СОН В КУБЕ

На избе Ивана Каракулова прохудилась крыша. Дождь августовский дождит, ветер заветривает — сыро и зябко жене Галине, дочкам Насте и Ленке, самому Ивану капель с потолка падает на папиросу и гасит ее, замучался прикуривать. Не вытерпел хозяин, приставил лестницу к избе, полез наверх. Посмотрел — а крыша цела, лишь три листа шифера ветром унесло.
Подремонтировал Иван крышу — удовольствие получил. Сел верхом на конек, смотрит на деревню и озеро, небо с облаками, стадо коров, бредущее с поля. Сверху не только все видно, но и слышно далеко-далеко.
Тут и уловило ухо Ивана странный разговор в стаде коров. Деревенский бык Ворчун сказал одной корове:
— Жданка, видишь мужика на крыше?
— Вижу, — отозвалась та.
— Давай забодаем его.
— А за что?
— Его красная рубаха глаза раздражает.
— Давай! — согласилась рогатая.
Иван еще подивился: никакой красной рубахи на нем нет, одет в обычную с синей полоской. Но животины уже кинулись к избе. Иван, не будь дурак, успел слезть с крыши, забежал в дом, крюк на дверь накинул. Ворчун, упрямая голова, пытается прободать дверь, но ничего не выходит, только лоб крякает да ботало брякает...
Проснулся Иван Каракулов, а это дождь в стекло барабанит. Ну и сон непутевый! Бык с коровой на человеческом языке разговаривают, эка дурь опупенская!
Иван нехотя встал с постели, посмотрел на часы — семь утра. Дочки спят в кроватках, жена Галина по рани на ферму ушла.
Еще с вечера Иван собрался на рыбалку, снаряжение приготовил. Дождь дождем, а рыбка к рыбке на уху просится. Не стал пить чай, прихватил снасти, дождевик на плечи набросил, вышел на улицу. Пришагал на берег, закидушки поставил, костерок разжег. Кучеряво на берегу: волна чуть шевелится, туман облег озеро белой бородой, сизый дымок от костра, как продух в небе. А луг-то, луг! Серебряной брызцой покрыт, переливается, веет росяной свежестью. Кучеряво!
Задумался Иван и опять услышал голоса. Оглянулся — бредет стадо по лугу, пастух кнутом пощелкивает, а сквозь щелк ясно-ясно слышно, как бык Ворчун другой корове говорит:
— Майка, видишь мужика на берегу?
— Вижу.
— Давай забодаем его!
— А за что?
—  Его красная рубаха все нервы раскалила.
— Давай!
Кинулись рогатые туши из стада к берегу. Иван сначала обмер, подумал, что это сон, но потом припустил по росистому лугу. Добежал до ближнего леска, сиганул на березу. Перевел дух. Животины внизу хвостами крутят, копытами в землю буцкают, мычат. Ворчун чуть не на дыбы встает, норовит достать Ивана...
Проснулся Иван в совершенно очумелом состоянии. Что же это такое? Сон во сне, двойной виток? Казалось, проснулся, ан нет, видение продолжалось. Так ведь и крыша сядет набекрень, до психушки докатишься, сплошная бардамельщина! Встал с постели, в зеркало погляделся. Лицо, как лицо, не перекошено, лишь глаза осовелые, как у петуха после длительного кукареканья. Н-да... Зачерпнул воды из кадки, попил.
Дочки спят, жена на ферме. На рыбалку надо идти. У дома затрещал мотоцикл, это подъехал друг-рыбак Толька Зимирев.
— Поехали! — махнул рукой Зимирев.
— Ага, — кивнул головой Иван.
— А ты что такой смурной? Галина кочергой огрела?
— Сон какой-то… вольтанутый, бр-р, — Иван потряс плечами.
— Это с недопоя, — схохмил Зимарев.
Иван не стал спорить.
По дороге друзья-рыбаки обогнали стадо коров, которых подгонял дедок Вырупаев. Иван еще поприветствовал: мол, здравствуй, дед. Тот щелкнул кнутом в ответ.
Стали подъезжать к озеру. В это время Иван снова услышал голоса. В ужасе обернулся. Звук шел изо рта Ворчуна:
— Пеструха, видишь мужика в коляске мотоцикла?
— Вижу. Это — Иван Каракулов.
— Давай забодаем его.
— А за что?
— Да он мне красной рубахой все глаза промозолил, просто сил нет смотреть на такую дерзость.
— Давай!
Иван вцепился в край люльки. Разбойники с поднятыми хвостами помчались за мотоциклом, аж куски дернины, как черные хлопья, разлетались по сторонам.
— Толька, гони! — рявкнул Иван.
Зимирев крутанул ручку газа до отказа, мотоцикл взревел и полетел. Но упрямый Ворчун и Пеструха не отстали, а, наоборот, сократили расстояние.
— Давай, давай! — вопил Иван.
Нe помогло. Ворчун догнал мотоцикл, поддал рогами под коляску, машина рыкнула, поднялась на воздуся и плюхнулась в озеро.
— А-а! — только и успел крикнуть Иван…
Теперь уж он проснулся по-настоящему. В холодном поту спина, а лоб раскаленный. Бешено прыгало сердце. Адский сон, не приведи Господи: как матрешка — первый во втором, второй в третьем. Сон в кубе!
Иван покрутил глазами, не веря, а сейчас-то он спит или не спит? Поглядел на кроватки: дочки спят. Жена, естественно, на ферме. Постучал кулаком по лбу — живой, боль чувствуется. Кое-как очухался, включил газ, вскипятил чайник. Выпил два стакана. На улице щелкнул кнут — дедок Вырупаев ехал на своем коне, сигналя хозяевам: пора выпускать коров со двора.
Иван выскочил на крыльцо и закричал:
— Эй, Вырупаев! Сергеевич! Ты скажи Ворчуну: нет у меня красной рубахи! Ну нет, понимаешь!
— Ладно, скажу, — флегматично изрек пастух.
— Да не ладно, а скажи быку: нет красной рубахи — понял?
— Мое дело маленькое, раз надо сказать — скажу, — испуганно пробормотал дедок и отъехал своим путем.
— То-то же, — удовлетворенно изрек Иван. — А то придумали дураки рогатые: красная рубаха, красная рубаха. Сроду такой не носил!