Анна Каренина. Часть 2. По Л. Н. Толстому

Анна Каренина

Часть вторая
               
1

Причиной с памятного бала,
Когда у света на виду,
Где Кити свой позор снискала,
И, как на грех иль на беду,

С её постигшей той кручины
Случился с нею просто стресс,
И по сей простой причине
Болезнь «текла в дремучий лес».

Здоровье становилось хуже,
Леченье доктор исчерпал,
Петля затягивалась туже,
Весь дом поэтому страдал.

В этом сложном положенье
Консилиум решили звать,
Чтобы правильное решенье
В кругу семьи, вконец, принять.

Нагой явиться пред мужчиной,
Пустилась Кити сразу в плачь,
Осмотр больной начал «по чину»,
Был приглашён светило-врач.

Раздеться ей необходимо,
Причина была лишь проста,
Считали все неоспоримо,
К кончине движется она.

После длительного осмотра
Смущённой Кити от стыда,
Князь сказал: «Какого чёрта»?
Изволил выйти врач когда.

Отец не верил в медицину
И злился на сию «комедь»,
Один лишь понимал причину
Жалел, что был он втянут в сеть.

Но вот вошла княгиня в залу:
— Ну, доктор, какова судьба,
Иль нам надежда отказала,
Так что же делать я должна?

— Сейчас поговорю с коллегой
И лишь потом Вам доложу,
(Его вид Кити о;бъял негой,)
В таких делах я не щажу.

Одни оставшись, рассуждали,
Возможно, был туберкулёз,
Похоже, доктора гадали,
Возможно это и невроз.

И чтоб поддерживать питание,
От мыслей прежних всех отвлечь,
Решили, что своим влияньем
Заграницу их упечь.

Но перед самым заключеньем,
Осмотра требовал повтор,
Назначить нужное леченье
И тем закончить разговор.

Но, понимая положенье,
Хотя и все возмущены,
Чтоб приговор узнать леченья,
Они на всё пойти должны.

Светило-доктор и княгиня,
И снова, но уже вдвоём,
Взрыв возмущения предвидя,
В большом смущении своём,

Зашли к ней в комнату поспешно,
И доктор слушать начал пульс,
Могло сомненье быть уместно,
Он весь свой приложил ресурс.

И те же скучные вопросы
Её лишь довели до слёз,
Противны стали  все опросы,
Как будто у него склероз.

Она считала, всё в том скрыто,
Её здоровью всей виной,
Что сердце ей был; разбито
Внезапно хлынувшей волной.

Волной предательства, измены,
Волной позора даже в том,
Лишилась Кити своей веры,
Она не сомневалась в нём.

Здесь не помогут и лекарства,
Излечит время сей недуг,
И ни какие даже яства,
Душевну(ю) боль не снимут вдруг.

Но докторам всё было ясно,
Причина кроется одна,
Чтоб вызов был их не напрасным,
Диагноз дали, что больна.

Желанье ехать заграницу
Настолько явно у князей,
Болезнь её так долго длится,
Согласье дали они ей.

Теперь всеобщее веселье
Уже пленило дочь и мать,
А заграничное леченье
Её болезнь должно унять.

2

К сестре решила ехать Долли,
Была хоть занята всегда,
Она полна душевной боли,
Но не роптала никогда.

В конце зимы дитя родила,
Да дочь ещё была больна,
От мыслей голова бурлила,
Опять по дому всё одна.

А спайка, сделанная Анной,
Так скоро трещину дала,
Не стала Долли вновь желанной,
Такого вовсе не ждала.

Его не бы;ло часто дома,
Стеснял в средствах он всю семью,
И грызла всё её истома:
— Где он бывает? Не пойму!

Уже всё больше подозрений
Копилось у неё в душе,
Но не имела подтверждений
Его в неверности жене.

Она гнала все эти мысли,
Пыталась ревность всю глушить,
Они, то вспыхивали, кисли
И просто не давали жить.

Всегда и вся была в заботе,
И дом и дети – всё на ней,
Вся жизнь текла на этой ноте,
И не было; свободных дней.

Но Долли знала, что у Кити
Сейчас консилиум врачей,
И чувства родственные нити
Толкнули ехать прямо к ней.

— Какой диагноз и решенье?
Все веселы, в порядке всё, —
В словах сквозило нетерпенье,
Войдя в знакомое жильё.

Они всё рассказали Долли,
Она лишь поняла одно,
Чтоб с Кити снять душевны(е) боли,
В Европу «прорубить окно».

Коснулся разговор и Стивы,
— А продан лес ли, —  вспомнил князь,
Затем  к Катюше вдруг он живо
Обратился, наклонясь:

— Ну, вот теперь совсем здорова,
Скажи-ка ты сама себе,
Моя хандра така(я) «чёрт;ва»
Порядком надоела мне.

Как верно сказано и просто,
От них смутилась его дочь,
Слова и смысл понятны «остро»,
Она расплакаться не прочь.

Как уличённый в чём преступник,
Смысл слов сводился к одному:
— Да, Вронский в жизни — ей не спутник,
Хотя и стыдно потому.

Бывает часто это в жизни,
И убиваться так нельзя,
Свои ты чувства как бы выжми
И не расстраивайся зря.

Скажу тебе, что это счастье,
Что он тебе ещё не муж,
Такой, как он – в семье ненастье,
Укладу жизни просто чужд.

Пример тому наш зять Облонский,
Что толку в множестве детей,
Такой же хлыст он, как и Вронский,
Неверен он жене своей.

Смотрите все, какие боли,
Скорее бы забыть свой стыд,
Внесла влюблённость наша Долли,
И причинённый груз обид.

— Все боком вышли твои штучки,
Всегда влезаешь невпопад,
Они всегда каки(е)-то жутки,
С намёками на свой уклад.

Она жалка, наша бедняжка,
Причиной Вронский  был тому,
Её болезни вся затяжка
Везде приводит к одному.

— Так разве нет у нас законов
На гадких, ветреных людей?
— Законы есть, а вот поклонов
Вперёд бить никогда не смей.

У нас в неблаговидном деле,
Скажу тебе, кто виноват,
Вы честь семьи нашу задели,
Лишь ты одна, и во стократ.

Я вызвал бы его к барьеру,
Вот если б не был я старик,
Он строить всю свою карьеру
Под «ловеласа» чтоб отвык.

Теперь лечите дочь мне сами,
Ваш доктор просто шарлатан,
Здесь всё, устроенное Вами,
Попались Вы им на обман.

Княгиня вся была в смиренье,
Услышав князя твёрдый тон,
И стало с плачем поведенье
Да еле слышный её стон.

— Всем тяжело! Ну, будет, будет!
Да и беды большой в том нет,
Бог милостив и нас рассудит,
И не свихнулся на нём свет.

Таких случа;ев в жизни много,
Нам лучше знать надо людей,
Чтоб человека дорогого,
От всех нам защитить страстей.

А Долли, так была тактична!
Как мать напала на отца,
Её унять смогла привычно,
Гася упрёки без конца.

Во время взры;вной речи князя,
Ей стало стыдно и за мать,
Не выдавая неприязни,
Что та в семье могла создать.

Она испытывала нежность
К её любимому отцу,
За доброту и человечность,
Что так была ему к лицу.

П;няв, что женско(е) это  дело,
Решила Кити чуть помочь,
Идея в голове созрела,
Спасти любимую их дочь.

3
 
Суровый взгляд встречает Долли,
Вошедши к Кити в кабинет,
Досталось им обеим боли,
И был противен высший свет.

У них обеих схожи судьбы,
С учётом разницы в летах,
Но Долли всю пленили будни,
А счастье женщины – в мечтах.

