Дневник 14 А это - улыбнуться...

  Не все же быть серьезным...
***
  Илья (наконец-то!) отыскал для меня ВЕЛИКОГО ГУРЬЯНА, над стихами которого мы обмирали в Каргополе.
  Вот один из его шедевров – «Шаги»

Я слышу шаги приближаются,
Слышу все ближе идут.
Идут и шаги не кончаются,
Я слышу идут, и идут, и идут.

Слышу, совсем уже близко,
Только не видно в тени.
Стало уж здорово слышно,
Похожи шаги на мои.

Вот уже рядом со мною,
Наверно, дотронусь до них.
Да что же это такое,
Шаги не узнал я свои.

Похоже, со мною неладно.
Что же, подводит мой слух.
Давай повернемся обратно,
Проверим, на что же я глух.

  Автор этих стихов, Гурьян Николаевич Никифоров, преподавал историю, читал стихи и стихи, как пишет Илья, «дети и педагоги принимали за хорошие и настоящие». Он «автор пяти сборников «стихов», пользовался уважением в наших школах, вел уроки как фронтовик и как «поэт».
***
  У Веллера в "Перпендикуляре" любопытно о развитии демократии в Англии: триста лет назад гомосексуалистов сажали на кол, сто лет назад – сажали в тюрьмы, сегодня вы сами попадете в тюрьму за нападки на «странных» ребят. Логика (моя) – через триста лет негомосексуалистов станут сажать на кол. Нет, к тому времени изобретут какое-нибудь распыление, разбор и сбор атомов, молекул… Распылят и вопрошают: «Будешь гомосеком?» и на согласное кивание и мерцание молекул – восстанавливают. Нет – транспортируют рассеяние в необозримые пространства Космоса. Спаривайся с холодными астероидами!
***
  … В школе диктовал в 11 классе предложение из романа «Разгром». Прозвучало имя Морозко. Спрашиваю, из какого произведения. «Морозко», – отвечает А.Логачев, имея в виду русское, народное. Забавным нам показалось такое столкновение фольклора и советской классики, стали «переводить» сказку «Колобок» в жанр критической рецензии:
  «Колобок, главный герой народного эпоса, – фигура сложная и достаточно противоречивая. Он провоцирует румяной корочкой, аппетитным видом и запахами других персонажей кровавого народного триллера. Удивительная красота героя дисгармонирует с его своеволием, а порой и легкомыслием. Но не может не привлекать  тяга к романтике, приключениям, путешествиям в столь юном возрасте. Молодости свойственно доверительное отношение к миру…» И поперло!

***
  На консультации в шесть вечера.
  – Все сложноподчиненные предложения делятся на три большие группы по значению: определительные, изъяснительные и обстоятельственные.
  И молчу.
  Ребята:
  – И все?.. А что скажут экзаменующие?
  – А вы им скажите: «Господи, Валентина Александровна, Вам это интересно, что ли?»
  Ладно, продолжаем… Определительными называются…
***
  Валентина Асмус: «Степень постижения художественного текста читателем зависит от того, сколько книг он уже прочитал, сколько картин видел, сколькими художественными впечатлениями обогатил себя».
  ...Батя развеселил. Заходит в мою комнатку с «Графом»: «Не умеет Женька писать… Все нескладуха какая-то… Не в рифму… Вот Толстоброва мне понравилась!»
  Народный приговор, Женька…
  Очень удивился, когда я ему прочитал белый стих Пушкина из «Вновь я посетил…» Но посоветовал все-таки советоваться, посоветовал все-таки Анну Т.
***
  Другу сегодня объяснял, как открываю школьникам (пытаюсь) «параллельные миры».
  Разговор зашел в связи с просмотром фрагментов новых программ, в частности, по живописи. Веня в пику рассказал пару историй.
  Лежат на вахте после работы, Веня с детективчиком, сосед лежа и молча безо всего, с мучительно вытаращенными в потолок глазами. Пожалел Веня соседа. «Почитай возьми какую-нибудь легкую книжечку…» Робко так. Соседа и эта степень «наглости» вывела из себя. Взорвался, аж подбросило: «Да ты что, спятил?! У меня и так башка трещит от всяких мыслей, а ты еще тут с книжками!»
  По-другому поглядел Веня тогда на «параллельные миры». Наши параллельные миры им параллельно. А другой товарищ по вахте и вовсе посочувствовал бедному товарищу, читающему книги: «Вот ведь убогий. Страдает от безделья, книги читает…»
***
  Отбирал частушки Васендина (наш замечательный Вельский тальяночник). Не знаю: дать жанрово или – отовсюду чуть? Наскоблю всего скорее.
  Читали с Олей его «Озорные» и предтавляли их в антологии … для школьников:
Шел я лесом, камышом –
Лежит баба голышом.
Чуть прикрытые глаза –
Обиходил два раза.

Сел я к дроле на колени,
Буду с ним смеяться.
И потихонечку рукой
Щекотить за яйца.

Стань милашка передом,
Я прижмуся грудию.
Расстегни мои портки,
Поласкай орудию.
  От уроков ребят не оттащишь… «Еще, еще!» – будут просить.
***
  «Событие» дня – посылка от Ергина с книгой «Планета по имени Вельск». Это, так сказать, уже «избранное» лидера Графоманства. Вечный источник веселья, иронии… Десятки ужасных ляпов, грамматические, пунктуационные ошибки на уровне пятого класса. Стихи любопытной ориентации:

О, где ты, юноша прекрасный?
Еще ты помнишь обо мне?
Я снова вижу взгляд опасный,
Опять горю в твоем огне.

  … Они уходят наши ветераны, толкая землю сдавленным плечом…. Все такого пошиба.
***
Сцена у расписания утром в школе.
Пялится Сашка Тетерин, 9 класс:
 – ****ь!
  Подходит одноклассник Владька Онучин:
 – Ё….ый!
  Завуч поставил в пятницу два урока истории подряд. Преподаватель истории– директор школы.
***
  Веня ездил рвать зубы. Спрашиваю: «Свои-то остались?». Отвечает: «Ага! Смотрю в зеркало в разверстый рот и напеваю тихонько: «И в этот миг я осознал, насколько нас осталось мало…».
***
  Трехлетний братик Ж.Пышкина в свое время (уже почти доисторическое) назвал сестру, обидевшись на нее за что-то,  «сволочилище» и на вопрос: «Ну почему же она сволочилища? Почему ты так дурно ее называешь?» – ответил: «Не называть же мне ее ****илищей».
***
  Во сне прочитал страстную поэтическую речь против искусства поп-арта. Познакомился – там же – с чудаком из их племени. Когда увидел колонны манекенов с башками в фашистких касках, горящие предметы и еще нагромождение всякого и бессмысленного, разродился тирадикой. Слова произносил четко и внятно, со всей их граммитической и лексической внятностью. Звуковое оформление просто блистало! «Брось ты этих бездарей, недоумков, бездельников, не умеющих рожать в искусстве ничего стоящего нашего внимания!» – горячо закончил я и отвернулся, наклонившись к какому-то манускрипту, самодовольно улыбаясь своей смелости (кто-то рядом присутствовал), и одновременно ощущая неловкость от эдакого пафоса-то…