« Конечно. У меня же ничего больше не болит».
« А ты не можешь оттуда сбежать?»
« Зачем? Зуб вырвут, уйду».
«А по какому телефону ты звонишь? – осторожничал Римас. – Назови номер. Там на аппарате должно быть написано».
Сеня назвал.
Потом вернулась девушка-доктор.
- Ваше имя?.. – доброжелательно спросила она. - Семен… Так и запишем… А ваша фамилия?.. Шустов… Хорошая русская фамилия… И в паспорте так написано? А то, может, на самом деле вы мистер Смит? – доверительно пошутила девушка-доктор. – Паспорт забыли в пансионате? Ничего. Не переживайте. Позвоним - привезут. Надо будет, и ночью привезут, - успокоила она разволновавшегося геолога. - Значит, вы к нам из Учкудука? Какие интересные люди живут на краю государства. Там ведь самый край государства, да? Тихо, наверное? Солнце, пески… А у нас машины гудят, никак не уснуть. Хочется на ночь почитать что-нибудь серьезное, но нет серьезных книг в магазине… А вы, наверное, много читаете?.. У вас, наверное, есть с собой произведения Солженицина?.. Ну, и этого… Как его там?.. - девушка-доктор вдруг запамятовала известную фамилию, даже пальчиками трогательно постучала по голове. – Ну, историка…
- Амальрика? - подсказал Сеня.
- Вот-вот, - обрадовалась девушка-доктор. - А то все о нем говорят, а я ничего не читала. А хочется повышать уровень знаний… Если вы сильно заняты, - доверительно подсказала она, - то просто дайте мне телефоны и точные адреса друзей, которые снабжают вас интересными книгами… Я сама у них попрошу…
- Да ну, - отмахнулся Сеня. - Какой Амальрик? И никаких писем я тоже не подписывал. Некогда мне. И с лошади не падал. И венерическими болезнями не болел. А если иностранцев в Учкудук не пускают, так это и правильно. Уран и золото. Зачем им знать?
- Вы, наверное, наблюдательный человек?
- А что? – смутился Сеня.
- Ну вот, скажите. Я не кажусь вам какой-нибудь такой?
- Конечно, кажетесь.
- А какой? Какой я вам кажусь? – кокетничала девушка-доктор.
- Ну, глаза у вас особенные… Они у вас, как лазеры… Прямо проникают… До самого сердца…
Девушка-доктор удовлетворенно кивнула и Сеню снова подхватили сильные зверовидные санитары. В опрятном зубном кабинете большими блестящими щипцами ему бесцеремонно вырвали зуб. Сильной боли он не почувствовал, но на всякий случай его дважды укололи.
Под лопатку.
И Сеня расслабился.
И, засмеявшись, сказал:
- Пойду однако домой.
- А-а-а… - догадалась проницательная девушка-доктор и укоризненно погрозила тоненьким пальчиком. – Почитать хотите перед сном?
- Да нет. Зачем мешать? Вы спать, наверное, хотите.
- Ну вы же к нам не для этого приехали, мистер Смит? – опять доверительно пошутила девушка-доктор. И улыбнулась так открыто и чисто, что Сене нестерпимо захотелось похвастаться. Все-таки он сделал открытие… Крупное научное открытие… А девушка-доктор с круглыми коленями тоже имеет отношение к науке… «Вы мне так помогли… - У него прямо сердце таяло. – Вы даже представить себе не можете, кому вы помогли…»
- Неужели мистеру Смиту? - кокетничала девушка-доктор. – Да ничего особенного. Не благодарите. Ну, зуб вырвали…
ядовитый
- …так это ерунда. На нашем месте каждый советский человек… Вы мне только дайте книжку этого историка… А зуб…
ядовитый
- …так это ерунда.
Сеня совсем засмущался, но после уколов под лопатку он как-то необыкновенно легко справлялся с перепадом своих настроений.
- Вы не просто ученому помогли. Вы помогли нужному стране человеку. Можно сказать спасителю…
- Ой, правда? Спасителю? А от чего?
- От всяких ужасных стихийных бедствий.
- Ой, как интересно! – лазерные глаза девушки-доктора так и пылали. – А как вы спасаете?
- Мгновенным высвобождением латентной, скрытой до поры до времени энергии, - отчеканил Сеня, гордясь собой. - Дело в том, товарищ доктор, что наша планета живая. А мы ее достали, так сказать. Нас достали комары, змеи и прочее, а мы саму планету достали. Вот она и нервничает, трясется. Землетрясения, потопы, вулканические извержения, торнадо. Ну, сами знаете. Только теперь можно не бояться. Я вывел нужную формулу. Теперь все это не страшно. Как только занервничает, затрясется планета, так сразу надо крикнуть… Всего два слова…
- Волшебные, наверное, слова?
-Бре-е-ежнев… жеребец!
- Да вы что? - у девушки-доктора округлились глаза. – От кого у вас такая информация?
- Дело не в информации, - охотно объяснил Сеня. После уколов он действительно чувствовал себя легко и разговаривал с удовольствием. - Дело даже не в конкретном смысле произносимых слов. Все упирается в указанный звукоряд, только он высвобождает энергию.
Он вдруг засмущался:
- Я все-таки пойду.
- Да уж ладно. Не стоит, - заулыбалась девушка-доктор. – Приехали отдохнуть, мы поможем.
По ее звонку явились зверовидные санитары.
Теперь уже без всякой деликатности повели Сеню по длинному коридору.
В резко освещенном кабинете, оборудованным нестерпимо голым кожаным диваном и таким же нестерпимо голым столом, белел служебный (как бы эмалированный) тоже нестерпимо голый телефон. Дежурная медсестра по имени тетя Мотя - женщина грандиозная и белая, как горный ледник, подозрительно спросила:
- Ветеран?
- Чего ветеран?
Не соизволив ответить, медсестра величественно, как ледник, выдвинулась из кабинета в коридор - пошептаться с санитарами. А Сеня воспользовался относительной свободой. К его счастью, междугородка сработала сразу. «Ты только посмотри, - волнуясь, сказал Сеня. – Ты, Римас, нашим властям не веришь, а мне бесплатную путевку дали… Медицина бесплатная… Вот зуб вырвали…
ядовитый
…так что, запиши номер».
- Ты это что? Ты с ума съехал? - в комнату, как белый ледник, мощно вдвинулась тетя Мотя и вырвала из рук Сени телефонную трубку. - Это же служебный аппарат! У тебя нет допуска! С чего ты взял, что можешь говорить по служебному аппарату?
И без всякого перехода заявила:
- Идем. Третьим будешь.
Так поздно выпивать Сене не хотелось, но, оказывается, разговор шел не о выпивке.
Тетя Мотя привела Сеню в палату на три койки, а находились в ней всего два пациента. Один беспрерывно трясся, как автомат, продающий воду, другой время от времени падал на пол и внимательно высматривал что-то на полу.
- Чего он выпендривается?
Тетя Мотя посмотрела на Сеню как на сумасшедшего, и, ничего не ответив, величественно покинула палату.
- А соседи? - испугался Сеня. - Как с ними?
И бросился к двери.
И достучался.
Тетя Мотя недовольно спросила:
- Чего тебе?
- Домой хочу.
- Чего ж это по темноте-то?
- А я дорогу найду. Я геолог. Дома меня работа ждет.
- Ты лучше спроси, что тебя здесь ждет?
- А что меня здесь ждет? – послушно спросил Сеня.
- А сульфозин тебя ждет! – задорно ответила тетя Мотя. – Сульфозин, сульфозин и еще раз сульфозин! Ложись, зафиксируем.
- Я домой хочу!
- А будешь хотеть, нагрузим тебя квадратно-гнездовым способом.
От таких непонятных слов у Сени зачесались ягодицы и заныло под лопатками, а неуемные соседи не по разуму, услышав про сульфозин, вообще, как мыши, порскнули под одеяла. Тут же появились зверовидные санитары, деловито бросили брыкающегося геолога на койку, оборудованную специальными ремнями, и зафиксировали надежнее, чем в самолете.
Потом дверь захлопнулась.
Но через минуту снова приоткрылась.
Сеня опасливо обернулся, но это была тетя Мотя.
- Ну ты змей! – восхищенно сказала она. – Когда только успел? Я же глаз с тебя не спускала. Или при тебе рация, мистер Смит? Какой-то иностранец звонит, тобою интересуется. - Тетя Мотя была чрезвычайно возбуждена. Она чувствовала себя в эпицентре необыкновенных событий. – Такой хитрый иностранец. В простоте слова не скажет. Просит передать тебе следующие слова. – Она напряглась. - Ту ман патинки! Ту ман патинки! Это что, пароль такой? Вот, говорит, у фас оттыхает известный геолог. Я ему отвечаю: никогда не слышала. А он говорит: позофите главного фрача. Это ночью-то, а! Он бы еще попросил рассказать про оборону страны! - от возмущения грандиозное тело тети Моти, облаченное в белый халат, всколыхнулось, как потревоженный горный ледник. Она даже развела толстые руки, будто показывала объем затребованных у нее тайн. – Ту ман патинки! Ту ман патинки!
Короче, накричала на Сеню.
Зато с соседями ему повезло.
Тот, который часто заглядывал под койку, оказался культурным марсианином.
Так и представился - культурный. Недавно телепортировался с Марса прямо на городской телеграф. Радуясь успеху, отбил телеграмму на Марс, а телеграфисты обиделись, врачей вызвали.
Второй сосед оказался автоматом для торговли водой.
- Вот брось в меня денежку, - предложил он Сене, широко раскрывая рот. - Я как затрясусь, затрясусь!
- Ты и без того трясешься.
- Так это я на холостом ходу.
А культурный марсианин посоветовал:
- Ты с тетей Мотей поосторожней.
Советовал он с милой мягкой недоверчивостью к запутанному интеллекту ординарного землянина.
- Тетя Мотя не человек. Она киборг. Ее вывели искусственно. Ты старайся тетю Мотю обманывать. Как можно чаще. Она не терпит правды. Она может перегореть от правды. Спросит твое имя, ты даже в этом ей наври. Спросит, откуда ты, опять же, наври. Ври много. Во всем.
- Да почему же так?
- А чтобы она не сгорела.
- А если я не буду так делать?
- Дело твое, - пожал плечами культурный марсианин. – Только ведь все равно лечить будут.
- От чего?
- Да какая разница?
- Как это какая? Я не болен.
- Так все говорят.
- Я только научное открытие сделал.
- А вот этого нам не надо! Про свое открытие не рассказывай! - испугался культурный марсианин. – Нас и без того лечат.
Под самое утро появилась тетя Мотя.
Расфиксировала Сеню, за руку сводила в туалет.
- Ну что, змей? – мягко укорила. - Затекли ручки-ножки? - И погрозила толстым пальцем: - Опять твой иностранец звонил. Ты бы дал нам его телефончик. Мы сами ему позвоним, а?
- Какой у него телефон? – соврал Сеня. - У него отец идеализировал средневековье времен великих князей Гедиминаса и Витовта.
- Ну, тогда, конечно, - понимающе согласилась тетя Мотя.
И прищурилась:
- Друзьям написать хочешь?
- А можно?
- А чего же нельзя? У нас все можно. Напиши друзьям, пусть всяких книжек пришлют. Ну, этих… Всяких… - Она пошевелила многочисленными пальцами на руках и ногах. – Мы их вслух по вечерам читать будем.
Культурный марсианин и человек-автомат незаметно подмигивали Сене, но он презрел их лукавство. Взяв у тети Моти карандаш и бумагу, он тут же накатал длинное письмо в далекий Учкудук. Выручайте, мол, ребята, попал в какой-то неправильный пансионат. Тетя Мотя, расчувствовавшись, показала в коридоре почтовый ящик, прибитый прямо к стене.
- Ну, отдыхай, змей.
Культурный марсианин презрительно сплюнул:
- Что? Написал?
- Ага.
- И в ящик бросил?
- Ага.
- Это ящик для дураков, - обидно объяснил культурный марсианин. - Теперь письмо вошьют в историю твоей болезни.
- Да нет у меня никакой болезни!
- Зато история болезни есть, - резонно возразил культурный марсианин: - Я лично в таких случаях, знаешь, как поступаю? Пишу письмо, а потом сворачиваю бумажного голубка и пускаю в форточку. Кто-нибудь найдет письмо и отправит.
- По какому адресу? – засомневался Сеня.
- А вот.
Опасливо оглянувшись, культурный марсианин показал подготовленного к отправке голубка. На крыльях было четко выведено:
Solnechnaja sistema,
planeta Mars,
Vsemirnyi Sovet Mira,
Predsedatelu.
Так прошел день.
Так наступила и прошла ночь.
Так наступило еще одно утро. Субботнее, к сожалению.
Никаких обходов, никаких докторов. Тишина, покой. Из особенного расположения тетя Мотя позволила Сене вымыть полы в коридоре и в палате. «У нас хорошо лечат, - подбодрила она упавшего духом геолога. - Вернешься домой практически здоровым.» И без перехода похвасталась: «Твой иностранец опять звонил. Ну, никак не отстанет. Ту ман патинки! Ту ман патинки! Ты что за такое открытие сделал, змей, что тебя сразу к нам?»
Сеня отнекиваться не стал.
В конце концов, решил он, тетя Мотя тоже однажды может оказаться в эпицентре какого-нибудь ужасного землетрясения. Так почему ей не знать самого надежного способа защиты?
Пораженная рассказом тетя Мотя пустила по столу большую эмалированную кружку с горячим чаем, и, когда дымящаяся кружка стала падать, зачарованно выдохнула: «Бре-е-ежнев… жеребец!»
Но кружка упала на пол и чай разлился.
- Ну, ты змей! - обиделась тетя Мотя. - С тобой точно в дурдом угодишь. Сиди, пока не распорядятся.
К счастью, упорный литовец Римас Страздис дозвонился до влиятельных московских друзей, а потом и до далекого Учкудука.
Хорошенько подумав, начальство здраво решило: зачем России еще один псих? Уж пусть лучше сидит себе в пустыне на краю государства.
И отправили Сеню Шустова обратно в Учкудук, взяв с него строгую подписку нигде никому ни слова не упоминать о своем открытии.
Анатолий ШАЛИН, Новосибирск
Райская жизнь
— Планета, как планета, — пробормотал Федор Левушкин, нагнувшись к экрану внешнего обзора. — Пять материков. Чертова уйма воды. Есть горы, есть реки, кое-где озера. Облачность умеренная. Растительность довольно захудалая, пустыни, ледники. Не понимаю, что ты в ней нашел?
Планетолог звездолета "Ласточка" Роман Птицын в изумлении посмотрел на своего командира.
— То есть как это, что нашел? Ты что — ничего не видишь? Планета должна иметь цивилизацию. Посмотри еще раз анализы проб атмосферы: загрязненность на два порядка превышает норму для данного типа планет! А вот карта замеров радиоактивности! Нет, ты только взгляни! — упрашивал Роман, перелистывая папку с материалами о планете. — Только посмотри!
— Не буду я ничего смотреть! — сказал Левушкин упрямо. — Оставь свои зеленые фантазии при себе. Все эти телячьи восторги по поводу следов высокоразвитых цивилизаций я выслушивал десятки раз, и поверь моему опыту, после проверки все это оказывалось лишь редкой комбинацией естественных условий. А на эту планету и смотреть-то противно! При такой убогой растительности существование высших форм животного мира вызывает определенные сомнения, не говоря уже о цивилизациях. И вообще, покажи мне на поверхности планеты хоть одно искусственное сооружение. Пусть не город, пусть хотя бы какой-то знак! Хоть что-то непонятное!
— Но анализы...
— Это не доказательство. У меня серьезная экспедиция! Планы разработаны Управлением, утверждены Министерством галактических исследований — и отступать от них я не намерен. Еще сутки покрутимся вокруг планеты, проведем двойное зондирование и перелетаем к следующей. В этой системе почти полсотни крупных планет, и если на каждую высаживаться, мы здесь до конца квартала застрянем.
— Это уже бюрократизм, капитан, — ехидно заметил Роман. — А если завтра после зондирования у меня будут доказательства? Что тогда?
— Вот тогда и приходи ко мне со своими доказательствами. Впрочем, это маловероятно. Кстати, я приказал проверить эфир, но учти, никаких сигналов от высокоразвитых цивилизаций пока поймано не было.
— Учту! — буркнул Роман, и в душе проклиная несговорчивость Левушкина, направился в лабораторию.
"Куда он спешит, — негодовал Роман. — Топливо есть, почему бы и не высадиться на планету, изучить все на месте!" Интуиция планетолога подсказывала: планета, вокруг которой уже Вторые сутки крутился звездолет, должна иметь цивилизацию.
— Вот чем угодно клянусь — есть цивилизация! Но разве ему докажешь? — бормотал Роман.