И тем, что все же любит мужа,
Она вся счастлива детьми,
Её уже постигла стужа,
И нет взаимной той любви.

Сестёр роднит – влюбились обе
В красивых светских мужиков,
Но их влекло к другой особе
Уже чрез несколько годков.

А Вронский – тот всегда повеса,
И был себе он на уме,
К женитьбе – «нету» интереса,
Он всех их подчинял себе.

Его конёк – его богатство,
А само(е) главно(е) – красота
И беззастенчиво(е) коварство,
И просто наглость – нагота.

Уже влюбил в себя он Кити,
Но мужем не собрался быть,
Хотел с любовницей с ней «жити»,
Свободным в обществе сам слыть.

Должно их сблизить это горе;
Кто испытал всё на себе,
Имеет право в разговоре
О другой судить судьбе.

Прямой расчет её на это,
Она села рядом с ней,
Беседы этой всё «либретто»
Для неё сейчас важней.

— С тобой поговорить мне нужно;
— О чём, зачем? — Напрягшись вся;
Сказала Долли чуть натужно
Как будто вся «вошла в себя».

— О чём, ты знаешь всё прекрасно,
О горе речь пойдёт твоём;
— Мне не знакомо горе, ясно!
Ему нет хода в этот дом.

— Но, Кити, милая, всё знаю,
Всё так ничтожно, мне поверь,
Тебя прекрасно понимаю,
В любовном деле он, как зверь.

Сама прошла я через это,
Страданий не достоин он,
Мой муж и он — любимцы света,
В тебя и не был он влюблён.

Меня – при «всём честном народе»,
И как же это он так смог!
Меня – он просто бросил, вроде,
Он мною просто пренебрёг.

Уже дрожал у Кити голос,
И нервы все напряжены,
И мог быть разговор уж «холост»,
Пути к сближенью сожжены.

— К чему мне эти уговоры,
И что ты хочешь от меня?
Твои я чувствую укоры,
За то, что бы;ла влюблена!

Моя сестра – соболезнует,
И это говоришь мне ты,
И это так тебя волнует!
Разбиты все мои мечты.


— Я не желаю сожалений,
Притворств, сочувствия ко мне,
А также всяких заверений,
На чьей и кто он стороне.

А чувство гордости девичьей
Не даст кого-то мне любить,
Ему я если безразлична,
То как же буду я с ним жить?

— Но, Кити, ты – несправедлива,
Пришла не мучить я тебя,
Совет подать тебе правдиво,
Я, всё-таки, сестра твоя.

Скажи мне, Кити, только честно,
Просил ли Левин быть женой?
— Всегда всем это интересно,
Не тот мужчина Левин мой.

А вообще, причём Ваш Левин?
И не о нём сейчас здесь речь,
Живёт в деревне, очень делен,
Хотела ты меня отвлечь?

О Косте лишь упоминанье
Сорвало Кити, как с цепи,
Лишило самообладанья
И сбило с верного пути.

С какой-то дерзкой Кити злостью,
Не помня, что и говорит,
Она набросилась на гостью,
Сама уже, аж вся горит:

— Когда нашёл тебе замену,
И то, как поступила ты,
Ему простила всю измену,
Свои угробила мечты.

Пред ним унизилась ты дважды,
Понять я это не могу,
И видит это сейчас каждый,
Вся жизнь, кроме детей — «в трубу».

Не ждан был выпад сей для Долли,
Её родная чтоб сестра,
В отместку, как  насыпав соли,
Больное место в ней нашла.

Обеим был так неожидан,
Весь этот сказанный упрёк,
Он для обеих был обиден,
И спор сестёр как бы умолк.

Неудержимое рыданье
Всю охватило Кити вдруг,
И чувство чистого признанья
«Катилось» из душевных мук.

Она стояла на коленях,
Уткнувшись в юбку ей лицом,
И слёзы спора, сожаленья,
В беседе стали всем концом.

Как будто были слёзы мазью,
Общенья родственных их душ,
А всё лишь сказанное – грязью,
Лежащий в душах тяжкий гуж.

Как настоящие родные,
Они вдруг стали так близки,
Как извинения немые,
А слёзы Кити всё текли.

— Я так несчастна, мила(я) Долли,
На мне за дерзость вся вина;
— В судьбе девичьей столько боли,
Я ею столько же полна.

Без слов и так здесь всё понятно,
Уже, что Кити прощена,
Всё ясно, не было загадкой:
— Чтоб стала я его жена.

Она мечтает о возврате,
А Вронский просто обманул;
Погрязший сам он весь в разврате,
В неё он ненависть вдохнул.

— Мне стало всё противно, гадко,
А горя никакого нет,
И жизнь моя теперь не сладка,
На нервной почве — весь «букет».

И в мысли лезет эта гадость:
— Меня лишь замуж им отдать,
Для них-то будет это радость,
А я потом должна страдать.

Со мной, я знаю, всё – неладно,
Мне трудно видеть женихов,
Сама я сделалась «нескладна»
От гордых этих «петухов».

Как прежде, в чудном бальном платье,
Был дорог каждый светский бал,
Он для меня сейчас – распятье,
Мне удовольствие давал.

Собой я раньше любовалась,
Как красовалась на балах,
Сейчас, я как бы надорвалась,
И свет померк в моих глазах.

Моя болезнь течёт вся в этом,
Пройдёт со временем она,
Бывает жизнь проклята светом,
Тяжёлым бременем полна.

Хочу к тебе приехать, Долли,
Мне только хорошо с детьми,
Немного снять душевной боли,
Но, скарлатина, ты пойми.

Когда же лучше стало Кити,
На время жить пошла к сестре,
Сестёр связали крепки(е) нити,
Как отдых ей в её борьбе.

И стали дети все здоровы,
На пользу всем уход такой,
Все заграницу уж готовы,
Но Кити не принёс покой.

4

Разде;лен был как бы на части
Столичный высший общий круг,
За ум и красоту, по счастью,
Там Анна слыла, лучший друг.

Тот первый круг был круг служебный,
Блистали где она и муж,
Но для души не был целебный,
Он был ей в тягость, словно гуж.

Второй – и набожных, и умных
Всех пожилых мужчин и дам,
Других мужчин вполне разумных,
В нём муж её, Каренин сам.

Был «Совестью большого света»,
Бывала Анна часто в нём,
Беседы шли, как на Совете,
В нём разговоры обо всём.

И этот круг — неинтересен,
По возвращенью из Москвы,
Он для неё стал слишком тесен,
Там возраст всех его — увы!

Но стал особенно желанным
Ей, наконец, тот третий круг,
Он был моложе и призна;нным,
Он — круг бал;в и круг подруг.

Круг туалетов и нарядов,
Обедов званых — это круг,
Круг света высшего фасадов,
Красавиц круг и в нём подруг.


Держалась связь лишь с этим кругом,
Княгиня Бетси была связной,
Она была ей лучшим другом,
Была ей Анна, как родной.

Двоюродного брата Анны
Княгиня та была женой,
Она была везде желанна,
Всегда брала её с собой.

Блистал там Вронский красотою,
Она любила этот круг,
Она была сама собою,
В нём у неё полно подруг.

Встречались все они у Бетси,
Старался быть, где есть она,
Он говорил так тихо «ме;рси»,
К себе лишь сказанны(е) слова.

И всё же, каждый раз при встрече
Полна вся радостью душа,
В любой момент своей он речи
Был восхищён: «Как хороша»!

Хоть Анна повод не давала,
Вещал ей о своей любви,
Встречаться у него сначала,
Ей намекал, они б могли.

Опять лицо её светилось,
Всегда от этих его слов,
Был рад, что с ней бы получилось,
Теперь он был на всё готов.

