Рыбаки ловили рыбу

Витяха Веретенников и его братан Костя рыбачили с ночевой на протоке Онона. Или погода стояла никудышная, или блесны не те подобрали, но через час они умаялись со своими спиннингами и почти враз сошлись на таборе. Развели костерок прямо у воды, вскрыли банку ставриды. Открутили головку с одной бутылки, «причастились» под холодненькую. Чай да перекур, да снова по рюмашке, да тары-бары — глядь, и солнце опустилось за тальники. От костра озарение вокруг, тени за кустами движутся, мельтешня в глазах от воды и всполохов огня.
— Братан, а, братан? — говорит Костя, нанизывая куски баранины на тальниковый шампур. — Я от станционных слышал, что таймень здорово берет на мясо. Особенно в темноте.
— Ага, — согласился Витяха. — Давай попробуем.
Наживил на тройчатку добрый кусок мяса, махнул удилищем — леска со свистом ушла в темноту. Он подергал ее, поводил, потрещал катушкой, подтянулся к костру, где комары не так донимали.
Тут и шашлык подоспел. Родственники причастились еще по рюмашке. Не успели насладиться шашлыком — дернулась леска на спиннинге, лежавшем у ног Витяхи.
Братаны встрепенулись. Витяха тянет, Костя аж на носки привстал.
— Ую-юй! — дивится. — Какая холера упористая!
— Давай-давай, с выводом, с выводом, — подсказывает Костя.
— Не учи ученого!
Запенилась протока, забурлила вода, как под винтом моторки. В полутьме показалась из реки огромная голова с двумя ушами-плавниками и горящими глазами.
— Рры! — тяжелый рык раскатился в воздухе.
— Крокодил, чо ли? — испуганно выдохнул Костя.
Черная туша, дав слабину на леске, сама рванулась на берег, открывая огромную красную пасть с клыками.
— Братан! Спасайся! — крикнул Витяха, бросил спиннинг, и они ударились в побег.
Сохатиными прыжками, перелетая через кусты боярки и черемухи, через маленькие болотца, вырвались наконец на чистое место. Огляделись: у Витяхи порван рукав, у Кости штанина. Вот приключение так приключение!
Тут их окликнул Владимир Сергеевич Бурдинский, длинный мужик в болотных сапогах с двустволкой за плечами.
— Здорово, земляки.
— А, Сергеич, — узнал Витяха Бурдинского. — Понимаешь, паря, какую-то крокодилину зацепил на леску. Аж рычит!
— Рычит? — удивился Бурдинский.
— Ты уж, паря-друг, заряди свою двустволку пулями, и пойдем, посмотрим. У нас там еще бутылка осталась.
Бурдинский переломил ружье, загнал патроны с пулями, кивнул. Гуськом, поминутно оглядываясь, осторожно двинулись на свет приречного костерка, где слышалось глухое ворчанье и плеск воды. Подкрались из-за огня. Братаны остановились. У Витяхи лязгали зубы, как сегменты сенокосилки. Охотник, пальцы сразу на двух курках, продвинулся ближе к костру.
— Шакалы! — неожиданно заорал Бурдинский. — Оболтусы! Это же мой Шарик! Да я вас перестреляю за него!
— Бежим! — только и выдохнул Костя.
Второй побег от табора был похлеще первого, они знали, что Бурдинский стреляет не хуже американских ковбоев. Остановились у самой сопки, охватывающей долину Онона с севера. Здесь пролегала чабанская дорога.
— Ты зачем наживу за протоку перебросил? — забурчал Костя.
— Откуда я зная, что там собака Сергеича? — ответил Витяха. — Ты тоже хорошо глаза налил — уши от плавников не отличил. Плавники-то на хребте, а не на голове растут.
— Ага, хорошей голове еще бы мозги добавить, — покрутил Костя у виска пальцем и устало побрел к стогу сена.
Надо же где-то ночевать.