Однако в этот раз судьба сжалилась над Романом. В коридоре сразу за дверью рубки он столкнулся со штурманом Геннадием Куцом. Куц с озабоченным видом вышагивал по коридору, сжимая под мышкой рулон каких-то снимков.
— Старик у себя? — мрачно спросил он Романа и, не дожидаясь ответа, добавил: — Кстати, ты мне тоже нужен. Пошли!
— Спасибо, я только что от него, с меня хватит!
— Ничего, лишний раз лицезреть начальство всегда полезно, — резонно ответил Куц, вталкивая Романа в рубку и вываливая на стол перед Левушкиным груду фотографий.
— У меня здесь, братцы, какая-то ерунда проступает, — сказал Куц, — надо бы разобраться, Федя.
— Ну, что еще? — недовольно прогудел Левушкин, придвигая к себе фотографии. — Так... Это в рентгеновских лучах... А это? Магнитные поля? Любопытно!
И капитан вместе со штурманом принялись сортировать фотографии. Явно не доверяя снимкам, Левушкин, тем не менее, вдруг зафыркал, стал почесывать у себя за ухом, что являлось у него признаком некоторого волнения и даже растерянности.
Роман тоже, склонился над фотографиями. Снимки были яркими, пестрыми и, как обычно, малопонятными.
От обилия цветных полос и пятен у Романа зарябило в глазах. Минуту он старательно всматривался в фотографии, пытаясь сообразить, что так смущает штурмана и капитана, и вдруг заметил несколько прямоугольничков.
— Города! — восхищенно прошептал Роман. — Я говорю, города под слоем песка.
Левушкин недоуменно поднял голову.
— Какие еще города?
— Он не туда смотрит, — добродушно пояснил Куц. — Ты, Роман, смотри ближе к экватору. Города твои очень смахивают на дефекты печати, впрочем, и без них вопросов хватает...
— Хм! — фыркнул Левушкин. — И это мой лучший планетолог! Ты что, все еще ничего не видишь?
— Да все я вижу, — смутился Роман, и в следующий момент действительно увидел...
Через все фотографии, почти по экватору планеты проходила тонкая, темная черточка.
— Кольцо! — прошептал Роман. — Что это, капитан?
— Этот вопрос скорее тебе надо задать, — небрежно бросил Куц.
Левушкин озабоченно взглянул на своих помощников, на фотографии...
— Да, вопрос... Кажется, есть основания для высадки. Придется поковырять планетку основательнее. — Левушкин посмотрел на сияющие лица штурмана и планетолога. — Чему радуетесь? Опять из графика работ вылетим. Вам только подавай тайны, а мне потом в Управлении одному отдуваться. Геннадий, ответственным за высадку назначаю тебя, но запомни, если ты опять мне катер утопишь в каком-нибудь болоте, до конца экспедиции и полетам не допущу!
— Мог бы и не напоминать, — угрюмо процедил Куц, с достоинством разворачиваясь, и направляясь к выходу из каюты.
— А ты, Роман, поосторожнее со всеми этими цивилизациями! Чтобы строго в рамках инструкций и никакой отсебятины.
— Помилуй, Федор, когда это было, чтобы мы нарушали! Мои орлы каждый вечер перед сном "Технику Безопасности" и "Общий Космический Устав" повторяют.
Левушкин сморщился, словно услышал что-то очень нехорошее:
— Сказки про устав в Управлении рассказывай, там в них скорее поверят, а из меня этим слезу не вышибешь. Можешь идти!
2
Посадка прошла успешно.
— Как на перину шлепнулись, — улыбнулся Геннадий, когда катер мягко коснулся почвы планеты. — Вообще, высаживаться в пустынной местности — одно удовольствие, — добавил он, обращаясь к Роману. — Это тебе не болота Джики, которую капитан, я чувствую, будет мне припоминать еще долго. И это не джунгли Адрии. Здесь все просто. Поправка на ветер, поправка на магнитное поле планеты... Катер может посадить даже ребенок. Посмотри, кстати, какая точность — прямо в заданный квадрат.
Роман и два его помощника: Алексей и Виктор — прильнули к иллюминаторам.
Геннадий уже раздвинул шторки и разочарованным взорам исследователей открылись бесконечные пески.
— А где же это ваше загадочное кольцо? — спросил Виктор, вглядываясь в кромку горизонта.
Геннадий лениво зевнул.
— Кольцо, мой милый, надо полагать, под песками.
Метрах в ста под ними. Вам еще, боюсь, предстоит его откапывать.
Перспектива рыться в песке, очевидно, мало устраивала исследователей.
Заметив, как вытянулись лица у его подопечных, Роман снисходительно улыбнулся:
— Штурман шутит, братцы. Не надо паники. Сейчас вытащим вездеход и прокатимся вдоль колечка. Где-нибудь оно обязательно вылезет на поверхность. Все бы тебе, Геннадий, парней пугать. Кстати, нашим автоматам прорыть шахту в здешних песках не очень сложно. Только мы на этом потеряем дня три, а результаты, скорее всего, будут более чем сомнительны. Надо искать открытые выходы кольца.
— Об этом я и без тебя догадываюсь, — несколько обиженно протянул Геннадий. — Лучше вытащи наружу датчики. Надо бы уточнить параметры вашей диковинки. И вообще, поторапливайтесь. Не забывайте, что капитан отвалил нам только неделю на решение всех местных кроссвордов, а это, как ни верти, маловато.
— Обычное Федино скупердяйство, — пожал плечами Роман, уходя вслед за своими ребятами в грузовой отсек.
Спустя час группа планетологов уже занимала места в вездеходе. Геннадий сел в кресло водителя.
Легкий скоростной вездеход был рассчитан на экипаж из четырех человек, двух тяжелых роботов и одну тонну груза. Скорость по ровной местности на планетах земного типа машина могла развивать до ста пятидесяти километров в час. Издали вездеходы этой марки напоминали огромное блестящее насекомое, и астронавты между собой называли их "тараканами".
Группа высадки вместе с пилотом катера, функции которого выполнял Геннадий, состояла из четырех человек. В первую поездку по планете отправились трое.
Виктора оставили в катере: поддерживать связь со звездолетом и готовить роботов и аппаратуру к работе.
По мнению Виктора, это была совершенно излишняя предосторожность.
— Постороннему, — рассуждал он, — в катер не проникнуть. Роботы со своими задачами справятся сами, а связь со звездолетом можно поддерживать напрямую из вездехода.
Геннадий и Роман вполне сочувствовали Виктору, но жалобы практиканта, мало их трогали.
— Все верно, — ответил Роман. — Успокойся и выполняй задание. Я только вчера хвастался перед капитаном, что вы знаете все пункты и положения устава.
— Да, товарищ практикант, — поддержал планетолога штурман, — он за вас поручился. Я тому свидетель. Никаких нарушений ТБ и ОКУ быть не должно. Старик и нас и вас в порошок сотрет. Ну-ка! Кто помнит, что в Общем Космическом Уставе об аналогичных ситуациях говорится? Неужели никто не помнит? — Я помню, — неохотно отозвался Алексей, самый прилежный из Ромкиных практикантов. — При высадке на неизученную планету один человек должен находиться в планетолете и, по возможности, не покидать его, поддерживая связь со звездолетом и группами исследователей. Кажется, так?
— Более-менее удовлетворительно, — кивнул Геннадий, включая автоматику вездехода. — А ты, малыш, — сказал он Виктору, — наблюдай за нами через экраны. И смотри — не засни!
Уже больше часа мчался вездеход по оранжевым пескам планеты. Где-то в глубине под толстым слоем грунта проходила непонятная полоса кольца. Над поверхностью песков никаких намеков на загадочные сооружения пока не обнаруживалось.
Алексей уже начинал клевать носом от однообразия пустыни и непрерывного, ритмичного мелькания металлических ног вездехода.
— А неплохо работает "Таракан", — вполголоса говорил штурман Роману. — Уже больше восьмидесяти километров отмахали.
— И все песочек, песочек... — тоскливо отвечал Роман. — Ты бы, Гена, хоть анекдот какой вспомнил, а то ведь заснем.
— Это точно, заснем. — Геннадий оглянулся на дремавшего на заднем сиденье Алексея. — Твоя гвардия уже посапывает. Представляешь, какая будет хохмочка, если мы на <Таракане> вокруг планетки прокатимся и никаких намеков на колечко не обнаружим. Проспим все наши цивилизации.
— Ну, автоматы-то зарегистрируют все, чего мы не заметим. На звездолете потом разберемся.
— Разбираться всегда лучше на месте. А за "потом" из меня капитан душу вынет.
— Это верно, — сказал Роман, лениво оглядывая горизонт. — Левушкин свирепеет день ото дня. Не представляю, что будет, когда его произведут в адмиралы и доверят эскадру.
— Боюсь, до адмирала Федору еще далеко, а вот новый звездолет ему обещали дать уже в следующем квартале. Теперь понимаешь, почему он так спешит на базу?
— Ах, вон оно что! Опасается, значит, как бы корабль другие не перехватили. Ну, ну!
В таком духе друзья беседовали еще несколько минут, как вдруг впереди, прямо по курсу вездехода, выглянула из-за барханов непонятная черная точка.
Геннадий первым заметил ее на горизонте.
— Огромный камень или выступ скалы, — предположил он. — Правда, для такой ровной, пустынной местности, для этого оранжевого песочка черные скалы вроде бы не характерны!
— Это еще надо доказать, — пробормотал Роман, включая экран дальнего обзора.
На экране замелькали оранжевые пятна песков, на какую-то долю секунды появился черный, весь в трещинах треугольник скалы, и Роман даже подпрыгнул от радости, Ого! — восторженно запыхтел он. — Да ведь это искусственное сооружение!
Геннадий скептически хмыкнул и полез рукой под сиденье за своим биноклем, который предпочитал всем системам электронного наблюдения.
Роман тут же вцепился в бинокль и уже не отрывал взгляда от линии горизонта.
— Оно! — гудел он, облизывая пересохшие от волнения губы. — Я был прав! Следы загадочной цивилизации! Какая правильность линий! Напоминает по форме усеченную пирамиду. Проклятый ветер, из-за тучи песка плохо видно. Гена, это наш триумф! Старик на орбите умрет от зависти.
— Дай посмотреть!
— Успеешь! Лучше увеличь скорость "Таракана". Я умираю от любопытства.
Геннадий улыбнулся восторгам друга и поставил переключатель скоростей на максимум. Впоследствии он утверждал, что только благодаря этому увеличению скорости они преждевременно не умерли от своего любопытства.
Скорость вездехода достигла ста пятидесяти километров в час. Пирамида быстро приближалась и вырастала из-за кромки песков все выше и выше. Когда до нее оставалось не больше трех километров, под вездеходом неожиданно что-то оглушительно ухнуло, вверх взметнулась стена песка. "Таракан" подпрыгнул, накренился на правый бок, но, по инерции продолжая движение, пролетел вперед еще сколько-то десятков метров. И вновь под ним дважды оглушительно хлопнуло. И дважды вездеход подпрыгивал и, переваливаясь с одного бока на другой, пролетел по песку добрую сотню метров, прежде чем сработала система блокировки, автоводитель выключил двигатели и "Таракан" уткнулся носом в песок.
Экипаж вездехода к этому времени находился в бессознательном состоянии.
3
Первым пришел в себя Алексей. Поскольку серия взрывов застигла его спящим, он долго не мог сообразить, что произошло и почему он оказался зажат между сиденьями головой вниз. В то же время руководитель, Роман Евгеньевич, с шикарным пунцовым синяком под глазом (последствия работы с биноклем) и блаженной улыбкой на устах лежал на переднем сиденье без всяких признаков активной деятельности.
Штурман же вообще оказался под панелью управления, причем левая рука его была столь неестественно вывернута, что можно было сразу определить — вывих.
Только после того, как Алексею удалось выбраться из-за сидений и растормошить руководителей, положение стало понемногу проясняться.
Сосчитав синяки, вправив штурману вывихнутую руку, а также обнаружив, что все трое, очевидно, из-за всех этих проклятых хлопков почти оглохли, друзья стали разбираться в случившемся.
Признаться, прохрипел Роман, — я чувствую себя не лучше, чем цыпленок, которого пропустили через мясорубку.
— Да, — поддержал планетолога штурман, — такое чувство, словно тобою долго и с большим усердием играли в футбол. Головы у всех целы?
— Наружная обшивка, кажется, пострадала незначительно, успокоил Геннадия Алексей. — А вот за внутреннее содержание я бы не поручился. Например, я не помню и не понимаю, что, собственно, произошло.
— Ха! — сказал Геннадий. — Еще бы! Ты похрапывал всю дорогу. А у тебя, Роман, какие соображения?
— Не знаю. Это не землетрясение и не извержение вулкана, но что-то близкое к тому.
— Да, в общем, тайна, покрытая мраком, — подвел итоги штурман. — Придется нам выползти из вездехода и осмотреть его. У меня есть веские основания полагать, что если бы не наши скафандры легкой защиты и не эта герметичная тележка, принявшая на себя основные удары, нашему капитану пришлось бы сочинять некрологи для одного из ближайших номеров "Космического обозрения".
Снаружи корпус вездехода пестрел многочисленными вмятинами и разрывами термопластика. В носовой части сияли две особенно крупные пробоины с рваными, потрескавшимися краями и застывшими потеками термоизоляции.
— Эти две, похоже, сквозные, — сказал Алексей.
— Если задет двигатель, можем остаться без машины, — добавил Роман.
Геннадий молча кивнул, взгляд его обратился к лапам вездехода. Из шести механических ног "Таракана" повреждены были четыре, причем две передние исковерканы безнадежно.
— Что это было? — спросил Алексей.
Роман пожал плечами.
— Я с подобным сталкиваюсь впервые. Если бы это произошло на орбите или в межзвездном пространстве, я бы подумал, что мы попали в метеоритный поток. А здесь? Вулканическая деятельность? Что-то не очень похоже.
— Скорее, проявление каких-то неизвестных нам свойств кольца, — вставил Алексей.
Геннадий с Романом переглянулись. Черная громада пирамиды показалась им еще загадочнее, и было в ней теперь что-то зловещее.
Штурман посмотрел на искореженный вездеход. Затем взгляд его пробежал по цепочке воронок, как бы отмечавших в песках последние сотни метров пройденного машиной пути.
— Поразительно! Когда-то я читал о подобном, но предположить, что такое произойдет с нами... Брр! Немыслимо!
— У тебя появились догадки1 — спросил Роман. — Говори!
— Минное поле!
— Бред!
Геннадий пожал плечами:
— Найди другое объяснение!
— Позвольте, — вмешался Алексей, — о чем вы говорите? Что за минное поле? Откуда?
— В самом деле, — вставил Роман. — Понятие-то замшелое, средневековое, наверное.
— Возможно, — согласился. штурман, — но рассуждать об этом сейчас некогда. Алексей, проверь, есть ли связь с катером? Надо обо всем сообщить Виктору и на звездолет.
— Нет связи, — хмуро сказал Роман. — Я уже проверял. Приемопередатчик разбит.
— Чини! — бодро заявил Геннадий, решительно открывая дверцу грузового отсека. — Роботы вроде целы. Инструменты есть. Начинаем трудиться.
— Постой, а пирамида? — возразил Роман. — С ней как быть? Времени мало!
— Пирамида не убежит! — возразил Геннадий, вытаскивая из отсека инструменты.
Роман с Алексеем переглянулись и с любопытством посмотрели в сторону загадочного сооружения. А Геннадий вдруг беспокойно завертел головой и прислушался.
Из песков вокруг исходил неясный, скрежещущий шорох. Штурману звук не понравился, явление это вовсе не походило на обычное завывание ветра в барханах.
— Вы ничего не слышите? — обратился он к товарищам.
Скрипит что-то! — откликнулся Алексей.
— Смотрите! Пески в двадцати метрах от вездехода заходили волнами, вздулись шапкой и из них выплыл металлический шар двухметрового диаметра.
Стальная скорлупа шара, изрядно помятая и проржавевшая местами, с треском распалась на три створки. Взглядам пораженных исследователей открылось странное сооружение, напоминающее бронированного паука с четырьмя металлическими лапами, двумя парами бегающих светящихся глаз, расположенных у верхушки панциря, и метровой длины стальной трубой, установленной вертикально.
В следующее мгновение глаза паука замерли, направленные на людей у вездехода, а труба вдруг пришла в движение и стала медленно опускаться, нацеливаясь на вездеход.
Роман сразу сообразил, что произойдет через несколько секунд, и почувствовал нехороший холодок в спине.
— Ложись! крикнул Геннадий, хлопая дверцей отсека.
Алексей и Роман бухнулись в песок.