Сначала была недовольна,
Что он преследует её,
Но как-то раз она невольно
Поня;ла, что не всё враньё.

В какой-то не приехал вечер,
Ей было грустно без него,
Понятно ей, что с Вронским встреча,
Милее в жизни ей всего.

Его намёки ей понятны,
Желает видеть и сама,
Что встречи с ним всегда приятны,
И жизнь становится полна.

А Бетси Вронскому — кузина,
Все трое состоят в родстве,
Втянула светская их тина,
Им равных нет и в мотовстве.

И вот кружок уж весь в интриге
Кузен у Анны — Бетсин муж,
Устои общества – под игом,
Морали, нравственности чужд.

Он обменялся новостями,
В театре встретившись с сестрой,
Но вновь проведенными днями,
Он недоволен был собой.

Здесь выступает знаменитость
Сейчас в театре высший свет,
У Вронского кака(я)-то скрытность,
Что Анны почему-то нет.

— Уже теряю я надежду,
Наверно, езжу не туда,
Давно своей богиней брезжу,
Меня преследует беда.
 
— Ко мне Вы после приезжайте;
— Боюсь, что становлюсь смешон;
— И у меня её встречайте;
Он был немного удручён.

Сама княгиня была рада,
Что Вронский Анной увлечён,
Своей обычною бравадой,
Считала – вовсе не смешон.

В кругах блистательного света
Смешной считалась только роль,
Любовника, что без ответа
Испытал лишь только боль.

Но лишь к любовнику девицы,
К свободной женщине, в конец,
Тогда над ним чтоб веселиться:
— Вот такой-то – «молодец»!

Но страсть, любовь к замужней даме,
С ответным чувством от неё,
Тогда любовник близок к славе,
И это больше, чем бытьё.

Моложе наша Анна мужа,
Она в расцвете женских лет,
Напарник молодой ей нужен,
А не из «старых тех щиблет».

— Не бы;ло Анны на обеде,
А где же был в то время ты?
— Я занят был в одной беседе,
В защиту личной правоты.

5

— Всё это очень интересно,
Хотя немножко не скромно;,
Ещё не всем о том известно,
На мой взгляд, всё-таки, мило.

Друзей полка встал на защиту,
Не дал в обиду двух повес,
Всю полковую он элиту,
Вознёс почти что до небес.

И полковой был им доволен;
Роль адвоката удалась,
Отъезд из оперы ускорен,
Домой и Бетси собралась.

6               

Уже съезжаться стали гости,
Едва успев зайти домой,
За чаем «перемоют кости»;
Сначала занят; собой.

За самоваром — власть хозяйки,
Садились чинно все за стол,
Есть средь гостей всегда всезнайки,
А гости наполняют холл.

И после общих разговоров,
Никак не скрыть момент один,
У всех предмет обычных споров,
И кто за кем, кто кем любим.

Конечно, в центре всегда Анна,
Её роман в устах у всех,
Она здесь в обществе желанна,
Для сплетен и других утех.

— Но Анна очень изменилась,
В Москву поездка помогла,
За нею тень всё время вилась,
У тени есть всегда глаза.

— А как же женщине без тени?
Ещё красавице такой,
У старика не хватит лени,
Увлечься чтоб её красой.

— Граф Вронский всё ж её достоин,
Мужчина сам неотразим,
Он в этом деле просто воин,
Ему мы что тут возразим?

Но тут же, возразили с жаром:
— Возможен и плохой конец;
Владеет чувством такта, даром,
И наша Анна – молодец.

— Так что ей делать остаётся?
Нет, я Вам Анну не отдам,
А тень за нею так и вьётся,
Природой если облик дан.

Но вот спокойно входит в залу
Как раз в то время эта тень,
Он обозрел всех поначалу,
Ему приветствовать их лень.

7

В гостиную входила Анна,
Все взгляды на неё гостей,
Для Вронского она, как манна,
В душе чуть стало веселей.

Держалась как обычно гордо,
И быстрый, мягкий, лёгкий шаг,
Она, конечно, знала твёрдо,
Что действует на всех, как маг.

Уже улыбка восхищенья,
Скользнув у Вронского с лица,
Причём ни капельки смущенья
Во светском взгляде наглеца.

Она пожала Бетси руку,
В улыбке осветилась вся,
Улыбкой разогнала скуку
У всех гостей и у себя.

А Вронский поклонился низко
И рядом, к Анне двинул стул,
Он с нею оказался близко,
В общенье линию он гнул.

Беседы о любви и браке,
И мненья разные в ходу,
Чтоб в споре не дошло до «драки»,
Хозяйка мысль внесла одну:

— Сначала надо ошибиться,
Узнать чтобы свою любовь;
И на другой потом жениться,
Испортив друг у друга кровь.


— Какое же у Анны мненье? —
Спросила Бетси её в упор,
И Анна выдала решенье,
Закрыть ненужный этот спор.

— Ведь много есть голов на свете,
И столько у людей сердец,
Ума бы больше главам этим,
Идти с не милым под венец.

А Вронский просто испугался,
Когда задали сей вопрос,
В себя как будто просто сжался,
Он как бы страхом весь оброс.

Уйти чтобы от скользкой темы,
Втянула графа в разговор:
— У нас московские проблемы,
Они важнее, чем тот спор.

Вы поступили с нею дурно,
Мне пишут, Кити там больна,
Вы с ней общались очень бурно,
К тому же, счас она одна.

— Сам знаю, что поступок гадок,
А кто же в этом виноват?
Мне, Анна, весь Ваш облик сладок,
И моё сердце бьёт в набат.

С неё не отводил он взгляда,
Ответ был радостен и смел,
Укор был для него награда,
Он этим взглядом как бы пел.

Он тем ни сколько не смутился,
В смущенье ввергло лишь её:
— Я в Вас, Вы ж знаете, влюбился,
Такое вот моё бытиё.

— Вы доказали всем деяньем,
Что сердца просто лишены,
В Вас нет ни сколько раскаянья,
Для Вас проблемы решены.

Но взгляд её гласил другое,
Что сердце всё-таки в нём есть,
Ей в душу ворвалось родное:
«Мне ясно, что любовь – не лесть.

— К ней чувства — то ошибка просто,
Лишь к Вам я чувствую любовь;
— Мне кажется, что слишком чёрство
Вы повторяете всё вновь.

Её любовь пугает слово,
Не только слово, сама суть,
И кровь к лицу её льнёт снова,
Она вся в страхе, просто жуть.

— Я запретила это слово,
Об этом помнить Вы должны,
Хотела я б взамен другого,
Для нашей дружбы так важны.

Уже в душе сияла Анна,
На самом деле тот запрет,
Её лишь делал всё желанней,
Ей нужно было дать ответ.

Но чувство женщины замужней,
Большого чина долг жены,
Твердил, что Вронский ей не нужен,
Его старанья ей чужды.

Пылая жёгшим всё румянцем:
— Хотела Вам сказать давно,
Что нет у Вас в том деле шансов,
Меж  нами кончится должно.

Сюда я прибыла нарочно,
Я знала, что здесь встречу Вас,
Чтоб знали Вы уж это точно,
Здесь, прямо тут же, и сейчас.

Но Вронский весь был в восхищенье
От сей духовной красоты,
Он рад такому возмущенью,
В ней видел женщину мечты.

Сказал он просто и серьёзно:
— Вы что хотите от меня?
— Прощенье выпросить, коль можно,
Себя притом во всём кляня.

— Нет, Вы того же не хотите,
Вы принуждаете себя,
Вы просто так всё говорите,
Мои к Вам чувства не щадя.

— Но, если, как Вы говорите,
Ко мне любовь безмерна так,
Покой Вы мой поберегите,
Поступок Ваш поймёт и всяк.

