Дура

                Почему ты (уже пора) не поручишь эти низменные мелкие заботы другим  и в этом глубоком полном уединении целиком не отдашься занятиям? им твой труд, им досуг; им работа и отдых, бдение и сон.  Создай, выкуй, что останется твоим навеки! Остальные твои владения после тебя не раз переменят хозяина; это, став твоим, никогда быть твоим не перестанет... ты только постарайся понять сам, чего ты стоишь; если ты это поймешь, поймут и другие. Будь здоров.

                Младший Плиний





Вот август - осени преддверие.
Добро пожаловать в неверие.
Как молвит женское поверие -
любовь не может быть легка.

Я долго ехала на поезде,
без сна, стыда и прочей совести
к концу главы бессрочной повести,
где ты - заглавная строка.

Где  ты из собственного имени
возрос до неба в звёздном инее,
над кроной  древней крымской пинии
и было слов не подобрать

чтобы излить печаль попутчикам,
хрустящим жертвенным огурчиком
и море, штормом взбаламучено
лилось в порожнюю тетрадь.

Лилось безудержно и солоно.
Витал в вагоне запах солода,
мне, обессилевшей от голода,
щекой прижавшейся к окну,

хотелось прямо в то мгновение,
где средь перронного кипения,
ты смотришь до самозабвения
в меня и я иду ко дну.

Пейзажи мельтешили вехами,
блистали водными прорехами,
и я, конечно же, доехала
и ты, конечно же, смотрел,

как обезумевший, до морока
и шелестел мне в ухо коротко,
что ничего тебе не дорого
и ясным пламенем горел...

Какая глупость лезет в голову:
меняю золото на олово,
хай Крым живе - там очень здорово,
а ты ломал меня, ломал.

И я ломалась, как положено,
как край стаканчика с мороженным,
кричали птицы растревоженно
и гас закат на небе ал.

И в пепел обращались порохи,
и от огня остались всполохи,
царя небесного мы олухи
и как себя не приноровь

к другому - только жить и мучиться,
поёт Малежик про попутчицу,
а что там дальше? - как получится,
и чёрт бы взял её - любовь.