"Чего он? — мелькнуло в сознании Романа. — Ясно же, не поможет!" На этом размышления планетолога были прерваны.
Над головами астронавтов сверкнула молния. Взрыв получился довольно сильным. Когда Роман отважился открыть глаза, он увидел склонившегося над собой Алексея. Штурман стоял в стороне и с печалью во взоре рассматривал воронку трехметровой ширины и разбросанные вокруг нее куски электронного оборудования — останки механического паука. В левой руке штурман держал продолговатый конический предмет, в котором без труда узнавалась обычная лазерная дрель.
— Так это твоя работа? — прокряхтел Роман, с трудом приподнимаясь на локтях.
— Моя! — сознался Геннадий и заботливо поинтересовался: — Осколками никого не задело? Нет! Тогда всем в машину, быстро!
— Я все же не понимаю... — начал было Алексей.
— Когда поймешь — поздно будет! — сердито буркнул штурман, подталкивая друзей и влезая за ними в вездеход. — Быстрее! Быстрее! Вы что, все еще ничего не видите?
Роман оглянулся. Пески вновь пришли в движение. Точно чудовищные механические цветы, на поверхности планеты один за другим появлялись стальные лопающиеся бутоны разного диаметра и пушки электронных снайперов одна за другой поворачивались в сторону вездехода.
Геннадий встал у приоткрытого люка и, включив дрель, поводил стволом из стороны в сторону, пробивая лучом аккуратные оплавленные отверстия в панцирях кибернетических чудовищ.
— Великолепный гербарий можно собрать из этих милых растений! — выкрикивал он в промежутках между взрывами. — Жаль, что мы имеем дело с такими хрупкими созданиями. Ромка, найди под сиденьем импульсный излучатель и посмотри: не проросло ли у нас что-нибудь с левого борта. Мне отсюда плохо видно.
Пока Роман лихорадочно шарил руками под сиденьями и вытаскивал из чехла излучатель, Алексей осмотрел пески с левой стороны от вездехода.
— Здесь все чисто, шаров нет! — с явным облегчением доложил он штурману.
— Отлично! — обернулся Геннадий. — У меня тоже все кончились. Только не знаю, надолго ли? Энергии у моего инструмента маловато осталось. Алексей, слазь в грузовой отсек и принеси запасные батареи, а ты, Роман, собери все наше лучевое оружие в кучу. Вообще, собери все, что может пригодиться в таком идиотском положении.
— Хорошо! — откликнулся Алексей, ныряя в грузовой отсек.
Через три минуты рядом со штурманом появилось самое разное оборудование и множество батареек различного вида и размеров.
— Батарейки, как обычно, любые, кроме тех, которые требуются, — подвел итоги Геннадий. — Что еще имеем?
— Один лучевой пистолет, — уныло перечислял Роман, — к нему пять генерирующих кристаллов. Один запасной излучатель, к нему...
— Почему один? У нас был полный комплект, — вопрошал Геннадий. — Четыре штуки!
— Видимо, в планетолете оставили, — предположил Роман. — Как еще эти не забыли...
— Да. Техника безопасности — ничего не скажешь!
— Так ведь совершенно мертвая планета! Кто же мог подумать? В самом лучшем случае мы рассчитывали обнаружить здесь только развалины...
— Чьи развалины? — ехидно поинтересовался Геннадий. — Нашего вездехода? Их здесь когда-нибудь обнаружат — это уж точно! Растяпы! И я тоже хорош! Если уцелеем, подам в отставку — мне теперь Левушкину в глаза стыдно смотреть!
— Да, но ведь, кроме кольца... — оправдывался Роман, — мы на планете не нашли ничего загадочного! Ты же сам смотрел снимки!
— Кольцо... — Геннадий задумался и посмотрел в иллюминатор. — Расположение воронок и остатков шаров никому ничего не напоминает?
Роман пожал плечами.
— Полукруг. Ясно, что на вездеход отреагировали те кибернетические установки, в зону действия которых мы въехали. Очевидно, все эти электронные пауки охраняют подступы к пирамиде. Пирамида — выход кольца на поверхность планеты, в этом я уверен. Правда, трудно понять, зачем хозяевам планеты понадобились все эти ухищрения?
— Так ясно же! Важный объект. Охраняется от посторонних, — сказал Алексей.
— Вот это и странно, — сказал Геннадий. — Кроме нас, на планете посторонних, похоже, нет. Планета-то почти сплошная пустыня. Покажите мне, где здесь посторонние? И хозяев-то не видно!
— Это сейчас планета пустынна, — сказал Роман. — Уверен, эти электронные снайперы, с которыми нам пришлось столкнуться, ждали нашего появления не одно столетие. В те времена, когда их установили, планета, наверное, выглядела иначе.
— Ну, нам от этого не легче! — сказал Алексей. — Что теперь делать? Вездеход изуродован. По пустыне пешком далеко не уйдешь — какая-нибудь гадость вылезет и подстрелит. Связи с Виктором нет. До пирамиды еще километра три, не меньше. Остается ждать, когда Виктор сообразит, что с нами не все в порядке, и сам прилетит сюда.
Штурман усмехнулся:
— Нет, Алексей, твои рассуждения хороши для первого курса школы. А на этой планетке за них тебе большая двойка. Почему? Сейчас объясню. Я не знаю, кто придумывал прелести, с которыми нам довелось познакомиться, но задумано все очень обстоятельно. По моим прикидкам, если бы все эти стреляющие и взрывающиеся роботы не разрегулировались от времени, не проржавели, нас бы уже не было в живых. Ты, Роман, прав, если бы не те столетия, которые прошли с момента изготовления роботов, если бы их двигательные механизмы так основательно не заклинивало от высохшей смазки, электронные паучки разделались бы с нами в два счета. Я к чему все это? Мы передвигались по поверхности планеты и были остановлены. Перед планетолетом, как только Виктор полетит нас выручать, возникнут те же препятствия. Здесь должна существовать противовоздушная оборона.
— Скорее всего так, — согласился Алексей. — Не говоря о том, что, как только катер опустится на песок рядом с вездеходом, вокруг него в радиусе двухсот — трехсот метров начнут прорастать уже знакомые нам цветочки с паучками.
— Это пустяки! С пауками, пока есть заряды, как-нибудь справимся, — сказал Геннадий. — Я боюсь, что по такому крупному сооружению, как планетолет, сработает автоматика посильнее.
— Ракеты? — догадался Алексей.
— Да, и возможно, с очень крупным зарядом. Нет, ждать помощи от Виктора и от звездолета опасно. Можем погубить и себя и товарищей. Это пассивная оборона. Раз мы привели в действие эту автоматику, она будет работать, пока ее не остановишь или пока она — не выполнит свою задачу — не уничтожит нас. Электронные пауки задачу не выполнили. У меня сильное подозрение, что где-то, — Геннадий задумчиво посмотрел в сторону пирамиды, — уже пришли в движение механизмы, которые вскоре доберутся до нас.
— Хорошенькие перспективы! — Роман вытер ладонью пот со лба. — Я начинаю жалеть, что не послушался капитана. Он правильно советовал — не задерживаться у этой планеты.
— Что сделано — то сделано. О том вздыхать поздновато. Думать надо, как отсюда живыми выбраться? — Геннадий с неодобрением посмотрел на вытянувшиеся лица Алексея и Романа. — Э! Вы. него носы повесили?
— Выхода не видим, — ответил Алексей.
— Выхода они не видят! — усмехнулся Геннадий. — А вход видите?
— По-моему, шутить не время, — сказал Роман.
— А я -не шучу, У нас единственный выход — это найти вход в ту пирамиду, что торчит на горизонте.
— Как? — возмутился Роман. — Ты же сам говорил, что пирамида не убежит, надо чинить вездеход!
— Говорил, — согласился Геннадий, — но обстановка изменилась. Теперь, я думаю, надо быстрее добраться до пирамиды.
— Но почему? — спросил Алексей. — И как мы до нее доберемся?
— Надо добраться! Скорее всего где-то в недрах этого сооружения и находится автоматическая система, управляющая шариками, пауками и прочими оборонительными и наступательными средствами. Если мы выключим автоматику до появления катера и раньше, чем нас растерзает электронное зверье, то можно будет считать, что отделались легким испугом.
— Да, наверное, это лучший выход, — сказал Роман. — Но возникают некоторые вопросы...
— Вопросов много, — согласился Геннадий. — Во-первых, у входа в пирамиду нас могут встретить отнюдь не хлебом-солью. Если вездеходу удалось проскочить один минный пояс, если нам, удалось ликвидировать ближайших электронных снайперов, то это не значит, что на подходах к пирамиде мы не натолкнемся на другие мины и на другую череподробительную автоматику. Во-вторых, кибернетическую систему обороны отключить, возможно, не так просто, как мы себе воображаем. В-третьих, мы просто многого не знаем, могут возникнуть еще какие-то сложности. Но это единственное, что нам остается. Чем быстрее мы доберемся до пирамиды, тем лучше.
— Ты прав, — согласился Роман, — но ты, Гена, не сказал, как до нее добраться? Не пешком же топать по этим пескам? Мы и сотни шагов не отойдем от вездехода, как нас благополучно похоронят.
— Роман, я тебя не узнаю, — сказал Геннадий. — У нас в багажнике два робота. Оба исправны. Первого пустим с импульсным генератором вперед. Пусть дорогу расчищает. Второй будет прикрывать. Только так. Техника против техники. Мы же пойдем пешком, именно пешком, ножками. Если повезет, за час, другой, доберемся до пирамидки. Даже если будут задержки, у нас есть часов шесть до наступления ночи. Конечно, трудно, попотеть придется.
— У меня возражений нет, — сказал Роман, — а ты, Алексей, что думаешь?
— С вездеходом что будет? — спросил Алексей. — Его же чинить надо.
— Вездеход придется бросить. — Геннадий взглянул на сваленное на сиденьях оружие и оборудование. — Самое ценное, продукты и оружие, грузим на роботов и на себя. И быстрее. Больше никаких разговоров. Итак, тучки собираются.
— Какие тучки? — удивился Роман, но проследив за взглядом штурмана, замер: с правого борта вездехода от горизонта двигались черные точки. Точек было очень много — несколько тысяч.
— С левого борта такая же картина, — сказал Алексей. — Похоже, мы не успеем... Интересно, что это? Геннадий посмотрел себе под ноги, достал из-под сиденья бинокль и передал Алексею.
— Изучать потом будешь, а пока помоги настроить роботов. Быстрее, дремать некогда. Роман, заряди наши пушки. Пошевеливайтесь, грузи ящики с продуктами.
Алексей все же не выдержал и секунды две рассматривал движущиеся точки в бинокль, затем с удвоенным пылом стал грузить продукты и оборудование на роботов.
— Ну, Лешенька, — полюбопытствовал штурман, — что ты там узрил?
— По-моему, похоже на танки. С юга и с севера прут.
— А у пирамиды что-нибудь движется?
— Нет, пока не видел.
— Тогда шевелись, наблюдать потом будешь! Если бы днем раньше штурману кто-нибудь сказал, что можно отрегулировать и задать программы двум тяжелым роботам за четыре минуты, Геннадий бы усомнился. Но все манипуляции с роботами были проделаны именно за четыре минуты. На пятой минуте первый робот уже шагал в направлении пирамиды. За ним, выдерживая дистанцию в двести метров, спешили друзья. Геннадий впереди, за ним Алексей с Романом, а за ними в сотне метров второй робот.
Роман явно нервничал, подгонял Алексея и Геннадия:
— Быстрее, ребята, быстрее! Я еще Землю повидать хочу!
Алексей выглядел достаточно бледно, но храбрился, находил в себе силы не оглядываться поминутно на приближающиеся машины, Геннадий в основном смотрел вперед, но изредка поглядывал и по сторонам.
— Странно, — бормотал он, кивая в направлении ползущих вдалеке машин. — Думаю, мы уже в пределах досягаемости их орудий. Если эти чучела догадаются сделать хоть один залп — будет очень обидно.
— Может, упредить! — с надеждой спросил Алексей.
Штурман покачал головой и с некоторой жалостью посмотрел на практиканта.
— Тебя считать научили? Если научили, то прикинь расстояние, количество агрегатов, которые маячат справа и слева, и сравни с хилыми силенками наших излучателей. Нет, — вздохнул штурман, — пошуметь не придется. Надо тихо и, по возможности, деликатно уносить ноги.
4
Правда, деликатно унести ноги не удалось. Не прошли они и трех сотен метров по направлению к пирамиде, в уши ударил пронзительный режущий свист.
— Ложись! — уже привычно скомандовал штурман.
— Приехали, — пробормотал Роман, падая на раскаленный песок, — начинается.
"На этот раз нам, видимо, не увернуться", — подумал Алексей, подползая к Роману. Он хотел спросить, что теперь делать, но заметил краем глаза, что штурман, старательно прижимаясь к пескам, наводит излучатель на южную колонну, и решил, что ему следует целить в северную.
И тут захлопали частые отдаленные взрывы. В первое мгновение чисто инстинктивно астронавты прижались к пескам, стараясь не поднимать голов, но затем Геннадий привстал, поправил сбившийся на бок шлем, и с удивлением всмотрелся в происходящее на горизонте.
— Вот это фокус! — прошептал он, когда взрывы стихли. — Похоже, парни, нам опять повезло. Эй, лежебоки, подъем! — крикнул он вжавшимся в песок приятелям, затем, не отрывая взгляда от горизонта, вынул из футляра бинокль и поднес к глазам.
— Так я и думал, — провозгласил Геннадий через минуту. — Такое, кажется, имело место только с бароном Мюнхгаузеном.
— Что именно? — прошептал слегка оглушенный Роман, вытряхивая из ушей и шлема песок.
Алексей озадаченно осмотрелся и достал свой бинокль. В южном и северном направлениях, там, где еще пять минут назад двигались тысячи машин, теперь поднимались к небу факелы бурого пламени и вились черные столбы дыма.
Хорош концерт, — пробормотал Роман, — выходит, эти штучки друг друга ухлопали.
— Меня такой конец игры вполне устраивает, — сказал Геннадий. — Какая мы для них добыча? Три козявки и две жестянки. Когда на горизонте тысячи сверкающих машин, как тут не дать по ним пару залпов? Какой же боевой кибернетический самострел устоит против этого?
— Да, но они же уничтожили сами себя! — сказал Алексей.
— Видимо, не сработала система "свой — чужой", — высказал предположение Роман. — Приняли своих за врагов. Хотя... как такое могло произойти?
— Могло! На этой планете, я полагаю, еще и не такая глупость бывала, — сказал Геннадий. — Это подтверждает наши догадки о том, что мы столкнулись с очень древними сооружениями.
Геннадий посмотрел на пирамиду, затем перевел взгляд на лежащего впереди грузового робота и невесело хмыкнул:
— Рано мы радовались. Роботов-то наших они искрошили мимоходом.
— Да, — подтвердил Алексей, оборачиваясь назад. — Разнесли этак между делом вдребезги. И кстати, вездеход тоже.
Все обернулись.
На месте вездехода догорала искореженная груда пластика и металла.
У астронавтов, еще полчаса назад уютно сидевших в кабине, вырвался горестный вздох.
Роман схватился за свой шлем двумя руками.
— Все мои инструменты, образцы, приборы!
— Нашел о чем жалеть! — Геннадий повернулся к Алексею. — Ты продукты укладывал? У нас в рюкзаках за плечами что-нибудь лежит?
Алексей смутился:
— Самое необходимое. На сутки, не больше.
— Печально. Что ж, потерпим. Единственное, что остается, — бежать к пирамиде. От зноя можно укрыться где-нибудь в ее тени. А там... — Геннадий махнул рукой. — Думаю, Виктор уже поднял тревогу. Постараемся отключить автоматику и будем ждать помощи. Левушкин, что-нибудь придумает, вытащит нас из этого пекла. Главное, держаться. А теперь носы повыше и вперед. Осталось совсем ничего, два километра каких-то, — и штурман, проваливаясь по щиколотку в песок, зашагал к пирамиде.
5
У подножия пирамиды, как и везде на этой странной планете, царило запустение. Завывал ветер в древних стенах, перекатывался песок, вдали, у горизонта, все еще догорали остатки машин.
Впереди, где-то над головами астронавтов чернело овальное отверстие входа в пирамиду.
По выщербленным, занесенным песком ступенькам добраться до этого входа было не очень сложно, но Геннадий не торопил спутников, а еще раз придирчиво осмотрел в бинокль каждую ступеньку каменной лестницы, проверил исправность излучателей и лишь потом сказал:
— Всем троим нам внутри делать нечего! Что там — неизвестно. Со мной пойдет Роман, а ты, Алексей, займи позицию у входа. Я уверен, Виктор уже сообщил о потере связи с вездеходом на корабль. Вероятно, там подняли тревогу и ищут нас с орбиты. Вот-вот появится катер. Твоя задача сигналами предупредить Виктора об опасности, а мы постараемся разрушить или блокировать автоматику пирамиды.