В порыве он такого счастья,
Лицо сияло от тех слов,
Свои преодолел ненастья,
Он понял, крупный есть «улов».

— Вся жизнь в плену Ваших желаний,
Вы, Анна, знайте, для меня
Вы — идеал моих мечтаний,
Увидев Вас, живу любя.

Пленил на веки его сердце,
Ему знакомый нежный взгляд,
Когда уже открыты дверцы,
Такой лишь взгляд тогда дарят.

«Но, вот оно»! — С таким восторгом,
Когда он думал, что конец,
Здесь лишь конец всем нашим торгам,
Пойду я с нею под венец»!

Я вижу, она тоже любит,
Признаться очень трудно ей,
Тогда семью она погубит,
И сын, конечно, ей важней».

А под конец их разговора
Вошёл Каренин уже в зал,
Его визит, как приговора,
Все ждали, чтобы снять накал.

Своей шутливою усмешкой
Хозяйке руку целовал,
Жену считал он словно пешкой,
Поклон лишь головой отдал.

От всех гостей сидят отдельно,
Каренин втянут в разговор,
У всех гостей был безраздельно,
Какой-то общий загово;р.

Заметив обще(е) впечатленье,
Хозяйка встала от стола,
Пресечь взаимное влеченье,
И к Анне быстро подошла.

Она хвалила её мужа,
За ясность высказанных тем,
И Анна сразу, прямо тут же
За общий села стол, ко всем.

А через полчаса примерно
Каренин звал её домой,
Но Анна просьбу ту отвергла,
И он уехал на покой.

Она, не глядя, отвечала:
— Ещё ведь ужин впереди,
И только вечера начало,
Сидеть не хочет взаперти.

Её прово;дил граф к карете
И с восхищеньем говорил:
— Мне трудно жить без Вас на свете,
Мне просто свет не будет мил.

Одно возможно счастье в жизни,
Мне дружба просто не нужна,
«Служить с ней будем мы отчизне»,
Любовь мне Ваша лишь важна.

Своей чарующей улыбкой,
Так нежно на неё взглянув,
Она сказала фразой гибкой,
И даже глазом не моргнув:

— Любовь мне в жизни много значит,
Гораздо больше, чем понять!
И он сим взглядом озадачен,
Успел лишь руку он отнять.

Пронзили напрочь его сердце,
Её рука и этот взгляд,
И он был крепче горсти перца,
Глотнул любовный словно яд.

Счастливый, двинулся он к дому,
В тот вечер он имел успех,
И не могло быть по-другому,
Но много впереди помех.

8 

В том, что жена сидела с Вронским,
Вела интимный разговор,
Казалось фактом очень броским,
Немой последовал укор.

Они, сидя; в уединенье,
У отдельного стола,
Конечно, было подозренье,
Что встреча плановой была.

Конечно, муж был недоволен,
Всё время Вронский на пути,
И он, как муж, был явно волен
Жене на помощь здесь прийти.

О том, что с Вронским эти встречи,
Престижу могут повредить,
И всюду ходят злые речи,
Решил он с ней поговорить.

Управиться он с этим делом,
Ему казалось без труда,
Во всех же частностях и в целом,
Что ясно всё и без суда.

Он убеждён, что чувство ревность,
(Уже мы знаем — не ревнив),
С таким понятием, как мерзость,
Отбросил он, её сравнив.

Оно обидно для супруга,
В семье доверия уж нет,
И даже ненависть друг к другу
Возможна через много лет.

Стоял лицом он перед фактом,
Другой любви к его жене,
С нахальным, как у графа тактом,
Уже «прижал его к стене».

Явилось в нём такое чувство,
Как будто пропасть он  прошёл,
А мост исчез, и стало пусто,
Назад дороги не нашёл.

Он ужаснулся перед мыслью,
Потерять семью, жену,
Как человек, он в этом смысле,
Ощутил всю пустоту.

Ходил своим он ровным шагом
По квартире взад, вперёд,
Хотелось стать на время магом,
Прекратить весь слухов ход.

Но мысли лезли неотступно:
«Решиться с ней на разговор,
В беседе мирной, как попутно,
Ей мягко высказать укор.

Совсем не обращать вниманья
На этот долгий разговор,
В пределах это пониманья,
Возможно, был какой-то спор».

Так он разгуливал по дому
Всё вопрошал: как же решить?
Потом, подумав по-другому,
Опять решил её простить.

Менялись постоянно мысли,
Лишь совершая полный круг,
Его решения зависли,
Как землю, не коснулся плуг.

И мысль о жизни её личной,
Усевшись, он к ней в кабинет,
Была ль она всегда приличной,
Пролить пытался он на свет.

Казалась мысль и вовсе страшной,
Что жизнь могла быть и своя,
Считал её вполне опасной,
Всё время, от себя гоня.

Не дело это для супруга,
Вопрос о чувствах и душе,
Живёт с религией супруга,
То дело совести вообще.

Я должен указать опасность,
Поскольку я семьи глава,
Внести во всём здесь просто ясность,
В беседе подобрать слова.

В уме сложилась уже форма,
Как обо всём сказать жене,
Чтоб жизнь вошла в обычну(ю) норму,
И как внутри, так и извне.

9

Её лицо светилось блеском,
Но блеск не весел этот был,
Последним был он как бы  всплеском,
Порог лишь дома преступив.

— Мне нужно говорить с тобою,
Должё;н предостеречь тебя,
Я от тебя никак не скрою,
И чувство верности храня,

Был по ошибке легкомыслен,
Сегодня с Вронским разговор,
Мог быть неправильно осмыслен,
У всех гостей их «мыслей взор».

Её ответы пахли ложью
И удивляли лишь себя,
Как будто с помощею божью,
Престиж свой перед ним храня.

Смотрела весело и просто,
И даже глазом не моргнув,
Своим всем видом как бы остро
Все обвиненья отторгну;в.

В пугающи(е) непониманьем,
Смотрел и говорил в глаза,
Она проникнется сознаньем,
И думал, прошибёт слеза.

Но понял вдруг всю бесполезность,
Всю праздность высказанных слов,
Она считала их никчемность,
Как месть завистливых голов.

— Вот так всегда ты недоволен,
То я скучна, то весела,
Всегда в своих ты чувствах волен,
Таких упрёков не ждала.

Да что за напасть-то такая,
Что надобно Вам от меня?
Он гнул своё, всё продолжая,
Затеял всё, себя виня.

— У нас семья и мы в почёте,
Живём мы с Вами много лет,
Вы поведением плюёте
Похоже, что на высший свет.

Сказав всё то, пожав плечами:
— Я ничего не поняла,
Гласят все в обществе речами,
Ах, вот как я себя вела!

Должна сказать я, между нами,
Волнует больше всего Вас,
Я как бы брошенная Вами,
Одна я в обществе подчас.

Всегда поглощены  делами,
Вы вечно заняты собой,
Быть между обществом и Вами
Всегда приходится одной.

Насмешливым спокойным тоном,
Ему глядя прямо в глаза:
— Каким надуманным вновь фоном
Идёт от общества гроза?

— Считаю вредным, бесполезным
Терзать Вас мелочностью чувств,
Но чтобы Вам было известным,
Исходит всё с моих лишь уст:

Жизнь наша связана пред богом,
Твой муж  я и тебя люблю,
Но с Вронским станет связь итогом,
Семьи крушенья —  не стерплю. 
 
— Не по;няла я мыслей Ваших,
На сон меня клони;т сейчас,
Уж поздно и я вся уставши,
А Вы всё мучаете нас.

