МОИ ЛЕТА И ЛЕТО

1

Что родимый! Выплеснуло лето сотни радуг на воздушный тюль,
У кустов садовых бересклетов пауками вывешен июль.
Пахнут мёдом солнечные ульи, ярче кольца шмелевых боков.
Белой ночью я живу в загуле от вина бордовых облаков.

На покосе выросла отава через корни скошенных цветов.
Ты, июль - пахучая отрава в дикой пляске ветреных листов.
Ты отрада, мне с тобой шептаться, тихой зорькой в озеро смотреть.
Так хочу, и это может статься – проживу ещё от века треть.

Что родимый, угол Петроградский! Я и ты вошли в шоссейный плёс.
Разделю с тобой мечту по-братски под шуршанье стоптанных колёс.
Пусть от века только четверть будет, пусть умнеет глупая тоска.
Я хочу в затоне белых буден двадцать пять июлей обласкать.

Изобильной щедрости отведать под ветвями яблочных садов:
Что нам горе или эти беды от запретной сущности плодов.
Есть желанье, а точнее жажда - пить под солнцем знойный кипяток.
Долго жить, наверно, хочет каждый, ну а я – хотя бы лет пяток.

2011.


2

В тёмные хранилища сокровищ выдавлены соки Каберне.
Плазмой заиграли реки крови в распальцовке низменных корней.
Пиршества из винного сезона песнями брожения бурлят,
Молнией разбрызганы озоны напоследок в тёплые поля.

Радостна мне дынная услада – зноями наполненная плоть.
Мужеству есть женская награда – устремлённость в летнее тепло.
Спелому обилию истомы августовский вечер преподнёс
Старые созвездия для дома с ощущеньем  голода от гнёзд.

Выросли весенние младенцы - режут поднебесное стекло,
Ветры переборами каденций к перелёту выстроили флот.
Парусники белых вдохновений, яхты вожделений и тоски -
Подданные божьих дуновений уплывают иноками в скит.

Тяжестью арбузного томленья выдавлены лунки на бахче.
Есть две ямки от моих коленей - я молился празднику ночей:
Россыпи неведомых галактик, ободу от Млечного Пути,
Крыльями оказывались локти – улетал я с ангелами в стих,

Где поют безумные цикады голосом потерянных судов,
В этом перегуде есть распады утонувших в камень городов.
В этом перехлёсте есть раскаты в небыль уходящих кораблей.
Скоро простирает время скатерть хитрецой игривого Рабле.

Будто я не прожил полстолетья, буковками скрашивая быт.
Знаешь, милый, я стоял под плетью виноградной искренности «быть».
Эта удивительная спелость кисти в окружении любви.
Знаешь, август, мне так страстно пелось, так хотелось солнышко обвить.

Как же пелось пламенной Марине в сорок первом плачущем витке?
Август, август, ты её отринул, обрывая время на цветке.
Смертью обернулось возвращенье, город обглодал свои кресты.
Знаешь, август, в этом угощенье твой последний день навек застыл.


Годы вырастают из обиды, горечью охватывая бриз…
Знаешь, август, квиты мы и биты - я иду в седые сентябри:
Золотом окрашивать просторы, сглатывая ягоды калин.
Знаешь, август, в тысяче историй и твоя когда-то отболит.

2011.


3

Пью отраду летних дней, травяной настой тепла.
Я отравлен,  я на дне, обожжённый в зеркалах.
На столе вода со льдом - ностальгия по зиме.
Охлаждаю знойный дом, остужаю прорву змей.

По обрыву я скольжу, кровью пачкаю траву.
В сигаретной пачке жук, лань-олень, рогатый звук.
На хитоне у жука отразился Млечный Путь,
Божий огненный рукав обнажает смерти суть.

Свет сжимается в кулак, прижигает сердце тьма,
Засыпает чёрный флаг звёздной пыли кутерьма.
Засыпает жизни лень, застывают крылья птах…
Улетает жук-олень, унося собою страх.

Улетает за Кубань, где ночует Армавир.
Словом прыгает губа и знобит стихом тот мир,
Где казак и армянин успокоились трудом,
Где на пахоте равнин обустроен общий дом.

Где туман идёт из рек, укрывая пыль степей ,
Где мой дедушка изрек: "Чаще пой и реже пей.
Будь вынослив до седин. Будь опорой для детей.
Для людей-то  бог один - он в душевной доброте".

Золотые те слова снова  блещут новизной,
И светлеет голова, несмотря на летний зной.
Голошение цикад, гулы чёрного жука
Повторяют нужный лад. Светом полнится строка.

2010. 2011.