Алексей быстро сообразил, что его, как в свое время и Виктора, оттирают в сторону. Штурман с планетологом львиную долю трудностей и опасности стремятся взять на себя. Хотя поведение руководителей было вполне обосновано, Алексея подобная опека задела.
— Я не могу оставить вас! — попытался он протестовать. Подумайте, как я себя буду чувствовать, если там с вами что-нибудь случится? — Чувствовать будешь прекрасно, будешь чувствовать, что выполнил приказ! отрезал Геннадий. — И без разговоров! Ясно! Тебе поручают прикрывать нас, дежурить у входа! Главное, не усни и не проспи катер! Запомни! Какие бы звуки из пирамиды ни доносились, свой пост не покидай до нашего возвращения или до подхода катера. Ясно?
— Вполне, — вздохнул Алексей, провожая взглядом друзей, уходивших в черный провал пирамиды.
Геннадий подобрал кусок известняка и сунул его в руку Роману:
— Стрелками отмечай на стенах наш путь. Как бы не заблудиться...
— Да, — согласился Роман, — сооруженьице, похоже, капитальное.
Внутри пирамиды оказалось так же душно и жарко, как и снаружи.
— Ничего удивительного, — сказал Роман, когда штурман удивился затхлости и раскаленности воздуха. — Вход высоко над песками. Горячий воздух проникает в галереи. Дальше должно быть прохладнее. Надо двигаться, пока еще наши фонарики светят.
И они долго петляли по темным коридорам, по засыпанным песком и пылью переходам, опускались и поднимались по узким каменным лестницам. Везде их встречала темнота, скрип песка под ногами и душный спертый воздух.
Порой на стенах попадались полустертые надписи, рисунки, стрелки, линии. Роман с любопытством всматривался в них, но более целеустремленный Геннадий одергивал друга.
— Некогда разглядывать! Мы не в Третьяковке! Забыл, зачем пришли? Шагай быстрее! И они двигались дальше.
В одном из переходов пол под планетологом неожиданно наклонился. Роман ощутил, что катится по какому-то скользкому желобу вниз в темноту.
— Падаю? — только и успел он предупредить Геннадия об опасности.
В ответ донеслось:
— Я сейчас!
В следующее мгновение фонарик Романа ударился о выступ стены и погас. Желоб становился все более пологим, скольжение замедлилось и вдруг...
Роман ощутил, как его хватает за талию чья-то гигантская металлическая рука и несет в темноту. Затем его втискивают в узкий продолговатый ящик, в голову впиваются тысячи раскаленных иголок, темнота и жара исчезают... Планетолог понял, что теряет сознание.
Геннадию, скользнувшему по желобу вслед за Романом, повезло больше — его фонарь уцелел. И в тот момент, когда к нему из тьмы потянулось металлическое щупальце, штурмана выручила сноровка опытного звездолетчика. Почти автоматически он чиркнул излучателем по металлической клешне и соскочил с желоба на каменный пол.
Помещение, в которое он попал, выглядело странновато. Сотни различных приборов, поблескивающих мертвыми стеклами экранов, десятки пультов управления, от пола до потолка — горы черных полированных ящиков. На всем слой пыли в палец толщиной.
Романа видно не было. И Геннадий уже собрался окликнуть друга, как вдруг луч фонаря осветил один из ящиков, стоявший в стороне от общей кучи, на высокой металлической подставке. На ящике пыли заметно не было и Геннадий решил изучить его поближе. Он подошел вплотную и увидел внутри ящика сквозь полупрозрачную верхнюю стенку безжизненное тело Романа. На голову планетолога был надет золотистый шлем, от которого отходили тысячи тонких разноцветных нитей-проводков. Пучки этих проводков тянулись из ящика и исчезали внутри металлического постамента. Ощущение было таким, будто Романа подключили к какой-то системе. Что это была за система, энергетическая сеть или еще что-то, Геннадий не стал гадать. Он просто приналег на крышку ящика, пытаясь добраться до друга, но желаемого эффекта не достиг. Ящик был заперт крепко.
Неудача Геннадия не смутила. Он пошарил лучом фонарика по сторонам в надежде отыскать увесистую железяку, которой можно было бы воспользоваться как рычагом.
Внимание привлекла оплавленная излучателем металлическая клешня. Обрубок, по мнению штурмана, вполне мог пригодиться. Геннадий уже склонился, чтобы подобрать его, когда громкий, властный голос отчетливо произнес:
— Оставь, этим ты не поможешь своему товарищу! Это был голос Романа, но говорил не Роман. Звуки доносились откуда-то сверху.
Пока штурман соображал, что все это может означать, голос прозвучал вновь:
— Штурман, с тобой говорит Большой Систематизатор планеты Фир!
— Отрадно слышать, — ответил Геннадий. — Давно хотелось познакомиться. Поговорить и я не против. А то сразу: хап за воротник — и в ящик! Куда это годится? Что за манеры? Переговоры — это другое дело. Будь любезен, отключи сначала свои хватательные, наступательные и щипательные системы, тогда и поговорим. Хотелось бы обойтись без грохота. Поверь, у меня и моих друзей нет желания причинять вред кому-либо. Мы мирные исследователи, и, знаешь, не хотелось бы начинать наше знакомство с душегубства.
6
Роман сидел на пышной бледно-зеленой траве. Вокруг росли раскидистые тенистые деревья, усыпанные розовыми цветочками и плодами, похожими на перезрелые яблоки. Где-то щебетали птицы, а напротив Романа сидело непонятное существо без рук, без ног н без туловища, просто шар, а на нем два голубых глаза и алые сочные губы.
Заметив, что Роман пришел в чувство, существо с любопытством посмотрело в его сторону и сказало или, возможно, промыслило (Роман так и не понял, каким образом они общались — существо рта не раскрывало):
— Я вижу, вы новенький. Рад приветствовать нового жителя нашей маленькой вселенной. Не будете ли любезны сообщить, как обстоят дела во Внешнем Мире? Роман с изумлением уставился на мыслящий шарик, И в свою очередь спросил:
— Что вы называете Внешним Миром?
— Как что? — обиделся шар. — Тот мир, из которого вы появились. Ведь место, на котором вы находитесь сейчас, называется у нас точкой отсчета. Вы ведь новенький, значит, пришли сюда из Внешнего Мира. Признаться, я уже потерял надежду, что встречу еще хоть одного новенького. Уже много миллионов циклов я поджидаю здесь новенького — и вот пришли вы. Наверное, вы последний.
После вас уже никто к нам не заглянет. Впрочем, это не так важно, как воображают наши старейшины, Позади вечность — впереди вечность. Разницы никакой, если время замкнуто и движется по кругу, не так ли?
— Ничего не понимаю, — честно признался Роман.
— Не вы один. Лучше расскажите, что происходит там, откуда вы только что прибыли.
— Там? — Роман вспомнил пирамиду, Геннадия с Алексеем, разбитый вездеход, бесконечное море песков и вдруг почувствовал неестественность всего с ним происходящего. Цветущий сад, голубое безоблачное небо, говорящий шар — все было нереальным, игрушечным, точно он видел длинный, бессвязный сон.
И Роман понял, что нужно что-то сделать — вскочить, проснуться, стряхнуть с себя эту цепь навязчивых сновидений, но сознание сковывало непонятное равнодушие к происходящему, вкрадчивый незнакомый голосок внутри шептал, что все идет правильно, так все и должно быть.
— Там? — повторил Роман. — Что там? Там я видел пески, раскаленные оранжевые пески пустыни, бесконечной пустыни... Там остались мои друзья... Там...
— Вы говорите: пустыня? Разве, кроме пустыни, ее песков, ничего другого нет? А города? Прекрасные древние города моей старой планеты, разве их уже нет? Разве они уже разрушены? А люди? Там, во Внешнем Мире, еще есть люди? Или вы последний?
— Почему же это я последний? — спросил Роман. — Остались мои друзья... у пирамиды, на звездолете. Геннадий, Алексей, капитан... У меня много друзей.
— А у меня вот никого не было, — несколько обиженно выдохнул шар. — Странно, почему же вы бросили своих друзей и отправились сюда, где вас никто не знает, где вы никому не нужны?
— Я не собирался никуда отправляться, — объяснил Роман. — Мы хотели исследовать пирамиду... Я провалился в какое-то подземелье, меня схватили, запихали в какую-то узкую клетку, а дальше не помню. Очутился вот здесь, перед вами... — И Роман принялся подробно рассказывать историю появления экипажа катера на планете.
Шар внимательно слушал, слегка покачиваясь из стороны в сторону, а когда планетолог замолчал, сказал:
— Теперь ясно, вы и не собирались попадать сюда, вас захватили по ошибке. Это очень печально, но помочь, видимо, ничем нельзя. Выходит, планета давно мертва. Где теперь могучие государства, бесчисленные народы, страны? Погибла великая цивилизация Фира.
По глупости погибла, из-за пустяков! Эх!
— Перестаньте! "Ох! Эх!" Можете вы мне объяснить, что со мной происходит и куда я попал? — раздраженно спросил Роман.
— Отчего же не объяснить? — сказал шар. — Вы, мой милый, в раю планеты Фир.
— Где?
— В раю, в искусственном электронном раю... — невозмутимо пояснил шар. — Видите ли, когда-то много веков назад у планеты, на которую вы так опрометчиво высадились, не было никакого подземного кольца вдоль экватора. Зато были чудесные города, леса, реки, поля, были могучие страны, многочисленные народы, была наука, была техника. Наша цивилизация достигла вершин благополучия и, как это часто бывает, мы обленились, возгордились. Электронный рай вначале был придуман для проживших свой век старцев. Это было им наградой за все горести и труды реальной жизни. Идейка-то в общем простая. В памяти гигантской электронной машины были смоделированы все лучшие уголки планеты, все достопримечательности, все лучшее, что было у цивилизации. Перед смертью у каждого умирающего гражданина планеты снимали запись информации с мозга, так сказать, делали электронную копию личности и вводили в память все той же машины. Так заселялся этот искусственный мир. Рождалась как бы небольшая Электронная Вселенная со своими законами и своими гражданами. Искусственный рай. Первые годы сюда пускали самых достойных. Это было копилкой интеллектов! Последним пристанищем гениев и безумцев! Да, да! Электронный рай очень быстро завоевал популярность. И, как всегда вокруг всякого модного начинания, поднялась нездоровая возня. В рай стали пропускать по знакомству, за взятки. Сюда полезли крупные бизнесмены, затем дельцы рангом пониже, а потом хлынули толпы богатых бездельников и дураков. Начались спекуляции местами в раю. Электронный рай стали расширять. Кибернетическая машина, лежащая в его основе, быстро разрасталась, уходила в глубину планеты.
Постепенно она опоясала всю планету но экватору. Да! Загадочное кольцо — это и есть электронное тело нашей вселенной.
— Послушайте! — начал Роман, заподозривший ужасную истину. — Выходит, я — это не я, а цепочка электрических импульсов? Все, что я здесь вижу, те же импульсы, иллюзия?. Мы — память машины?
— Именно, мой милый, именно! Здесь все условно. Посмотри на меня, не правда ли, странное существо! А когда-то я был человеком, были у меня руки, ноги, тело, и все прочее. Только в раю нашем все это ни к чему, и вот меня несколько упростили. Впрочем, что я тебе объясняю. У тебя, мой дорогой, наверное, и у самого когда-то были руки...
И лишь теперь Роман заметил, что у него, действительно, нет ни рук, ни ног, ни туловища. И что со стороны он, очевидно, выглядит таким же глазастым шариком, как и его собеседник.
— Да ты не волнуйся, — утешал шар. — Здесь все эти конечности не понадобятся. Ты же сам заметил, что мы лишь цепочки импульсов. Не надо нервничать. Координационный центр машины не любит потрясений. Так о чем я говорил? Ах, да! Популярность рая быстро росла. Сюда устремились уже не только умирающие, но и толпы вполне молодых, здоровых идиотов. Да, да, вполне здоровых, полных сил и энергии. Штучка оказалась дьявольски заманчивой. Полнейшая иллюзия счастливого существования, никаких забот, одни удовольствия. Иллюзорные, правда, удовольствия, да не в этом суть. Электронный рай оказался отличной ловушкой для простаков.
Места в раю шли по самой высокой расценке, а толпы глупцов по-прежнему стремились в усыпальницы, бежали от действительности. Планета начала переживать трудности: нехватку рабочих рук, затем голод. Между государствами начались трения за количество мест — ячеек памяти в электронной машине. Дошло до военных действий. Жизнь на планете становилась все кошмарней, но исправлять положение никто не пытался, все грезили удовольствиями подземной машины. Придуманный Электронный рай, в котором исполнялись все мечты, царила всеобщая гармония, оказался сильнейшим наркотиком. Стоило человеку добывать здесь на экскурсии, а такие экскурсии в рекламных целях устраивались, и он продавал свое имущество, выпрашивал деньги у родственников, покупал талон на райское существование и попадал сюда окончательно.
— Чем сильнее разрушались города планеты, чем больше трудностей испытывала цивилизация, тем больше людей становилось памятью машины. Электронная эпидемия выкосила города и поселки, планета Фир обезлюдела. Войны между государствами за места в памяти машины не прекращались, хотя воевать было уже почти некому, воевали роботы. Наступила эпоха ужасных кибернетических войн. Думаю, — печально заключил шар, — вы, мой милый, застали то время, когда на планете остались лишь оборонительные сооружения, автоматические пушки, разрушенные до основания города и совсем не осталось живых людей.
— Пожалуй, — согласился Роман. — Только и здесь в этом вашем Раю что-то не особенно многолюдно. Да и с чудесными городами и удивительными уголками планеты что-то не особенно густо.
— Ты прав, пришелец из Внешнего Мира. Картины, которые мы наблюдаем, далеки от совершенства. Увы! Мы о многом не подумали, когда создавали Псевдовселенную. Бежали от трудностей и проблем реального мира сюда, в страну снов, и что же — куда более страшные трудности и проблемы настигли нас здесь! Мы оказались беспомощны и жалки перед настигшими нас бедами.
Тут шар раздвоился и какое-то мгновение перед озадаченным Романом покачивались два одинаковых шара.
Затем шары опять слились в одно целое и Роман услышал:
— Уф! Я прямо выхожу из себя, когда думаю, каких глупостей натворила моя родная цивилизация, но что-либо исправлять поздно. Да, да, пришелец, поздно и некому. Когда-то Электронный рай и в самом деле был многолюдным и прекрасным. Ах, какие изумительные иллюзорные леса здесь росли, какие воздушные замки возвышались среди цветущих полей! А какая публика населяла эти места! О! Какие сказочные красавицы и красавцы! Что говорить — я в те времена сам был хоть куда! И голова, и тело, и руки, и ноги — все было при мне! На человека походил! А потом... Когда все поголовно сюда переселились — началась давка, путаница. Ячейки памяти переполнены. Избыток информации! Энергетический перегрев! И нам пришлось экономить. Демонтировали часть воздушных замков, стерли ненужную, малозначительную информацию...
— Простите! — перебил Роман. — Что вы сочли малозначительной, ненужной информацией?
— Все те сведения о Внешнем Мире, которые не доставляют эстетического наслаждения. К примеру, информация об анатомии, физиологии человека. Согласитесь, что в нашем иллюзорном мирке подобные предметы излишни. Или приготовление пищи, гастрономия — у нас рассуждать об этом просто глупо. И вот стерли всякую память об этих вещах. Оставили лишь названия блюд и вкусовые ощущения, ими вызываемые. Огромной экономии ячеек памяти достигли, упростив конструкцию человека. Посмотри на меня — ты убедишься, что это так. Если подходить строго, даже моя шаровидная форма не нужна. А сколько в самом сознании у разных людей одинаковых элементов! Вот подумай, многим ли, например, отличается какой-нибудь А от какого-нибудь Б, если и тот и другой любят покушать, помечтать, поглазеть на разные диковинки. Оба ценят юмор, хорошую шутку, интересную игру. Различия между ними в пустяках, в частностях, в дозах того или иного элемента. Например, в одном грусти, меланхолии больше, в другом лени, самовлюбленности. Представляешь, какие информационные массивы мы высвободили, когда выделили все общие элементы в одну схему, а частности убрали в другую. Сразу исчезли горы вторичной, однотипной информации.
— Что-то я плохо понимаю, как это можно было проделать? — сказал Роман.