Всё это Ваши подозренья,
Вас водит свет на поводу,
Отбросьте Вы свои сомненья,
То, что имеете в виду.

— Я, может быть, и ошибаюсь,
Нет, Анна, так не говори,
Его я очень опасаюсь,
Ты с этим Вронским связь порви.

«Опять «люблю» — теперь от мужа,
Да разве может он любить!
В его душе ко мне уж стужа,
Так как же мне теперь-то быть»?

— Нет, право, я не понимаю,
Находишь что всегда ты в том,
Что в свете Вронского встречаю,
Так вхож всегда он к Бетси в дом.

— Во всём «надуманном» мной деле,
В главе угла – наш сын и ты,
И чтоб другие не посмели
Разрушить наши все мечты.

И был бы рад я в заблужденьях,
Но, если чувствуешь сама,
Что мы погрязли в осложненьях,
То хватит нам с тобой ума,

Спокойно обсудить всё дело
И повод обществу не дать,
Чтоб «до гола нас не раздело»,
Иль даже в чём-то осуждать.

С трудом скрывая всю улыбку:
— Да мне Вам нечего сказать,
«Нам не ловить в воде бы рыбку»,
Давно пора нам право спать.

На этом разговор закончен,
Легли супруги уж в кровать,
Но их союз был так непрочен,
Но ночью надо было спать.

Уснул Каренин очень быстро,
Но Анна думала о том,
Пока идёт всё очень чисто,
Приятно вспоминать и о нём.

От той последней с графом встрече
Полна волнением душа,
И не могло быть даже речи,
Чтоб к встречам страсть уже прошла.

« Поздно, поздно и снова поздно»,
Улыбкой озарив свой лик,
«Хотя теперь всё также сложно,
Но шанс любви уже велик».

Она с открытыми глазами,
Казалось, виден даже блеск,
В её душе «цвело цунами»,
Семейной жизни «слышен треск».

10

Для них обоих с этой ночи,
Как снова жизнь вся началась,
Не надо прятать боле(е) очи,
Как снова Анна родилась.

Ей к Бетси путь уже знакомый,
Всё чаще выезжала в свет,
Ей душу наполнял истомой,
А встречи с Вронским, как расцвет.

Пытался вызвать к объясненью
Её Каренин вновь и вновь,
Но гасло всё в недоуменье
Слова: «Я муж…, моя любовь».

Всё внешне будто бы пристойно,
Но в доме не семейный дух,
Он ей противен был невольно,
Он с давних пор был сух и глух.

Он дома просто был бессильным,
В делах служебных был силён,
И с грузом жил он непосильным,
К жене он в чувствах ущемлён.

Он думал, есть ещё надежда,
Взять нежностью и добротой,
Со слов «спадала их одежда»,
Спасти семью любой ценой.

Слова его в ней постоянно,
Рождали злость, в ответ — обман,
В семье всё стало очень странно,
У них не дом, а вражий стан.
               
11

Сбылись желания влюблённых,
В любовных играх пройден год,
От мира как бы отрешённых,
Остался им один лишь ход.

Обворожительное счастье
Свершилось все же, наконец,
Их захлестнуло в одночасье,
Интимной встречи их венец.

Вины все чувства, преступленья,
Сковали душу всю её,
Просила у него прощенья
За несдержа;нное бытиё.

Но в том счастливейшем моменте,
Как будто есть её вина,
Погрязнув в этом «сантименте»,
Счастливой стала «аж до дна».

Дрожало тело всё от счастья:
— Ах, боже мой! Прости меня!
— Не знал я в жизни большей страсти!
— А я совсем сошла с ума!

Он тоже бледный и дрожащий
Спокойной быть её просил,
Его весь облик, так манящий,
Шептал ей: «Полон Вронский сил».

За Анну надо ему драться,
Её ведь муж — высокий чин,
Любви не надобно бояться,
Богат, красивей всех мужчин.

Склоняя от стыда головку,
Она касалась его ног,
Её удерживал он ловко,
Храня приличия порог.

Но чтобы не упасть с дивана,
Прижала грудь к своей груди,
По телу разлилась нирвана,
Оставив гордость позади.

Стыд пред духовной наготою
Давил обоих каждый миг,
Но страсть у них была такою,
Желанен каждого был лик.

Когда отдавшись его власти,
Избороздил он тело всё,
Она не знала большей сласти,
Проснулось женщины чутьё.

А эти жгучи(е) поцелуи,
Совсем свели её с ума,
Себя всего он ей даруя,
Как отрешились от стыда.

Она держала его руку,
На ней был поцелуев след,
Превозмогая страсти муку,
Отдавшись блажи «напослед».

Он опустился на колена,
В надежде видеть всю её,
Он был во власти её плена,
Он без ума был от неё.

С дивана встав, себя осилив,
Ах, как прекрасна же была!
И всю себе как будто «вылив»,
Сама такого не ждала.

— Всё кончено, — она сказала:
— И помни — это навсегда,
Я знала с самого начала,
Тебя я встретила когда.

Лишь на тебя одна надежда,
Теперь осталась я одна,
Лишь ты один моя «одежда»,
Нет никого, кроме тебя.

— Забыть мне это – невозможно,
С тобой счастли;в, как никогда;
— Какое счастье? Всё так сложно!
У нас любовная страда.

— Ни слова больше — и расстались,
Все чувства сразу взяли в плен,
И стыд, и ревность повстречались,
Имела всё она в обмен.

Любовь, которую не знала,
В обмен на счастье и любовь,
Сама совсем другою стала,
Что даже закипала кровь.

Чтоб точно выразить все чувства,
Найти не удавалось слов,
Они достойны лишь искусства,
Сильнее жизненных основ.

И лишь во сне, когда нет власти,
Не можешь мыслями владеть,
Ей снились страшные напасти,
Что невозможно одолеть.

Её снилось, у неё два мужа,
И так удобно было ей,
И каждый был ей очень нужен,
Так было проще, веселей.

Её последнее виденье
Давило будто бы кошмар,
Её весь ужас сновиденья,
Утрами встал, как «божий дар».

12,13

Он из Москвы по возвращенью
Обычно помнил каждый раз,
Когда подвергся униженью,
Руки он получил отказ.

Он думал, горе сгладит время,
И он забудет свой позор,
Однако ж это само(е) бремя,
Позор давил ему в укор.

Не стал он мене(е) равнодушен,
Уже три месяца прошло,
Отказом Левин был задушен,
Его всё время это жгло.

Но время шло, и весь в работе
О Кити реже вспоминал,
Был Левин весь в другой заботе,
Давил в душе он свой накал.

Он с нетерпеньем ждал известий,
Что Кити станет чьей женой,
Он не планировал и действий,
Искать невест в среде другой.

Вот без обманов, ожиданий,
Внезапно грянула весна,
Была желанна для мечтаний,
Она всегда, в все времена.

Помог он брату и в леченье,
В его поездке за рубеж,
Доволен был в том отношенье,
Пробил он в брате просто «брешь».

В деревне весь в уединенье,
Он продолжал писать свой труд,
Хозяйство как вести с уменьем,
И был в сужденьях слишком крут.

Объехал всё своё хозяйство,
Был недоволен частью дел,
Он знал, что русское лентяйство,
Он побороть всегда хотел.


Его любимые коровы;
Был Левин рад за скотный двор,
Здесь всё в порядке и здоровы,
Там не вступал ни с кем он в спор.

Бранил приказчика за дело,
За подготовку всех работ,
Что тот довольно неумело
Проявлял о них хлопот.

14

Уже подъехал Левин к дому,
И рад хозяин был всему,
Он наконец-то, снял истому
По хозяйству своему.

Вдруг во двор въезжают сани:
— Кто же это может быть,
Может кто-то хочет с нами,
Гостем быть, поговорить?

— Ба, вот это гость желанный,
Ах, как видеть тебя рад!
Ты Степан, хоть и нежданный,
Но, важнее всех наград.

Подумал он: «Теперь узнаю
Щербацких я житьё-бытьё,
По правде – хоть я знать желаю,
Но, как-то чувство заросло.

— К тебе приехал я не просто,
Я знаю, ты меня не ждал,
В деньгах нуждаюсь очень остро,
Я лес уже, считай, продал.

Конечно, постоять на тяге,
С тобой о всём поговорить,
К тому же и желанной влаги,
В беседе с другом осушить.

— Нет, право, как здесь всё прекрасно,
Как славно всё, а дом какой,
И, чтобы всё тут было ясно,
Служанку взял бы на постой.

Моложе, чтобы кровь играла,
Ведь ты ж мужик во цвете лет,
Но чтоб не очень приставала,
И не нажить бы с нею бед.

Поведал Стива Косте, другу,
Московских разных новостей,
Но  не вращаться чтоб по кругу,
Не дал о Кити он вестей.

Обед был просто превосходен,
Облонский захвалил его,
С дороги был он так голоден,
И стол ломился от всего.

Не ел он деревенской пищи
Давно и уж забыл когда,
Её счас в городе не сыщешь,
Прошли лета, прошли года.

Ждала их впереди охота,
И, хорошенько закусив,
Одна была у них забота —
Дичь пострелять, не упустив.

Они уселись на долгушу,
Держали путь в ближайший лес,
Хвалил всё Стива, Левин слушал,
Всем восторгался до небес.

— Ты всё имеешь, что ты любишь,
Нет, ты — счастливый человек,
Такое разве сразу купишь,
Мне не видать такого век.

— Я рад тому, что я имею
И не тужу, как что-то нет,
С большой охотой всем владею,
Уже довольно много лет. —

Так молвил Левин, вспомнив Кити;
Но Стива просто промолчал,
Он знал давно, что крепки(е) нити,
Тот в жизни сам себе создал.

Ему хотелось знать, конечно,
Как у Щербацких там дела,
И сей мотив, наверно, вечно,
Судьба давно ему вплела.

Нехорошо подумал Костя
Всё говорить здесь лишь о нём,
Расшевелить же надо гостя,
Они же были ведь вдвоём.

Блеснули вдруг глаза у Стивы,
Спросил вдруг Левин: «Как дела»?
— Имею женщин, что красивы,
Судьба мне в жизни так дала.

Я без любви не знаю жизни, —
Поняв по-своему вопрос:
— Меня помянут лишь на тризне,
Я как бы в это дело врос.

Всегда собою я доволен,
Как мало приношу я зла,
Супругу бросить я неволен,
Мне жизнь жену преподнесла.

Ты посмотри, что с нею стало,
Почти всё время та в родах,
Мне к воздержанью не пристало,
В моих сейчас-то сих годах.

Что делать, если часто снятся,
Есть осианских женщин тип,
То можно чуточку влюбляться,
По уши если ты уж влип.

Ты можешь изучать годами,
Но женщины — такой случа;й,
Накроет новое цунами,
Их сколько ты не изучай.

— Раз никогда их не познаешь,
Зачем же изучать тогда?
— Когда ты в истину вникаешь,
То наслаждение всегда.

15

Друзьям «удалася» охота
И дичью полны(е) ягташи,
Пример тому, что их работа
Достойна «съеденной каши;».

В одном из нужных выжиданий
Нежданно вдруг задал вопрос:
—У Кити как насчёт венчанья? —
В московску(ю) жизнь так сунув нос.

— Вот с этим делом лишь расстройство,
Катюша очень счас больна,
К её здоровью беспокойство,
У всех вызвала она.

За жизнь её есть опасенья,
Здоровьем чтоб не рисковать,
То для дальнейшего леченья,
Её бы на курорт послать.

— Да что ты! Что же с ней такое,
Когда и что, и от чего?
Нет хуже новости мне боле(е),
Неужто всё из-за него?

По небу быстро приближался,
Как раз в то время новый свист,
И в громе выстрелов терялся
Ответ его, остался чист.

16

Узнал подробности дорогой,
С охоты двинувшись домой,
И вновь он в своей жизни строгой,
Конечно, потерял покой.

Когда же Стив назвал причину,
И снова всплыло имя граф,
Со злостью к Вронскому кручина,
К семье пристала, будто «штраф».

— Не знаю я такого права
Вникать в подробности семьи,
Такого воспитаньем нрава
Мне с детства все не привили.

Мгновенно уловил наш Стива
Всю смену мыслей в голове,
И Левин лишь спросил учтиво:
— А продал лес в какой цене?

Что лес им продан по дешёвке,
Меж ними разгорелся спор,
Тебя надули очень ловко,
Что средь купцов есть уговор.

17          

Степан Аркадьич был доволен
Охотой и что продал лес,
Но в чём, конечно, он неволен,
Чтоб не тужил наш Костя весь.

Чтоб весел был, как по приезде,
Задача слишком счас трудна,
Не мог он быть таким, как прежде,
Ведь жизнь-то штука вся сложна.

Конечно, Левин был не в духе,
Всё, что забыто всплыло вновь,
Ползут уже и разны(е) слухи,
Кляня несчастную любовь.

Больна отверженной любовью,
Его любимая сполна,
Она больна сердечной болью
И в чувствах всех оскорблена.

Ему же тоже было больно,
И сам он оскорблён вдвойне,
Случилось как бы всё невольно,
Повержен Костя в той войне.

Теперь их ждал счастливый ужин,
И Левин задал вновь вопрос:
— А Вронский где? — Он будто нужен,
И как бы продолжал допрос.

— А Вронский где? А он в столице,
Уехал он после тебя,
Он там с успехом веселится,
Он бросил Кити, не любя.

Зачем уехал так поспешно,
Как испугался он меня,
Дела ли стали неутешны,
Или меня во всём виня?

Подумал Левин: «Интересно,
А знает, что просил руки?
В кругах их слухам всегда тесно,
Унижен был, терпел муки;.

Увлёк её своим он видом,
Он светский лев, аристократ,
Хотя отказ привёл к обидам,
Но граф был лучше, во стократ.

Стал Левин хмурый ещё боле(е),
Его задел — «Аристократ»,
И вопреки своей он воли,
Звучало в нём, будто набат.

Внезапно перебил он Стиву,
Задал в упор ему вопрос:
— Такому удивлён я диву,
Как с этим словом Вронский рос?

И что впитал в себя с рожденья,
И от кого мог перенять,
И сло;ва этого значенье
Ему ли суждено понять!

Отец которого пронырством
Достиг богатства своего,
А мать которого бесстыдством
Всю жизнь «бежала от него».

Себя я чту аристократом,
Нет, извини меня, мой друг,
Что в жизни делом все заняты,
Себя и мне подобный круг.

Чьи предки так трудолюбивы,
И честным всем своим трудом,
Своё богатство всё нажили,
Своим порядочным нутром.

— Про Вронского не всё так просто,
С тобой согласен, дорогой,
Твоя проблема — боле(е) остра,
Проблему вижу я другой.

В Москву поехал бы со мною;
— Я делал предложенье ей,
И не являюсь я виною,
За то, что так случилось с ней.

В угоду я «аристократу»
С позором получил отказ,
Не стоит из деревни «брату»
В Москву соваться на показ.

Ты извини меня, друг Стива,
В сужденьях резок был своих,
Сказал, быть может, некрасиво,
Коснулось всё, что нас двоих.

— Не обижаюсь я нисколько,
Что объяснились мы, я рад,
Вот постоять на тяге б только
С утра часочка два подряд.