— Поверь, можно, — выдохнул шар. — Это называется создать абстракцию. Вместо миллиона бездельников мы после небольших манипуляций получили одного, двух, трех. Остальные спрессовались, как бы вошли в эти три личности. Были созданы пакеты однотипных личностей. Перевели множественное в единичное. Исключение сделали правилом. Достаточно было слегка стандартизировать мышление обитателей Электронного рая и миллиарды этих обитателей, как индивидуальности, личности, исчезли, сконденсировались в несколько десятков таких шаров, как я.
Выходит, проблему перенаселения вы решили?
— Да, с перенаселенностью быстро справились, высвободили резервы машинной памяти, но вскоре нас настигли другие беды. Когда на планете не осталось людей, электронная машина перешла на автоматическое самообслуживание. За исправностью всех ее систем стали следить роботы, но шли века. И видимо, роботы стали портиться, ломаться.
Роман вспомнил проржавевших пауков-снайперов и улыбнулся. Догадки шара были верны.
— И наша Электронная Вселенная тоже стала понемногу ломаться. Какие-то детали машины, очевидно, изнашивались, разрушались от воздействия климата планеты, от рвавшихся над планетой бомб. Я уже говорил, что последние переселенцы в Электронный рай бежали с планеты от ужасов непрерывных кибернетических войн. Необдуманно созданные для охраны электронной машины различные кибернетические устройства почти без перерывов воевали между собой, защищая интересы то одной группы людей, стремившихся попасть в Электронный рай, то — другой. Воюют они, видимо, до сих пор, хотя людей на планете и не осталось. Естественно, наша электронная обитель от этих автоматических варваров изрядно пострадала. Вот уже много циклов то один массив памяти, то другой ломается — выходит из строя. Стирается информация о целых народах, странах. Трудно представить, что происходит! Во Внешнем Мире перегорит в электронном оборудовании машины какой-нибудь пустячок — деталюшка, а у нас — мировая катастрофа, целые континенты уходят в небытие. Да, пришелец, вам еще придется испытать все ужасы нашего мира, — прошептал шар и, пугливо покачиваясь, добавил: — Знаете, что самое страшное в нашем электронном мире? Знаете?
— Нет! Не знаю! — признался Роман, начиная подумывать, что место, куда он попал, не так уж приятно, как ему показалось в первые минуты разговора с шаром.
Шар между тем придвинулся к Роману вплотную и, закатывая глаза, прогудел:
— Самое страшное, что может у нас произойти, — это короткое замыкание! Никакие наводнения, пожары, извержения вулканов, войны, бушующие во Внешнем Мире, не могут сравниться с этим кошмарным явлением Электронного рая.
— Хороший рай! — не выдержал Роман. — Мне нарисованные вами картины напоминают совсем другое место. Значит, где-то там, у пирамиды, кто-нибудь вывернет из вашей огромной машины одну лампочку, а здесь погибнет полмира? Так?
— Именно!
— Вспомнил... — Роману стало страшно. — Геннадий! Мы полезли в пирамиду, чтобы отключить систему обороны кольца! Роман хорошо знал обычную оперативность и порывистость друга и сообразил, что Геннадий, увидев его безжизненное тело, вполне может разнести внутренности пирамиды, а значит, уничтожит, сам того не подозревая, целую вселенную. Времени на размышления и разговоры с шаром не оставалось. Надо было что-то делать.
— Мне надо вернуться во Внешний Мир, — сказал Роман. — Только так можно помешать моему другу. Если я не остановлю его, он может совершить непоправимое. Помогите мне. Нам надо действовать.
— Действовать? — удивился шар. — Каким образом? Не забывайте, пришелец, вы отныне тоже лишь цепочка импульсов! Миф! Бороться и действовать можно лишь там, откуда вы пришли. Здесь мы бессильны!
Я этому не верю! Это вы, возможно, бессильны, но не я! Вы и на своей планете оказались бессильны перед трудностями реального мира. Пустяковая приманка, иллюзия счастливого существования в псевдомире погубила вас всех. Вы и там оплошали и здесь лапки сложили. Предотвратить гибель можно, если поспешить.
— Куда спешить, наивное сознание? — сказал шар. — Время здесь течет по кругу. Прошлое становится будущим, а будущее переходит в прошлое. Здесь и скорость у времени другая. Ведь мы с вами электрические импульсы — передвигаемся со скоростью света. Как и все остальное, это ведь только иллюзия, что мы с вами беседуем длительный промежуток времени. Там, где остался ваш товарищ, не прошло еще и секунды.
Нет, о времени в Раю беспокоиться нечего. Впереди вечность!
— И все же, можете вы мне помочь выбраться отсюда?
— Сколько можно повторять, здесь мы бессильны! Поймите же, что вас не существует. Единственный, кто вам еще может помочь, это ваш друг, который остался там, откуда вы пришли. А удастся ли ему это, не знаю. Пока ваш организм там, в пирамиде, еще жив, у вас есть надежда.
— Допустим. Но помочь моему другу, предупредить его можно. Ведь вы упомянули какой-то координационный центр. Видимо, этот центр управляет здесь всем?
— Нет, что вы! Как можно беспокоить центр по таким пустякам? — удивился шар. — Нас могут устранить, выбросить из памяти машины. Нет, я бы не рискнул.
— Хороши пустяки! Ваша вселенная рушится, а вы боитесь побеспокоить "начальство"! Не понимаю.
— У нас свои законы, пришелец. Вселенная пусть рушится, а беспокоить координационный, центр я не буду.
— Хорошо, а меня провести в этот центр вы можете? — разозлился Роман. — Я сам буду беспокоить ваш центр!
Шар несколько мгновений колебался, поводил по сторонам широко открытыми глазами, затем неохотно согласился.
— Хорошо, я проведу вас в координационный центр, но договариваться со старейшинами центра будете вы сами. Учтите, многие из них давно уже не верят в существование Внешнего Мира, а другие сомневаются уже и в самом существовании Великой Электронной Машины. Боюсь, договориться с ними вам будет трудновато. Впрочем, сами разбирайтесь. Плывите за мной, — сказал шар и поплыл между ветвей цветущих деревьев.
Роман в первое мгновение растерялся, затем сообразил, что тяготения в иллюзорном мире не существует, и последовал за шаром...
7
Очнулся планетолог от холодного ночного ветра, бьющего в лицо. Геннадий с Алексеем сидели рядом, прислонившись спинами к каменной стене пирамиды, и смотрели в черное звездное небо.
Роман тоже поднял глаза и увидел зависший над пустыней катер.
Катер медленно опускался.
— Нервничает, цыпленок! — говорил штурман, поглядывая на колебание бортовых огней катера. Посадка ночью — дело серьезное. Впрочем, для практиканта Витя действует вполне прилично.
— Угу! — коротко ответил Алексей.
Заметив, что Роман открыл глаза, Геннадий повеселел:
— Очухался! Доставил ты нам хлопот, Ромка! По всем этим переходам пока доволок тебя сюда, думал, ноги отвалятся. Лежи, лежи! Вон Виктор на подмогу прилетел. Скоро домой, на звездолет, попадем. Ох, влетит нам от капитана за нашу самодеятельность.
— Послушай, — тихо сказал Роман. — Ты в пирамиде автоматику не повредил?
— Нашел, о чем беспокоиться! — фыркнул Геннадий. — Я когда увидел тебя в каком-то черном гробу, да еще без сознания, чуть сам с ума не сошел. Хорошо, местный робот-систематизатор, кажется даже главный систематизатор планеты, уговорил меня в пирамиде ничего не ломать. Кстати, этот систематизатор был вполне мирно настроен. Вернул мне тебя в целости, правда без сознания, но пообещал, что ты придешь в себя. Не обманул, а то бы я ему... Одного только не пойму, когда этот робот умудрился русский язык выучить?
— А система обороны кольца? — спросил Роман. — Ты ее не того?
— Нет, робот от имени какого-то координационного центра заявил, что нас пропустят. У них тут в пустыне, как я понял, идет затяжная война между различными кибернетическими установками. Хотя, признаться, я так и не уяснил, где находятся люди и кто всем этим миром заведует.
— Это я потом объясню, — прошептал Роман, с наслаждением вдыхая свежий воздух пустыни. — Помоги подняться, — попросил он Алексея. — Руки и ноги все еще плохо слушаются... А вон и Виктор! Посигнальте ему. Скорей бы домой из этого райского места!..
— Бредит, — прошептал Алексей, заботливо поправляя шлем на голове планетолога.
8
Выслушав доклад Романа, Левушкин в некоторой задумчивости почесал себя за ухом и вздохнул.
— Так говорите: все в Раю, а на планете непрерывные стрельбы между роботами?.. Хорошо устроились... А с этим координационным центром, говоришь, трудно договориться?.. Ах, возможно!.. Штурман, отметьте в бортовом журнале: корабль возвращается на базу. На этой захудалой планете нам пока поправить что-либо трудно. Впрочем, специалисты на Земле со всем этим разберутся.
Станислав ГОНЧАРОВ, Бердск
Предсмертный крик
Отец уходил на войну. Подавленные предстоящей разлукой, мы сидели на крыльце дома, вдыхали запахи цветущей сирени в палисаднике, и я чувствовал на своём плече его сильную, ласковую руку. Вторую руку он положил на лежащий рядом загадочный свёрток. Над деревней пронёсся унылый печальный звук. Смешиваясь с нежными весенними ароматами из палисадника, он усилил скорбь в наших душах и растаял в голубой прозрачной выси.
- Гобой, - застенчиво, улыбаясь, сказал отец.
- Палкан у Алёхиных воет, - поправил я.
Меня и маму уже не удивляли причуды родителя. Отец был увлечённый человек. Сельский учитель, он был ещё и коллекционером звуков, любил сравнивать их между собой, собирать неизвестные и восстанавливать забытые. Каждый звук у него хранился в отдельной трубочке. Вначале это были камышинки, вставленные в коровьи рога. Со временем рога были заменены рупором, а камышинки металлическими трубками со сложным музыкальным устройством. Его мастерская находилась на чердаке, и он пропадал там всё свободное от работы время. Раньше он не посвящал меня в свои дела, да я и не интересовался, но сейчас решил спросить.
- Пап, а как ты подбираешь звуки?
Он внимательно посмотрел на меня и, развернув газетный свёрток, показал похожее на большую флейту устройство, в боковые пазы которого были вставлены трубки с закрытыми отверстиями. Каждая трубка имела винт.
- С помощью вот этого инструмента, - проговорил он, давая мне потрогать устройство. – Я назвал его имитатором. Вначале я вставляю в него трубку, чтобы воспроизвести голос животного. Затем винтами регулирую латунные язычки внутри трубок, когда подаю воздушную струю и подбираю звук.
Он открыл одно из отверстий заранее вставленных трубок и подул в него, одновременно подкручивая винт. Раздался собачий вой, который мы только что слышали. Из конуры во дворе вылез Шарик, тявкнул два раза и тоже начал подвывать. А отец уже манипулировал со второй трубкой. И опять солнечный весенний день омрачился надрывающими сердце звуками. Так голосила вчера соседка Алёхина, получив похоронку на сына. Шарик опять завыл.
- Существующие звуки подобрать нетрудно, - вздохнул родитель, - а вот воспроизвести голоса вымерших животных гораздо сложнее. Ты, конечно, знаешь, что по лицевым костям скелета можно восстановить черты лица, а я нашёл способ восстановления голоса по строению гортани. Вначале по голосовым связкам определяю тона, затем, прижимая или ослабляя язычки, добиваясь необходимого сочетания в одновременном звучании. Но у ископаемых животных можно восстановить только последний предсмертный крик. Он судорогой сводит мышцы голосовых связок и как бы застывает в этом положении. Остаётся лишь оттаять его и оживить.
- А где ты берёшь эти гортани?
- Иногда полуразложившиеся труппы вымывают из наносных грунтов сибирские реки, но чаща всего их находят в вечной мерзлоте тундры. Гортани обычно сохраняются лучше мягких тканей. Впрочем, с подробностями я не знаком. Мне достаточно фотографий, которые мне присылают учёные. Я ещё о многом успею рассказать тебе. Мне ведь только послезавтра на пересыльный пункт. Теперь мы будем подбирать звуки вместе.
- Но ведь ты будешь на войне?
- А это ненадолго. Немца гонят уже на всех фронтах. Скоро мы добьём его, и я вернусь. А пока пользуйся имитатором один. Только до моего приезда не открывай отверстие вот этой самой толстой зелёной трубки. Иначе может произойти несчастье.
Отец был талантливым увлекающимся человеком. Голова его была настолько полна идеями, что в ней не оставалось места для мыслей о собственной гибели. Уверенный в своём скором возвращении, он и мне так сумел внушить эту уверенность, что, когда на него пришла похоронка и мать, побелев, бессильно прислонилась к печке, чтобы не упасть, я не поверил и продолжал ждать.
Прошло немало времени, пока притупилась боль утраты. Я вспомнил про имитатор, когда с приятелем Пашкой – оба заядлые охотники, как и большинство мужчин нашей таёжной деревеньки – мастерили манок. По приставной лестнице мы поднялись на чердак. Он был пуст. Лишь у слухового окна стоял сундук, да в углу лежала куча соломы. Здесь всё напоминало об отце. Я с волнением вступил в это святое для меня место в сопровождении Пашки.
- Давай посмотрим, что там, - предложил любопытный приятель, когда мы приблизились к сундуку, и, не ожидая разрешения, откинул цепочку.
Но я отстранил его нетерпеливую руку, оставляя за собой право первым прикоснуться к дорогим для меня вещам, и сам приподнял крышку загадочной укладки. В сундуке я увидел ящичек с имитатором, а к нему - огромную трубу – рупор и меха. Мы осторожно вынули этот звуковой центр, как называл его отец, потрогали руками зелёные трубочки с закрытыми отверстиями и системой клапанов.
Имитатор существенно отличался от флейты, имеющей одно отверстие, в которое дует музыкант для получения звука, нажимая при этом на клапаны. У имитатора таких отверстий было много. Они были на трубках, закрытых пробками. Одну из них Пашка открыл, нажал клапан и подул. Послышалось баранье блеянье, Пашке показалось это смешным, и он захохотал. Хотел подуть ещё раз, но я уже завладел имитатором и, открыв следующую трубку, начал дуть сам.
Так , вырывая друг у друга занимательную игрушку, мы, набрав побольше воздуха, дули изо всех сил. Мы открывали всё новые и новые трубки. На чердаке мычали коровы, лаяли собаки, блеяли овцы. Была даже трубка с громогласным ревом медведя. Но большинство звуков нам были незнакомы. Дули мы долго. Хорошо, что взрослые были на работе, и нам никто не мешал, никто не грозил надавать по шее.
Мы играли в эти игрушки, пока пастухи не пригнали коров с пастбищ . Прервав игру, мы отправились поить наших бурёнок.
На следующий день мы продолжили наши занятия. Но острота новизны прошла, и нам порядком наскучили голоса не только коров и баранов, которые мы и без того слышали каждодневно, но даже крики неведомых животных. Мне надоело приглядывать за товарищем, который до и дело порывался открыть трубку, которой запретил пользоваться отец.
И приходилось применять силу, чтобы отобрать у него инструмент, а Пашка, не понимая, что причиняет мне боль, доказывал, что отец не вернётся. Но мне и самому не терпелось узнать, что же за таинственный звук скрывается в этой самой толстой загадочной трубке. Такой же зелёной, как и все остальные.
В конце концов, я повернулся к товарищу спиной, тихо прошептал: «папа, прости», трепетной рукой вытащил пробку и подул в отверстие. Но меня ждало полнейшее разочарование. Дыра оказалась слишком большой, её вряд ли могли насытить даже лёгкие взрослого человека, поэтому крик получился сиплым и слабым.
- Ты не умеешь дуть! – сказал Пашка, - дай-ка я! - И вырвал у меня инструмент.
Но у него тоже ничего не получилось. Мы стали дуть по очереди. От натуги перед глазами поплыли зелёные круги. Но чистого звука, который получался у нас с другими криками, когда воздух выходил из-под клапана под давлением, мы так и не добились. Стало жарко, и Пашка распахнул чердачное оконце.
- Смотри, чегой-то они? – удивлённо произнёс он.
Я выглянул через его плечо во двор и тоже удивился: перед сараем сидели наш кот Василий и сорвавшийся с цепи Шарик. Вид у них был необычный. С хищным блеском глаз, ощетинившиеся, они были похожи на диких зверей. Странно было видеть их вместе: Шарик, как и всякий уважающий себя пес, вёл бескомпромиссную войну с Василием. Сейчас же они не обращали друг на друга никакого внимания. А из калитки соседнего двора к нам с любопытством заглядывала моя одноклассница Натка, с которой отношения у меня были примерно такими же, как у Шарика с Василием.
Я окликнул пса. Шарик будто очнулся, шерсть на его загривке улеглась, глаза потухли. Вильнув хвостом, будто в чём-то разочарованный, он уныло поплёлся к будке.
- Не могу я больше дуть, - пожаловался Пашка, - весь воздух из себя выдул, и жара донимает. Пойдём лучше купаться!
- Погоди. Давай по другому попробуем, прикрепим к имитатору меха.
- Ладно, пристраивай. Подожду если недолго.
Он сел на солому, а я, вытащив из сундука меха, а заодно и рупор, присоединил их к имитатору. Для этого имелись специальные крепления.
- Сейчас дунем, так дунем! – радовался Пашка.
Забыв про купание, он стал активно помогать мне. Мы установили громоздкое сооружение на сундук, направив раструбом в окно. Нас разбирало любопытство: прибегут ли опять Шарик с Василием или это была случайность. А мне ещё хотелось, чтобы пришла Натка.
Пользоваться мехами было тоже нелегко. Пришлось вдвоём нажимать на их верхнюю крышку, которая с трудом поддавалась нашим усилиям. И не как-нибудь, а равномерно, что было очень важно. При слабом нажатии труба хрипела как от простуды, при слишком сильном блеяла по-козлиному.
Наконец мы научились делать это плавно. Голос трубы стал чистым, как прозрачный родник. По мере нажатия добавлялись всё новые и новые звуки, которые сливались воедино, словно ручейки со звенящим источником. В крике чувствовалась безысходная и смертельная тоска. Необычные звуки вызывали непонятную реакцию. Они бередили душу, куда-то влекли, к чему-то побуждали. Они нравились нам, и мы повторяли их снова и снова. Лишь когда дошли до полного измождения, оставили имитатор в покое.
Пашка опять вспомнил о купании и выглянул в окно. Но тут же отпрянул, и, повернувшись ко мне, испуганно прошептал: «Что натворили!» Я тоже посмотрел во двор и тоже ужаснулся: он был забит собаками и кошками всех пород и мастей, взъерошенных, с горящими глазами. На сосне перед сараем сидели две взлохмаченных вороны с хищно раскрытыми клювами. А ближе всех к нам были опять Шарик с Василием. А за ними собаки и кошки, кошки и собаки! Среди этой разномастной своры выделялся темно-коричневый пес Битюг. Он тоже сорвался, но если на Шарике легкая привязь была, в основном, рассчитана на сознательность собаки, и её не так уж трудно было порвать, то на Битюге она напоминала якорную цепь броненосца. Видно, кобель так сильно рвался, что ему удалось даже выдернуть из бревенчатой стены амбара массивный штырь с зазубринами.
Агрессивным видом свора внушала страх. Мы изнывали от жары, но боялись спуститься вниз. А собаки и кошки не думали расходиться. Особенно свирепо выглядел лохматый сверх меры сибирский кот. Из его носа сочилась кровь, и он время от времени слизывал её. Вероятно, ему пришлось разбить оконное стекло, чтобы вырваться из запертой избы.
- Что делать будем? – повернулся ко мне Пашка. – Скоро люди вернутся с поля, а эта орда может растерзать любого и каждого, кто будет проходить мимо.
- Может бросить в них чем? – предложил я.
- Ты что! Их нельзя трогать. Только хуже сделаем. Лучше попробовать покричать.
Осторожно, чтобы не раздразнить свору, я спустился с лестницы на несколько ступенек и закричал, что было мочи: « А ну пошли!»
- Пошли! Пошли! – Поддержал меня из слухового окна Пашка.
Шарик тоже помог, он так грозно зарычал на Василия, что кот, опомнившись, вскарабкался на сосну, вспугнув оттуда ворон.
Двор сразу оживился: собаки бросились на кошек. Но те, словно ожидая нападение, прыснули в разные стороны, проскочив в щели штакетника, через которые не могли проскочить собаки. Только сибирский кот, шипя и недобро поблескивая глазами, остался на месте. Его не посмел тронуть даже Битюг. Наконец собаки разбрелись, Последним уходил Битюг, с достоинством волоча свою якорную цепь, будто выполнял бог знает какую важную работу.
С началом бурных событий я быстро вскарабкался с нижней на самую верхнюю ступеньку лестницы и с высоты наблюдал за развитием событий во дворе. Пашка подсел ко мне. Мы были на седьмом небе! Ещё бы! Теперь не оставалось сомнений в нашей власти над животными, и даже над птицами.
После купания Пашка ушёл домой, а я предался мечтам. Но среди розовых грёз были разочарования: на призывный зов трубы не вышла Натка. Я утешал себя мыслью, что её не было дома. С соседкой у меня были старые счёты. Когда-то на виду всего класса она огрела меня учебником. Было не больно, но стыдно, тем более, что сквитаться с ней не пришлось. Вначале план мой был прост: заманить её во двор и тоже надавать по шее. Но вскоре я понял, что даже пальцем не смогу тронуть задиру. Тогда я решил, стоя на лестнице, встретить её высокомерной улыбкой, дать почувствовать своё превосходство.
Наверное, она испугается собак, а, может, они даже набросятся на неё, тогда я, рискуя собой, спасу девчонку. Я уже представлял, как, отбиваясь одной рукой от разъяренной своры, другой подсаживаю Натку на лестницу. Спасённая, конечно, будет благодарить, раскаиваться, но я гордо уйду, а ей будет стыдно.
На следующий день опять пришёл Пашка. Мы посовещались и решили пока не прикасаться к имитатору, очень уж страшны бывают от него собаки, и мы боялись, что они покусают людей.
- Я был у Василия Кузьмича, - доложил он, - и рассказал ему обо всём.
Василий Кузьмич – наш учитель зоологии – был единственным мужчиной на всю деревню. На войну его не взяли: одна нога у него была короче другой и не сгибалась.
- Что сказал учитель? – загоревшись, спросил я. Но Пашка разочаровал меня.
- Теряется в догадках, - ответил он словами учителя.
Теперь все мои жизненные интересы сосредоточились вокруг имитатора. После работы на колхозном поле, наскоро перекусив, я спешил на чердак, нередко забывая сказать «спасибо».
- Хуже поросёнка – обижалась мать, - тот хоть после еды об ногу потрётся в знак благодарности.
Иногда, пытаясь вызвать Натку, я трубил один, без приятеля, но она не приходила. То ли звук был слабоват, то ли её не было дома. Скорее всего, она пасла корову там, куда не долетал призывный сигнал моей трубы. Но однажды повезло: во дворе мелькнуло синее платьице. Натка выносила корове пойло. И Пашка был со мной рядом.
- Давай жми! – решительно приказал я, берясь за крышку мехов.
- С ума сошёл! – удивился товарищ, - народу кругом уйма!
Но я был настроен решительно.
- Жми, говорю тебе! - Пашка посмотрел на меня, как на самоубийцу, с которым лучше не связываться, и нехотя подошёл к мехам.
- Ладно, сам будешь оправдываться, когда придут сюда, а я носа не высуну.
Мы навалились на крышку, и зычный рев всколыхнул застойную тишину деревенской улицы. Шарахнулись испуганные курицы, взлетела с кучи навоза стайка воробьёв. На улице проходившая мимо бабка остановилась, недоумённо покрутила головой, стараясь понять, какая скотина ревёт. Выглядывающий из окна Пашка пригнулся, чтобы его не заметили.
Мне же было всё нипочём. Сердце моё стучало, как колотушка у сторожа: во двор входила Натка. В своём неизменном синем платьице, которое оттеняло коричневые загорелые ноги и очень шло к её тоже загорелому носику и светлым кудряшкам. Видимо она только что пригнала с пастбища корову…
Я бросился к дверке и, резко затормозив, стал важно спускаться с лестницы, делая вид, что не замечаю гостью. Спасать её было не от кого: с улицы случайно забежали только две жалкие собачонки Но, надо полагать, составляя лирический букет звуков, я перестарался, где-то допустил ошибку и вместо нежной принцессы вызвал злую фурию.
Фурия недовольно посмотрела на меня и строго сказала: « Эй, трубадур! Перестань дудеть, а то опять по шее схлопочешь! Слово «опять», напомнившее мне о позоре, ударило сильнее, чем учебник. Хорошо ещё, что Пашка не обратил внимания на моё красное от стыда лицо, когда я вернулся на чердак. Мы улеглись на солому, и начали разговаривать о предстоящей зимней охоте.
- Есть живые люди? – вдруг послышался знакомый голос.
На лестнице стоял учитель и заглядывал к нам.
- Есть, есть! Заходите, Василий Кузьмич, - радостно затараторил Пашка, делая широкий жест, будто приглашал гостя в горницу..
Ухватив учителя с двух сторон за плечи, мы помогли ему протиснуться в узкий чердачный проём, и усадили рядом с собой на солому. Удобно устроившись и вытянув ногу, ту, которая не сгибалась, учитель заговорил:
- Иду мимо, слышу необычный звук… И я сразу догадался, что его издаёт та самая труба, о которой ты рассказывал, Павел. И вдруг мне так захотелось мяса! Но не разваренного, из кастрюли, а настоящего окорока, жаренного на костре и пахнущего дымком. Я и сейчас ощущаю его вкус. И мне вспомнились лекции профессора Синайского. Он говорил, что в доисторические времена крупные животные, такие, как мамонты и мастодонты, погибая, издавали предсмертный крик, отдавая на него последние силы. И на него, как на сигнал горна, зовущего к обеду, бежали люди, звери, слетались хищные птицы и стервятники. Так уж матушка-природа распорядилась, чтобы гибель одного давала жизненные силы многим. И даже я, современный человек, услышал этот древнейший зов.
- А Натка! – вырвалась у меня, - почему она только один раз пришла?
- Карпова что ли? Твоя соседка? Не могла она прийти, а если приходила, то из любопытства. Крик действует только на охотников-добытчиков. А она женщина – хранительница семейного очага.
Напоследок учитель сказал нам, что реакция зверей на допотопные звуки может быть непредсказуемой, а это очень опасно. Поэтому действие предсмертного крика на обитателей тайги мы должны проверить вместе с ним, когда у него будет свободное время.
Зима наступила ранняя. Снега навалило столько, будто запасы, приготовленные на всю зиму, выпали в первый месяц. Такое время – самый разгар охоты. Только охотников на всю деревню осталось только двое: я да Пашка. Нам не терпелось испытать имитатор в качестве манка.
- Василий Кузьмич не велел испытывать без него, - засомневался Пашка.
- А мы в саму тайгу не пойдём, - успокоил я приятеля, - залезем на дерево, и будем оттуда постреливать. А учителя позовём в другой раз, сегодня он всё равно занят.
Пашку долго уговаривать не пришлось. Он так же, как и я, рвался в тайгу и сопротивлялся только для вида. Мы достали с чердака в собранном виде имитатор вместе с принадлежностями и побежали за оружием. Тайга начиналась сразу же за речкой, протекающей рядом с деревней. Когда с ружьями за плечами мы привязывали наше сооружение к санкам, из калитки выглянула хранительница семейного очага – Натка. Она дружески улыбнулась мне, давая понять, что не хочет продолжения ссоры. После чего я с необыкновенным энтузиазмом потащил санки вперёд, проваливаясь почти по колено в рыхлый снег. Пашка толкал сзади. У него тоже было приподнятое настроение. Он думал, что Натка улыбалась ему.
Мы спустились с пологого берега и лихо покатили по заснеженной реке. Снега здесь было поменьше, зато, когда стали выбираться на крутой противоположный берег, проваливались почти до пояса. Санки гнали перед собой целую гору снега, и, наконец, безнадёжно застряли в нём. Мне очень мешала двустволка на взопревшей спине. Она съезжала на голову, когда я наклонялся. Тогда я развязал верёвку и, оставив в снегу около обрыва ружьё и санки, потащил соединённые воедино трубу, меха и имитатор.
Преодолев обрыв, я направился к тайге. Пашка шёл впереди и, как бульдозер, прокладывал валенками дорогу к ближайшей сосне, толстой и разлапистой, сразу за которой начинались глухие таёжные дебри. Мне пришлось тащить устройство между кустами, росшими на берегу.
Уставшие, мы решили далеко не ходить: известить хищников о гибели мамонта, потом взобраться на сосну и спокойно ждать добычу. Установив имитатор возле кряжистого комля, мы извлекли первые звуки. Но в раструб набился снег, и крик получился слабым и сиплым.
- Надо эту штуковину укрепить на санках, - предложил изобретательный напарник, очищая рупор, - тогда и снег в него набиваться не будет, и пользоваться ею станет удобнее. Сходи, притащи санки, тебе всё равно за ружьём идти!
Я отошёл от сосны и огляделся. Вокруг дремали покрытые ватой деревья и кустарники. Наверное, снег – это каша Деда Мороза, подумал я. Он приказал волшебному горшочку: «Раз, два, три, горшочек вари!» Вот он и наварил ему целые горы, ни пройти, ни проехать. И не верилось, что в этом застывшем царстве есть хоть одна живая душа.
Уж лучше бы не было! Потому что когда я приблизился к обрыву, вдруг на своём пути увидел волка. Мне нередко приходилось видеть этих зверей. За время войны, пока охотники воевали, волков развелось множество. Они задирали скот, по ночам заходили в деревню, а увидев человека, обычно удалялись. Правда, не спеша и с достоинством, как бы говоря при этом: «Силы наши равны, но мне связываться неохота».
Однако тот, который сидел на моём пути, около борозды, проделанной имитатором и Пашкиными валенками, мог и связаться, судя по его агрессивному виду. Во всяком случае, уходить он не собирался. Его тёмная спина чуть было не ввела меня в заблуждение. Сначала я подумал, что это пёс. Не удивительно. Иногда даже опытные охотники ошибались.
Известное дело собака – близкий родственник волку. Из-за близости нашей деревни к тайге происходили самые дикие случаи кровосмешения. Иногда некоторых кобелей или сучек, как и некоторых людей, вдруг начинало тянуть к вольной жизни, и они примыкали к волчьим стаям. А иногда сами охотники для улучшения породы привязывали сучку, у которой начинался гон, в тайге к дереву. Волки люто ненавидят домашних собак, но не было случаев, чтобы они растерзали сучку, у которой начался гон. Хуже нет собаковолков. Они наделены дикой яростью волка, но не боятся человека.
Передо мной был такой вот волк, а не собака. Об этом говорили низко опущенный хвост, широкий лоб и другие признаки. «Уж не бешеный ли?» - подумал я и остановился, размышляя, что делать дальше. Пока я размышлял да оглядывался по сторонам, из кустов выглянули ещё две волчьих морды. Пятясь от хищников задом, стараясь не делать лишних движений, я поспешил под защиту Пашкиной берданки. Увлечённый благоустройством территории вокруг сосны, Пашка зверей не видал, Утрамбовывая снег, он подпрыгивал, хватался за толстые сучья и, не обращая внимания на каскады снега, которые обрушивались на него, с треском обламывал их и складывал в кучу.
- Ты что делаешь?! – заорал я, - а как же мы полезем!
- Лезть не придётся, - весело ответил легкомысленный друг. - Тут никого нет. А если потребуется, вскарабкаемся и без сучьев.
- Потребовалось! Хватай ружьё, волки! – опять гаркнул я.
Пашка недоумённо закрутил головой и, увидев зверей, схватил берданку. Потом скомандовал.
- Лезь быстрей, а я покараулю! После подашь руку.
Я обхватил толстый коряжистый ствол руками и ногами и, прилагая неимоверные усилия, устремился вверх, однако после незначительных достижений вновь сползал вниз, к комлю. Очутившись в очередной раз на земле, я оглядывался на хищников и видел злобные усмешки на их мордах.
- Быстрей! Быстрей! – торопил Пашка, - подходят!
Я сбросил валенки и полушубок, но высоту не одолел, хотя Пашка пытался подсаживать меня.
- Стреляй! – закричал я в отчаяньи.
- Нельзя, - отмахнулся Павел, - можно попасть в волчицу.
Я замолк, потому что знал: волчица неприкосновенна. За нее волки бросятся всей стаей, и их не остановить даже пушкой.
Пашка нерешительно поводил стволом то в одну, то в другую сторону, словно пытаясь напугать зверей.
- Пальни хоть в этого, - жалобно подсказал я, показывая на темноспинного волка, - он стоит отдельно, поэтому, наверняка, не волчица.
- У меня косачиная дробь, - сконфуженно признался стрелок.
Я замолчал. Всё стало ясно: зверя ранить нельзя, надо убить или вовсе не стрелять. Мы в растерянности посмотрели друг на друга.
- Ты лазить не умеешь, - попытался взять реванш за свою оплошность Павел, - надо ногами на ствол опираться, а не на мою голову. Держи ружьё, теперь полезу я, - и он начал карабкаться на дерево.