18

Была заполнена лишь Анной,
Вся жизнь у Вронского «внутри»,
Ну, до того была желанной,
«Себе кумира сотвори».

Не подвергалась даже стрессам
Вся жизнь у Вронского извне,
Его служебным интересам,
Ему служила вся вполне.

В полку любил он очень службу,
Там уважаем и любим,
Всегда в почёте была дружба,
Авторитет её ценим.

Гордились все его богатством,
Успехами во всех делах,
Ценилось полковое братство,
Его он ставил на местах.

Но о своей он с Анной «сласти»
Не хвастал и, входя в запой,
Он над собой не терял власти,
Он в жизни светской был звездой.

Тем боле(е), покорил он Анну,
И зависть всех была во всём,
«Похитил деву» очень знатну(ю),
Да так открыто, почти «днём».

Он званья не боялся мужа,
Он смело шёл за нею в бой,
Он видел, с мужем у ней — стужа,
В делах любви был сам собой.

Весь город знал об этой связи,
Безмерна зависть молодых,
Смешать желанье Анну с грязью,
«Ударить прямо ей «под дых».

А мама Вронского довольна,
Что выбор пал на высший свет,
Она ж знакома с ней невольно,
И сыну не держать ответ.

А время шло, любовь всё крепла,
Но мог развиться и скандал,
Любовь у них как бы ослепла,
Каренин всё чего-то ждал.

А он настолько предан Анне,
Карьере предпочёл отказ,
Она была ему желанней,
Чем служба вся в полку сейчас.

Когда узнала мать об этом,
То стала недовольна им,
Что он, владея сим секретом,
Плевал на свой военный чин.

Он осуждён был старшим братом,
Семейный был тот человек,
Детей имел он, но при этом,
Имел любовниц, как у всех.

Что связь мешала лишь карьере,
Он осуждал за дерзкий нрав,
Считает связь нормальной в мере,
Но ясно всем, что он не прав.

Графиня не видала сына
С его отъезда из Москвы,
Но то, что он лишится чина,
Смешало все её мечты.

До лошадей охотник страстный,
Ещё имел наш Вронский страсть,
Характер делала бесстрашным
Сказать по правде, эта власть.

Конечно, обожал он скачки,
Наездник сам был не плохой,
Любитель настоящей «драчки»,
От лошадей был, как хмельной.

Купил английскую кобылу,
Для скачек средь офицеро;в,
Две страсти у него «сквозило»,
Его весь обнажив норо;в.

19,20,21

С момента их последней встречи,
Три дня не виделись они,
Казалось, что тянулись вечно,
День скачек и пред ними дни.

Но что обещанная встреча
Лишь после скачек могла быть,
Не знал, и в ожиданье «вечном»,
Не мог сдержать он свою прыть.

А может и не состоится
Свиданье с Аннушкой своей,
Ведь едет муж из заграницы,
И встречи будут всё трудней.

Тогда решил он перед скачкой
Увидеть Анну, чтобы знать,
Судьба была чтобы удачной,
Для счастья « ванну, как принять».

Но вот ещё одна забота
Ему не делала покой,
Не знала его лошадь пота
И седока, что под собой.

Ему же лошадь незнакома,
Не делал тренировок с ней,
Всё время мучила истома,
Тренаж бы был ещё верней.

Один лишь тренер все работы,
Лошадке совершал объезд,
Ему он все свои заботы
Вручил, как награжденья крест.

Остался  Вронский всем доволен,
Помчался тут же в Петергоф,
Без Анны был он обездолен,
С ней встречи — будто выпит штоф.

Едва отъехав с гипподрома,
Как небо застелила тьма,
И сильные раскаты грома
Пролили дождь, как из ведра.

«Опять в грязи всё будет поле»,
Успел подумать Алексей:
«Но что поделать — божья воля,
Не совладать же людям с ней».

Достал письмо от своей мамы,
Прислал записку ему брат,
В них та же песня, те же гаммы,
Но невозможен счас возврат.

Они считали своим долгом
Влезать в сердечные дела,
Во всём, не разбираясь толком,
Пора любви к нему пришла.

Порою даже чувство злобы
Взрывалось и в его душе,
Неважно что, когда и кто бы
В нём «стужу» вызывал уже.

Вот если б связь была «приличной»,
Обычна светская их связь,
Тогда бы я был безразличный,
И нас бы не топтали в грязь.

Но поняв, это — всё серьёзно,
Что слишком Анна дорога,
Считают связь ту одиозной,
В том плане жизнь у них строга.

Они не знают, что есть счастье,
Им надо научить нас жить,
А без любви — одни ненастья,
Они не могут так любить.

Что эти все, конечно, правы,
На всех был зол лишь потому,
Обычны(е) попирались нравы,
И трудно стало лишь ему.

Он знал всю сложность положенья
Огласка как достигнет свет,
Любовь была их, как сраженье,
И дать никто не мог совет.

Когда «погрязли» оба в страсти,
Скрывать любовь и лгать, хитрить,
Всё время «хоронить» их счастье,
Нельзя так больше стало жить.

Причина в том несчастья Анны,
Она ж спокойна и горда,
Сознанье, что она желанна,
Любви достойная всегда.

Но прячет чувства те от света,
Себя унизила во всём,
И мужу лжёт она при этом,
Стал даже ненавистен дом.

Пронзила мысль его шальная:
Чтоб бросить всё и скрыться с ней,
Если любовь столь дорогая,
То быть подальше от людей.

22

Когда подъехал уже к даче,
То солнце выглянуло вновь,
Как будто встреча шлёт удачу
На тайную у них любовь.

Не думал он о гипподроме,
Он рад был только лишь тому,
Её застанет ли он в доме,
Сказать спасибо бы дождю.

Но чтоб не привлекать вниманья,
Входил всегда он через сад,
И для внезапного свиданья,
Врасплох застать он был бы рад.

Шагая по дорожке сада,
Он вспомнил, забывал всегда,
Его обычная досада
Всё время верх над ним брала.

Досадой был их сын Серёжа,
Имел какой-то странный взгляд,
Всегда являлся, как заноза,
И не всегда был Вронский рад.

Как будто бы давно знакомы,
При нём — обычный разговор,
Казалось, рушил все препоны,
Серёжин необычный взор.

У мамы отношенья с дядей,
Он словно чувствовал нутром,
Всё время на обоих глядя,
Могли быть злом или добром.

Она сидела на террасе,
На этот раз была одна,
Но, как всегда, была «в прекрасе»,
Его сегодня не ждала.

Всё время Вронского сражала
Её фигуры красота,
Виденье Анны восхищало,
Она была, как высота.

Его поймала приближенье,
Хотел ступить он только шаг,
Всегда впадала и в волненье,
Он для неё был словно маг.

На дверь поглядывая у входа,
— Что с Вами? — Молвил подходя,
Боялся сплетен всяко(го) рода,
При этом он краснел не зря.

Она пожала крепко руку,
Сказала: « Не ждала тебя…»
— Не мог терпеть я боле муку,
Отдельно от тебя живя.

Тебя мне видеть постоянно,
Мне в жизни миг необходим,
Особо стало это явно,
Надеюсь, я ещё любим.

И перед скачками, конечно,
Запомнить мне бы облик твой,
Победу вырвать безупречно,
Помог бы образ дорогой.

Но Вы немного нездоровы,
И чем-то Вы огорчены,
Со мной побыть Вы не готовы,
Её не выпускал руки.

— Хоть я одна, но жду я сына,
Ты просто испугал меня;
— Но на лице — тревожна(я) мина,
Тебя нисколько не виня.

Она старалась быть спокойной,
Но губы сами так тряслись,
Она теперь была невольной,
И мысли об одном неслись.