Я опять осмотрелся. Кроме волков, других хищников не было видно. Вероятно, слабый звук трубы услышали только они, находясь где-нибудь поблизости. Пока в моих руках было оружие, я решил сделать ещё одну попытку пробиться к двустволке и опять направился к обрыву. Но темноспинный волк по-прежнему сидел возле куста и преграждал мне путь.
- А ну пошёл! – закричал я, как на собаку. Но волк – не собака, он беззвучно зарычал, обнажая клыки, безукоризненно белые и безукоризненно острые.
А за моей спиной от кустов отделились ещё два хищника, прошли вперёд, сели вблизи проделанной нами тропы, отрезав мне дорогу к сосне и к имитатору. Во рту у меня сразу сделалось сухо.
Итак, я очутился в западне. Темноспинный не пускал меня к обрыву, к двустволке, теперь вот эти не пускают к сосне, к Пашке. Мысли мои метались, как рыба, которой перегородили путь к большой воде. Я понял, что пропаду, если первым не нападу на этих двух, пока они не освоились на новом месте.
С трудом подавив страх, я перестал созерцать темноспинного. Резко обернулся к этим двум, заорал что было мочи и выпалил вверх из ружья.
Звери отпрянули назад в кусты, а я благополучно вернулся к сосне. Мой дикий крик и выстрел напугали Пашку больше, чем волков. Бледный и растерянный стоял он возле сосны и укоризненно смотрел на меня.
- Т-ты п-почему ружьё унёс!? – промямлил хозяин единственной нашей защитницы – берданки.
- Заряжай быстрей! – вместо объяснений крикнул я, протягивая ружьё.
- У м-меня п-патронов больше нету!
Вот тут-то мы по-настоящему поняли, что наше дело табак, как говорили в нашей деревне. И если до сих пор мы хорохорились друг перед другом, старались не показывать страха, надеялись, что всё обойдётся, то теперь страх завладел каждой клеточкой нашего тела. Надвигалась ночь, а вместе с ней и отчаянье: в темноте звери обязательно нападут. Темнота – их стихия, а дефицитных спичек, чтобы разжечь костёр у нас, конечно, не было.
Временами мы направляли имитатор на волков и издавали предсмертный крик. Волки отвечали жутким тоскливым воем, и с каждым таким криком приближались к нам всё ближе и ближе. Мы оставили имитатор в покое, и с тоской начали всматриваться в пустынную дорогу между двумя рядами деревенских изб – нашу последнюю надежду.
Но она была пустынна. Наконец на ней появилась маленькая фигурка. Мне показалось – женщины, Пашке – мужчины.
- Василь Кузьмич! – заорал Пашка.
- Мама! – закричал я.
Но фигура скрылась. Наши полные отчаянья крики подбадривали зверей, и они вылезли из укрытий, будто пехотинцы из окопов перед атакой. В тайге, как на войне, - без оружия пропадёшь. Ружья придавали нам силу, уравнивали со взрослыми. Теперь же Пашкина берданка годилась только для той же цели, что и моя дубинка, которую я выломал из толстого сука.
- Зря Василь Кузьмич надоумил нас испытать имитатор в тайге, - пробормотал я.
- Василь Кузьмич не велел испытывать без него, - захныкал Пашка, - это во всём твой отец виноват. Знал ведь, что эта игрушка может приманить зверей, зачем отдавал её тебе?
- А кто приставал, чтобы открыть трубку, какой запретил пользоваться отец?
Пашка задел больную струну моей души – святую память об отце, и мои мысли тотчас же переключились на него… Как бы он поступил на моём месте? Несомненно, это был смелый, мужественный человек. Пришло извещение о его посмертном награждении орденом Красной Звезды, которой награждаются командиры за личную храбрость. И я стал вспоминать слова родителя.
- Зверь – всего лишь биологическая машина, - говорил он, - наделённая условными рефлексами и инстинктом. Если правильно разгадать, что подсказывает в данный момент зверю инстинкт, то можно наперёд предвидеть его поведение.
Отец не боялся фашистов, - подумал я, - а я трушу перед какими-то лесными собаками. Только бы пробиться к ружью, а там посмотрим кто кого! Я провёл пальцами по патронташу, туго набитому патронами, в том числе и волчьей картечью, немного успокоился и начал рассуждать.
Инстинкт подсказывает зверям, что перед ними туша мамонта. Но у туши соперник. Если он слабый, надо напасть на него, если более сильный, то надо ждать, когда он насытится и уйдёт. Раз волки не нападают, значит, считают, что мы сильней. Этим надо воспользоваться, пока сгущавшаяся темнота не придала зверям смелости. Деревню за рекой тоже покрывал мрак. В игрушечных избушках засветились огоньки. Вон и наша хатёнка. Никогда она не казалась мне такой родной и милой. Сегодня мама варила щи с бараниной. Просила не опаздывать к ужину. Я знаю: она не будет есть одна, теперь сидит, ждёт меня….
И так мне захотелось домой! Я положил дубину на плечо и обратился к товарищу:
- Поднимай ружьё повыше прикладом вверх, прислоняйся спиной к моей спине и пошли домой.
- Как же я – задом буду идти, что ли?
- Можешь боком, только не показывай волкам спину, и не спускай с них глаз.
Пашка так и сделал, сдвинулся с места, но тут же остановился:
- Ты чё? Сдурел? Как же на зверей идти? Они же набросятся?
- Они и так скоро набросятся, даже если будем стоять на месте. Разве имитатор или сосна защитят? Ты видел, как собаки жрут падаль? Сначала они отгоняют от неё птиц-стервятников, а те сидят в стороне и ждут, пока псы наедятся и уйдут. И мы сейчас пойдём, будто уже наелись. Но пойдём не как собаки, а как пещерные медведи, растерзавшие мамонта! А вокруг нас трусливые шакалы, которые не осмеливаются приблизиться к добыче в нашем присутствии.
Убеждая товарища и чувствуя как ему передаётся моя уверенность, я убеждал и себя.
- Пошли! – вскидывая на плечо берданку, решительно и даже радостно проговорил он, как будто вместо ожидаемой «двойки» вдруг отхватил «пятёрку». Но тут же придержал меня за рукав и добавил:
- Не обижайся насчёт отца, со страха ляпнул.
- Ладно, чего уж там!
Медленно, но твёрдо я сделал первые шаги. Потом ещё и ещё. Сосна с имитатором, рупор которой по-прежнему был направлен на волков, осталась позади. Мы шли по своему следу. Прогалина между кустами была почти прямой, и лишь в одном месте в неё, нарушая ровную шеренгу собратьев, вторгался высокий куст с пышной белой шапкой. И около этого куста сидел темноспинный волк, с которым я уже «имел счастье» познакомиться.
Темноспинный был совершенно неподвижен. И эта зловещая настороженность пугала меня. Но я надеялся, что волк уйдёт, увидев такого грозного «тянитолкая» с ружьём и дубиной. Спиной я чувствовал спину друга. Оглядываться было нельзя, такой момент может показаться зверям подходящим для нападения.
Но я знал: Пашка, как и я, был уверен в нашем превосходстве над хищниками. Рисковать осталось немного, ещё десятка два шагов, и я спрыгну с обрыва к спасительному ружью. А там посмотрим кто кого!
Поднимая над головой дубину, чтобы казаться выше, я сверлил глазами темноспинного. Хищники не должны напасть, мы не добыча, добыча возле сосны. Но темноспинный нарушал продуманную мной программу. Он должен был уйти, но он не уходил. Положив морду на вытянутые передние лапы и напружинив задние, он стойко выдерживал мой взгляд и, кажется, готовился к прыжку.
По моей спине побежали мурашки, Отец говорил, что у некоторых животных, как и у людей, бывают отклонения от нормы, их поведение трудно предугадать. Но, скорее всего, как я и предполагал, в жилах этого зверя была примесь собачьей крови, поэтому-то он так стойко выдерживал человеческий взгляд. Мы приближались – волк не уходил. Стая тоже не спешила к «туше», словно любопытствуя, чем же закончится наш поединок с темноспинным.
Даже сейчас я не могу без содрогания вспоминать об этом жутком моменте. Я понимал, что стоит темноспинному сделать малейшее движение в нашу сторону, как вся стая, подчиняясь инстинкту, бросится на нас. Чёрными змейками в душу заползал губительный страх. Хорошо ещё, что Пашка, не подозревая о нашем бедственном положении, продолжал воинственно размахивать берданкой.
Только не бояться, - убеждал я себя, - только не бояться, – хищники чувствуют это и нападают.
Но не бояться я не мог, поскольку понял, что сейчас возле этих заснеженных кустов нас растерзают на части. И я решился на отчаянный шаг. Другого выбора не было. Когда мы приблизились к кусту и темноспинный приподнялся на лапах, как бы решая, нападать ему или удирать, я превозмогая страх, гаркнул, бросился вперёд и с силой опустил дубину на зверя. Удар не должен быть слабым, зверя надо было если не убить, то оглушить с первого раза. Другой раз замахнуться не придётся.
И я вложил в удар всё, на что был способен. Но оружие не задело волка, он испуганно отпрянул, а дубина, прошуршав по кусту, ударилась о толстую ветку и переломилась. Однако удар был эффективен: подобием белого взрыва брызнули во все стороны снежинки, образуя тучи белой пыли. Вслед за темноспинным отпрянула вся стая.
Я знал: сейчас она устремится к «туше».
Но тут же с замиранием сердца понял, что до предела разожжённый инстинктом волчий аппетит заставит стаю броситься вслед за нами, точно так как у нас во дворе собаки бросились на кошек. И тогда вряд ли нам поможет двустволка, до недавнего времени казавшаяся мне могучим оружием.
С обрыва мы скатились, как суворовцы при переходе через Альпы. И сразу же вооружились: я – двустволкой, Пашка – санками. А через мгновенье уже мчались по вязкому снегу к деревне.
Позади в мрачной тайге остались сгустки зловещей темноты, из которой вот-вот должны были выскочить хищники. За спиной у меня слышалось тяжкое пыхтенье паровоза. Это хозяйственный Пашка тащил санки, выбиваясь из сил.
– Да брось ты их к чёрту! – хрипло выдохнул я, на ходу загоняя патроны в стволы, –завтра подберём! – а сам невольно подумал: наступит ли для нас это завтра?
Избавившись от санок, Пашка побежал быстрее и, уже догоняя меня, вдруг отчаянно завопил, показывая куда-то в сторону. Я оглянулся и узрел проклятого темноспинного, обходившего нас стороной. За ним прыгали, проваливаясь чуть ли не по живот в снег, два молодых поджарых волка, очевидно, из выводка этого лета.
Маневр темноспинного был понятен: часть волков старается забежать наперерез животному, которое гонит стая. Даже в такой критической ситуации это уязвило моё самолюбие охотника. Раньше я сам гонялся за зверями и с ружьём за плечами чувствовал себя сильнее всех в тайге. И это чувство хозяина, владыки над всей живностью, подогревало моё самолюбие. Я не боялся даже хозяина тайги – медведя. Теперь же звери гнали меня. Но сквозь накипь страха в душе всё-таки начинал пробиваться мятежный дух вооружённого человека. Заодно с ним было уставшее тело: «Тише! Тише! Остановись, больше не могу!» Но рассудок продолжал гнать меня вперёд.
И не напрасно: уже видны были серые пятна со стороны тайги. Это догоняла нас основная стая. Надо было умерить их пыл, показать, что мы не беззащитны. Почти не останавливаясь, я дал дуплет в нашего заклятого врага, – темноспинного, играющего в стае роль перехватчика добычи. Как и следовало ожидать, я промахнулся. Темноспинный и свита только прибавили хода.
Приостанавливаться и перезаряжать ружьё было некогда: прежде чем дать зверям бой, надо было успеть выбраться на пологий берег, откуда видны были родные избы, пока темноспинный и компания не залегли где-нибудь на нашем пути. Но сейчас берег закрывал деревню и на помощь людей рассчитывать не приходилось.
Конечно, в этом замкнутом пространстве между двумя берегами, где только снег, угрюмая тайга, да хмурое небо над головой, волки будут вести себя дерзко. Но всё-таки я остановился. Берег был близко, но и стая тоже. Если продолжать бег, они с ходу сомнут нас.
Пашка понял это, и, сжимая берданку, прижался ко мне, как там, в тайге, Мы дышали тяжело и отрывисто. Казалось, вместе с резкими выдохами из груди начнут вылетать клочья лёгких.
– Заряжай! – прохрипел друг, - их пять штук сзади и три спереди. Надо справиться с этими, пока не подбежали те. Отобьёмся как-нибудь. Пока я буду молотить их прикладом, ты перезаряжай. Бей только наверняка, по выстрелу на штуку. Главное, устоять на ногах.
Вот это было как раз то самое сложное – устоять на ногах. Товарищ, конечно, подбадривал меня, но оба мы прекрасно знали из рассказов стариков, как трудно бывает отбиться от стаи. Волки осторожны до поры до времени, но в момент нападения становятся дерзкими. Стоит напасть одному, и стая налетает стремительно, рвет жертву, стараясь добраться до горла.
Вдруг молодые волки повернули назад, за ними побежал и темноспинный, трусливо, по-собачьи поджимая хвост. Вначале мы ничего не поняли. Берег закрывал обзор. Потом услышали крик и шум, увидели женщин с ружьями и вилами, возглавляемыми нашими матерями, которые колотили палками о жестяные печные заслонки. Среди них, как кузнечик, прыгал Василий Кузьмич, а впереди всех с топором, проваливаясь в снег, бежала Натка.
Она-то и рассмотрела, в каком бедственном положении мы находимся, и подняла по тревоге деревню…
Петр КОРЫТКО, р.п.Линёво
Зелёноглазый, или Телепортант Верхоглядов
1.
В коридоре было многолюдно и скученно: ожидали приёма, говорили вполголоса, почти не слушая друг друга, несколько человек, а потому мало кто обратил внимание на высокого и худого гражданина в потёртых джинсах и новеньких белых кроссовках фирмы «Адидас», возникшего среди них.
И впоследствии никто не мог толково пояснить, как именно возник новый посетитель. Одни, те, кто стоял ближе к окну, увидели фигуру, чётко нарисовавшуюся прямо в воздухе на фоне противоположного окна в длинном коридоре. Другие, те, кто сидели на стульях и стояли у двери кабинета, где шло заседание комиссии по изобретательству, говорили о том, что человек этот был среди них и раньше, но никто ведь пристально к нему не присматривался, вот и показалось всем, что он возник.
Но и те, и другие сходились в одном: фигура не шагала, то есть ноги у фигуры в момент её возникновения были неподвижны. Другими словами, она возникла стоя. Более того, у фигуры в руках не было ни портфеля, ни папки, что было самым удивительным в этой истории. Посудите сами. Что делать человеку без бумаг в таком месте? Если человек изобретатель, то неясно, как он мог обходиться без документации, подтверждающей не только наличие у него изобретения или незаурядного рационализаторского предложения или даже нескольких подобных вещей, но и подробного их описания?
Нонсенс, как говорится!
И надо же, как только дверь кабинета в очередной долгожданный раз приоткрылась, словно крыло раненой птицы оттопырилось, и волна спёртого воздуха вынесла раскрасневшегося визитёра в ещё более спёртый воздух коридора, фигура исчезла.
В тот же миг она возникла перед комиссией. Членов комиссии было семеро и, на первый взгляд, все они казались компетентными и уместно серьёзными от собственной деловитости.
- Вы кто? – строго спросил председатель, поглядывая в список с добрыми тремя десятками имён.
- Верхоглядов. – Фигура качнулась вперёд и сделала шажок.
Но тут дверь раскрылась, и в кабинет прошмыгнул седовласый округлый очкарик с огромным потёртым портфелем под мышкой. Ручки у портфеля не было, и изобретатель поддерживал его бечёвкой, накинутой на плечо и продетой под клапан, отчего тот грозил вот-вот быть оторванным, разумеется, лишившись поддержки. Вкатившись, очкарик изумлённо оглядел фигуру у стола.
- А кто… А как вы…
- Действительно, кто вы и что вам здесь нужно? – Председатель сделал акцент на слове здесь, заметив наконец отсутствие у фигуры какой-либо ёмкости для бумаг.
- А ведь очередь!.. Теперь моя очередь! – взметнулся округлый господин, но был остановлен властным жестом председателя.
- Прошу подождать за дверью. Разберёмся!
Седовласый сконфузился и перечить не посмел. Легонько прикрыв дверь за собою, он вполголоса начал бессмысленный в его положении митинг протеста перед другими посетителями.
А Верхоглядов с интересом оглядывал членов комиссии, пытаясь хотя бы в одном из них обнаружить живой интерес к своей персоне. Но лица были каменные. Правда, камни были разными. Здесь оказалась коллекция горных пород, и Верхоглядов различил пемзу, серый мрамор с розовыми прожилками, обсидиан, гранит, песчаник, родонит и габбро. И только на одном лице была едва заметная улыбка.
Верхоглядов внутренне обрадовался и этому.
Рад был и председатель. Он мигом оценил ситуацию и теперь рассчитывал устроить за счёт нелепого посетителя нечто вроде перерыва в работе или лирического отступления в череде рутинных разбирательств безумных идей.
- Мы слушаем вас.
- Я хочу показать вам то, чего ещё никто не видел, – начал под иронический блеск многих проницательных глаз (члены комиссии приняли игру председателя!). О, они тоже были не против немного развлечься.
И тут фигура исчезла.
- Не пугайтесь, я здесь, – раздался голос из-за спинок стульев, и члены комиссии ошарашено и вразнобой оглянулись. Один стул с грохотом упал.
А фигура как ни в чём ни бывало снова возникла перед столом, и с вежливой улыбкой любовалась произведённым эффектом.
- Что вы себе позволяете? – сдавленно проскрипел председатель, а его родонит, отметил Верхоглядов, стал ещё краснее.
- Никто не может запретить мне находиться там, где я пожелаю. Бывал и в Думе на дебатах, и на официальном приёме у Президента. Мог бы и на Луне побывать, но у меня скафандра нет, а военные отказались мне его дать… В Роскосмосе никак не могут понять, что они со мной могли бы и на Марсе запросто побывать в ту же минуту, когда я пожелал бы того! Хотите на Марс? – Могу устроить немедленно. Но не в таком же виде…
Верхоглядов показал на свои джинсы и развёл руками.
- Оставьте свои шуточки, уважаемый, – пришёл в себя председатель. Уважаемый у него прозвучало как «юродивый» или «шут».
- Я не шучу. Я демонстрирую вам своё изобретение, или открытие, если хотите. В шутку оно называется «ПСИХ», то есть «перемещение с использованием хитрости», а всерьёз, с использованием вполне научных терминов, я называю его «ТСМ», то есть «телепортация силой мысли».
В кабинете наступила таинственная тишина, а сам кабинет стал похож на одну из пустот в египетской пирамиде.
- Но где ваша документация? – растерянно выдавил из себя председатель. – Что вы прикажете рассматривать? Как мы можем провести экспертизу и определить, чего заслуживает…
Председатель, очевидно, хотел продолжить: «…чего заслуживает ваше изобретение…», но осёкся. Изобретения-то как раз и не было! Сколько ни смотри на то что вытворяет этот странный гражданин, а ничем иным как фокусом или иллюзионом это не назовёшь!
Он чуть наклонился вперёд, и влево-вправо вопрошающе оглядел коллег, как бы советуясь с ними.
Но те сидели с непроницаемыми лицами, и лишь интеллигентный старичок, лицо которого напоминало вулканический туф с нарисованной на нём лёгкой улыбкой, сказал:
- Хорошо. Уважаемые коллеги, а что, если мы поступим следующим образом. Вы продолжите нашу текущую работу, – слышите, ропот за дверью нарастает, – а мы с молодым человеком уединимся в смежной комнате и составим предварительную беседу. Думается, нам удастся разрулить необычную ситуацию в этой интеллектуальной пробке.
И старичок хихикнул собственному остроумию.
- Ну, что ж… – Ситуация была явно тупиковой и найденный из неё выход понравился председателю. – Так и сделаем!
Председатель облегчённо выдохнул, изобразил поклон и указал на дверь справа от стола заседаний. Тем самым он дал понять, что право на принятие любого решения всегда остаётся за ним.
2.
- Скажите, как вы проделываете всё это? – с дружеским расположением спросил старичок у Верхоглядова, когда они удобно расположились в креслах у стеклянного столика. – Вы гипнотизёр? Ваша работа весьма впечатляет…
Но Верхоглядов не дал старичку договорить. Он молча встал, протянул собеседнику руку, тот принял пожатие – и в точно таких позах они вдруг оказались на площадке среди скал у подножия высоченной горы. Вокруг высились другие исполины, внизу лежал ледник, а стояли они на плотном фирне. Пронизывал ветер. Они находились в тумане (облако? – подумал старичок), солнца не было.
Верхоглядов отпустил руку, выпрямился и сказал, кивком показав на гору:
- Это Джомолунгма. Люблю здесь бывать… Здесь я ближе всего к источнику энергии…
Заметив, что старичок в ступоре, улыбнулся.
- Не верите? Это снег. Настоящий. Мы в Непале. Попробуйте на вкус. – И он протянул ком снега, сняв его с ближайшего скального выступа.
Старичок машинально взял его, смял и лизнул, но тут же небрежно и отбросил, вытерев ладонь о подкладку пиджака.
- Не верите. – Спокойно констатировал Верхоглядов, шагнул и взял старичка под локоть.
И в то же мгновение они увидели перед собой статую Свободы, а за спиной слышен был плеск волн Гудзонова залива. Это потом уже старичок понял про залив, а пока Верхоглядов легонько поддерживал его, а он озирался с широко раскрытыми глазами.
Но вот уже они стояли в потоке прохожих в центре Парижа, у Эйфелевой башни. Сияло яркое солнце, и никому они здесь не были интересны, сильно повзрослевший Волька и непохожий сам на себя Хоттабыч… А потому спустя две-три секунды они уже сидели у знакомого журнального столика.
За дверью с неестественным вдохновением излагал суть своего изобретения непонятливому жюри тот самый очередной, овальной формы очкарик. Впрочем, голос был настолько приглушённым, что нельзя было разобрать ни единого слова, только интонацию и напор.
- Надеюсь, вы убедились, что я не гипнотизёр.
- Да… Но – как? Как вы это проделываете? – Старичок не мог пересилить себя и сказать просто: «делаете», ведь в его понимании это были всего-навсего «проделки». – Да ещё вместе со мной! Как???
Лицо старичка приняло цвет лабрадоритовой побежалости.
- Долгий разговор…
Помолчали. Верхоглядов откинулся в кресле и прикрыл глаза. Ему, видимо, общение с нормальными людьми давалось нелегко. А старичок думал: есть ли у этого удивительного человека родственники? Жена, дети… Это кошмар, иметь папу - летучего голландца…
Старичок взял со столика и начал терпеливо листать тонкий глянцевый журнал, не видя, разумеется, в нём ничего, кроме ярких пятен.
- Долго рассказывать, – повторил со вздохом Верхоглядов, – но я постараюсь тезисно, в нескольких штрихах, вас устроит?
Старичок кивнул.
- Это случилось неожиданно. Я тогда ещё студентом-физиком был, и меня ничто в жизни так не занимало, как теория единого поля. Как-то я опаздывал на очень важный семинар, где должен был впервые выступить по теме своих интересов. Но троллейбус безнадёжно застрял в пробке. И тут я с такой силой представил, как иду к аудитории институтским коридором, что… оказался у её дверей – и вошёл за одну минуту до прихода профессора.
Верхоглядов перевёл дыхание и вновь умолк, уйдя в воспоминания.
- А может, вам плохо стало в троллейбусе – и вы потеряли сознание…
- Да, но кто из едущих в нём доставил моё тело именно туда, куда было нужно мне? На лбу у меня адрес не написан на случай потери сознания…
Старичок смущённо отложил глянец, сцепил освободившиеся пальцы, отшатнулся на спинку и закинул ногу за ногу.
- А потом был роман Булгакова «Мастер и Маргарита», где…
- Как же, как же! – радостно перебил старичок. – С помощью дьявольской силы там людей из Москвы в Ялту забрасывали!
- Да. – Верхоглядов впервые за время беседы широко и раскованно улыбнулся. Но поверил ли он в успех и полезность своего визита в это странное заведение, и в плодотворность разговора со своим улыбчивым оппонентом?
- Но в романе нет описания такого перемещения, а потому мне самому пришлось добираться до истины.
- Неужто такое возможно? Это же фантастика, причём волшебная, не научная.
- Всё в мире становится научной истиной в момент постижения ранее необъяснимого и ежедневного применения этого в своём быту.
- И вы хотите сказать, что вам удалось…
- Да. Именно так. Мне удалось. Вы правильно упомянули дьявольскую силу. Дело в том, что наш мир держится на противодействии сил добра и зла. Из добрых намерений были изгнаны из Эдема Адам с Евой, ради того же добра верующие сжигали на кострах инквизиции неверующих, из тех же добрых побуждений нынешнее демократическое сообщество проклятиями и бомбами осыпает неугодные им режимы… В щепы разбив СССР, «свободный» мир дал потом каждой щепке дрейфовать в нужном для него, повторяю – для него! – направлении. Мне же удалось снять это основное противоречие. Силой мысли. В какой-то момент я осознал, что самая мощная сила – это сила разума. Она же и самая быстрая…
- Но как вы пользуетесь этой силой? – в очередной раз изумился старичок.
- А вот именно здесь и начинается самое интересное. Сначала мне для этого нужна была исключительная ситуация и большая концентрация волевых усилий, вплоть до нервного срыва. А потом на помощь пришла теоретическая физика. Путём размышлений и расчётов я получил искомый результат – я добрался-таки до той пресловутой частицы Хиггса, именуемой поэтами от науки частицей Бога, которую до сей поры даже на Большом адронном коллайдере не могут зафиксировать! Оказалось, что в основе мира лежит элементарная МЫСЛЬ, и время её жизни исчисляется тоже элементарными долями времени. В минус 51-й степени! И масса этой МЫСЛИ есть элементарная величина того же порядка. Вся вселенная есть не что иное, как единая информационная система одного единственного Космического разума. Нет, это не мозг в нашем понимании, но только из этой субстанции может сформироваться любой мозг, в том числе человеческий. Причём, учтите, основой мозга не обязательно должны быть белковые молекулы! В космосе есть и другие большие молекулы, например, на основе кремния, серы и фтора, всё зависит от планетарных условий… И любая жизнь – это способ существования больших молекул, способных накапливать, систематизировать и передавать информацию по наследству.
Но мы ушли несколько в сторону. Так вот, сделав такое открытие, я научился задерживаться в разумном состоянии на время, превышающее элементарное. И тут я увидел зелёные глаза. Стоило мне, например, задержаться там, скажем, на сотую долю больше элементарного времени, как у меня возникало устойчивое и долго не проходящее впечатление, вплоть до ощущения, пристального взгляда некоей Сущности, то есть той самой Сущности, которую верующие называют Творцом или Всевышним…
Надо сказать, что я абсолютный атеист, а потому объективно свидетельствую, что ничего сверхъестественного в моих видениях нет. Зелёные глаза – это мои собственные представления об этой некоей Сущности. Вы, многоуважаемый, увидели бы, возможно, нечто иное, более подходящее для вашего восприятия. Но факт остаётся фактом – Бог есть наше представление о Боге, и у каждого индивидуума оно своё собственное. Но и то несомненный факт, что некая Сущность возникает в нашем сознании только в момент нашего полного отрешения от всечеловеческих глупостей, другими словами, только в момент нашего соприкосновения с Космическим разумом.
И ещё свидетельствую: там, в разумном мире, нет ни добра, ни зла; ни света, ни тьмы; ни силы, ни слабости. Сами подумайте – какое противоречие может содержаться в элементарной частице, если она одновременно является элементарным временем, элементарной массой и элементарной порцией энергии? В шутку я такие элементарные частицы называю мыслишками. Вся вселенная состоит из элементарных мыслишек, не противоречащих друг другу… А оно, противоречие, возникает только тогда, как минимум, когда две элементарные частицы вступают во взаимодействие! Но это столь мизерная энергетическая величина, что ею можно и пренебречь… Что я и делаю.
Верхоглядов улыбнулся своим мыслям.
- Зло и добро в полную силу проявляются только тогда, – продолжил он, – когда один мозг, как система идей или идейная неразбериха, вступает во взаимодействие с другим мозгом. Ведь в любом мозге роится безумно большое количество элементарных частиц, атомов и молекул! И все они движутся, ищут оптимальных условий для своего движения… Таким образом, сила добра или зла зависит прежде всего от химической и электрической энергии движущихся частиц. Поди, отдели добро от зла, если они врозь не существуют! И вывод напрашивается сам собой: мир, где появляется обладатель мозга, надменно и безосновательно называющий себя венцом творения, и весьма невежественно – человеком разумным, обречён на нескончаемую борьбу добра со злом. Появление мозга в природе – это первый сигнал старения этого мира, после чего наступает его неминуемая смерть… Мы с вами обречены, милейший, – печально усмехнулся Верхоглядов.
- Но вы! – с ещё большим изумлением воскликнул «милейший» старичок. – Но зачем вы пришли к нам? Чем вам могут помочь они, эти люди? – И он ткнул скрюченным пальцем в плотно прикрытую дверь.
У Верхоглядова опустились плечи. Он как-то разом сник и некоторое время не произносил ни звука… Потом пожал плечами.
- Зачем пришёл сюда? От чувства полной безнадёжности… Хотелось хотя бы чуточку отвлечься от горьких мыслей.
- Дело в том, – продолжил он, – что ни в одной из моих задержек в Разуме – о, знали бы вы, какое это райское наслаждение, находиться там! – я не находил никакой возможности остаться там надолго, а тем более навсегда... Человек никогда не станет homo sapiens,ом! – Вот что я понял со всей определённостью, какая только возможна обладателю человеческого мозга. Мы, как природные тела, как части материальной природы никогда не сможем стать разумными существами! Слишком в нас намешано всего, от чего не избавиться никоим образом… И ещё скажу: в одно из моих наиболее длительных проникновений в разумный мир Зелёноглазый строго погрозил мне. Я понимаю, конечно, что и грозящий палец этот, и зелёные глаза – это земной образ, но это в то же время и явный сигнал того, что пришла пора заканчивать мои эксперименты. Не позволит нам Сущий устроить экспедицию на Марс, используя только силу мысли! Я зашёл слишком далеко, а это, видимо, нарушает равновесие в окружающей реальности, вот она и грозит мне, сверкая зелёными очами…
Но возникает вопрос: а почему Зелёноглазый позволил мне постигнуть Сущность? Видимо, он ждёт, ищет более способного человека. Для чего? – Думаю, для того, чтобы ускорить гибель этого устаревшего мира в нашем секторе Вселенной. Каким образом? Не знаю, у меня нет ответа на все эти вопросы.
Одно очевидно: я не способен шесть с половиной миллиардов людей сделать счастливыми, указав им путь к разумному существованию. А вот лично вас к статуе Свободы или к Джомолунгме доставить – способен! Но от этого свободы не добавится – ни у меня, ни у вас, ни у кого либо ещё на нашей обезумевшей планете. Даже собственная жена поставила меня на учёт в психушке!.. Кто-кто, а Зелёноглазый видит это и вскоре, думается, примет окончательное решение.
Верхоглядов сделал решительный жест и замолчал.
- Какое решение, на ваш взгляд? – робко спросил старичок.
- Есть два варианта. Вариант первый: Зелёноглазый закрывает перед моим носом вход в разумный мир, но даёт людям Земли ещё несколько десятилетий или веков на дозревание их умов; вариант второй: Зелёноглазый, разочаровавшись в людских способностях, в ближайшее время закрывает этот самый окружающий всех нас мир…
- Да… – протянул старичок. – Печальные вещи вы говорите.
И вновь они оба умолкли.
За дверью тот же самый округлый очкарик теперь уже канючил, чуть не всхлипывая, а его изредка перебивали насмешливые и уверенные в своей непогрешимости голоса членов комиссии. Как к этому относился Зелёноглазый, никому известно не было…
Альманах Жарки Сибирские, проза, 1, август 2011
© Copyright: Жарки Сибирские, 2011
Свидетельство о публикации №111081001305
Свидетельство о публикации №111081001305
Рецензии
Передайте вашему шефу Анатолию Шалину (автору эссе "Графомания"), что он не разбирается в современной "графомании" на должном уровне. С уважением, но не подобострастием.
Кот-графоман.
Жорж Декосье 03.05.2012 11:52 • Заявить о нарушении
Кот-графоман.
Жорж Декосье 03.05.2012 11:52 • Заявить о нарушении
Передадим, конечно!
Однако, мы согласны с мнением "нашего шефа": в проблемах современной "графомании" лучше всех разбираются сами графоманы...
С улыбкой, Петр Корытко
Жарки Сибирские 03.05.2012 13:36 Заявить о нарушении
Однако, мы согласны с мнением "нашего шефа": в проблемах современной "графомании" лучше всех разбираются сами графоманы...
С улыбкой, Петр Корытко
Жарки Сибирские 03.05.2012 13:36 Заявить о нарушении
Можно ли связаться с А.Шалиным непосредственно? Имею желание поспорить с ним лично.
Жорж Декосье 04.05.2012 17:27 Заявить о нарушении
Жорж Декосье 04.05.2012 17:27 Заявить о нарушении