Все думы у неё о счастье,
Познала что она теперь,
И в тоже время и несчастье,
Что под венец закрыта дверь.

Она завидовала Бетси,
У коей есть скрыта;я связь,
Нет подозрений, нет и версий,
И не пристала к ней и грязь.

О скачках знать ей интересно,
Он стал подробно объяснять,
Ему, конечно, было лестно,
О чём волненье узнать.

— Я вижу, что случилось что-то,
Скажите, умоляю Вас,
Гнетёт же Вас одна забота,
Готов я разделить сейчас.

— Да, да, — сказала тихо, внятно:
— У нас появится дитя,
Надеюсь Вам теперь понятно,
Что счас испытываю я.

При этом задрожали руки,
И не спускала с него глаз,
Её пронзили сладки(е) муки,
Каков ответ на сей рассказ?

Ему передалось волненье,
В порыве руки их сплелись,
То было высшим наслажденьем,
Плоды любви их родились.

Но вместе с этим нежным чувством
Пронзило сильно чувство зла,
Его он сдерживал искусно,
Но вот теперь пришла пора.

Пора открыться всем и мужу,
Что дальше жить так нам нельзя,
Они попали с Анной в «лужу»,
И он не принял меры зря.

Смотрел он умилённым взглядом,
И руки целовал он ей:
— Одним всё разорвать «снарядом»,
И  лучше тем, и чем скорей.

Оставить надо, Анна, мужа
И нашу жизнь соединить,
Он боле нам с тобой не нужен,
Вдвоём с тобою будем жить.

Ответ её чуть было слышен;
С тобой и так едины мы;
— Подскажет пусть наш бог нам свыше;
— Так что же делать мы должны?

А выход же из положенья,
Ведь у меня законный муж?
— Я вижу все твои мученья,
Тащить в душе тяжёлый гуж.

— Уже о нём я и забыла,
Он и не знает обо всём;
И краска всё лицо покрыла,
Катились слёзы уж на нём.

23

— Не важно, Анна, так ли это,
Всё знает иль не знает он,
Всё в нашем деле уже «спето»,
А твой супруг и прав лишён.

Так оставаться мы не можем,
Пора нам выходить и в свет,
И выход лишь один возможен,
С тобой нам, Анна, много лет.

— Ему сказать, его покинуть,
Так что же делать нам вдвоём?
— Из нашей жизни должен сгинуть,
С тобой его — переживём.

При этих Вронского решеньях,
Внезапно злой зажёгся свет
В тех нежных Анны выраженьях,
Чтоб исключить возможность бед.

— Положим, сделаю я это, —
Запали в мысль его слова:
— Отдать себя позору света,
Сие не будет никогда.

«Всё рушит все морали света,
Вступили Вы в преступну(ю) связь,
Достойна должного ответа
Любовна(я) эта Ваша вязь.

О всех последствиях деяний,
О всём предупреждал я Вас,
И с сыном трудных расставаний,
Отдать позору имя счас.

Но все возможные здесь меры,
Конечно, тут же я приму,
Морали сохранить чтоб веру,
Вас отпустить я не могу.

Ненужный нам по положенью,
Чтоб нам остановить скандал,
Обоим нам лишь к сожаленью,
Сын чтоб наш не пострадал».

— Бежать от этого содома,
Ты это предлагаешь нам?
Отречься мне сейчас от дома,
Покроет наше имя срам.

Тебе любовницей я стала
В утеху брошен даже сын,
Дитя я нового зачала,
Выходит сын мне, нелюбим.

Когда уже он станет взрослым,
Как отнесётся сын ко мне,
Он брошен мной и стал несносным,
Всё на любовной той волне.

За все такие её мысли,
Ей страшно, стыдно за себя,
Они её всё время грызли,
Уйти из дома не могла.

Не ворошить семейный улей
И отрешиться ото «сна»,
Но мысль влетала словно пулей,
Хотела б всё забыть она.

И под влияньем этой мысли
Уже другой и нежный тон,
Где все намеренья «повисли»,
Ему в ответ — другой уклон:

— Прошу тебя и умоляю
Со мной не говори о том,
Сама я этого желаю,
Скорей покинуть этот дом.

Но сделать всё совсем не просто,
Всё дело предоставь ты мне,
Вопрос поставлен очень остро,
Речь — не о конкретном дне.

— Но не могу я быть спокоен,
Когда тебе покоя нет,
Конечно, буду недоволен,
Наделать можем много бед.

— Я знаю, — перебила Аня:
— Натуре тяжело как лгать,
Как этим гордость твою ранят,   
Но не удастся нас сломать.

Как ты мог своею жизнью
Пожертвовать из-за меня?
— Тебе я предан, как отчизне,
Тебя одну всегда любя.

— А как же ты семьёй и светом
Пренебрегла из-за меня;
— Все время думаю об этом,
Я тоже, милый, лишь любя.

— Мне больно видеть все несчастья,
Простить себе я не могу
Я весь, родная, в твоей власти,
Я, Анна, так тебя люблю.

Своей восторженной улыбкой,
Ему глядя; прямо в глаза:
— Всю жизнь жила я, как под пыткой,
Жить дальше так уже нельзя.

Я тот, кто вдруг сказался сытым,
Как тот голодный человек,
С тобою счастье стало слитым,
Я счастлива теперь на век.

Но вдруг услышав голос сына,
Ему «влепила» поцелуй,
Поспешно от него отринув,
Подальше от любовных струй.

И на неё с восторгом глядя,
Он нежным шёпотом: «Когда?
С собою не могу я сладить,
Все дни летят словно года».

— Вот нынче, в час, — чуть прошептала,
Навстречу вышла к сыну в сад,
Её всё снова взволновало,
В постели с ним представив ад.

24,25

На скачки явно задержавшись,
Но думал он лишь об одном,
Удачно с Анной повстречавшись,
Он знал, что думает о нём.

Свиданье нынче, этой ночью
«Накрыло» счастием всёго,
Он лишний раз узнал воочью,
Любим был очень горячо.

О скачках думал с наслажденьем,
Настроен на военный лад,
Не с меньшим тоже он волненьем
Вошёл в конюшню он, как в ад.

Он брата встретил, Александра,
На скачках был и весь «бомонд»,
Была, конечно, там и Анна,
Его знакомых целый «фронт».

Но Анна с Бетси непременно,
Степан Аркадьич здесь блистал,
Каренин двигался степенно,
Видать, он Анну всё искал.

А брат без церемоний, прямо
Бросать стал с ходу свой упрёк:
— Тебя весь день искал я рьяно,
Читал записки ль в пару строк?

— Твою я получил записку,
Не понял я твоих забот,
Подверг судьбу свою я риску,
И всем даю я отворот.

Лицо при этом — бледно, злое,
«Дрожал его весь внешний вид»,
И понял брат, что за живое
«Достал», нанёс ему обид.

— От нашей матушки почтенной,
Я только передал письмо,
Чтоб ей ответил непременно,
Хочу напомнить заодно.

Ты не волнуйся пред ездою,
Желаю я тебе удач,
Ты брат родной, и я с тобою
В решенье всех твоих задач.

Ему не повезло в заезде,
Давно известно людям всё,
Что жизнь сохранена как прежде,
И он отделался легко.

Он первым был почти у цели,
Беда случилась с ними вдруг,
Они канаву пролетели,
Но тут подвёл наш «верный друг».

Он просто уцелел лишь чудом,
Упала лошадь с седоком,
Но плохо управлял он «другом»,
И сам виновен был он в том.

26

У Анны с мужем отношенья
Казались внешне, как всегда,
Его служебно(е) положенье,
Виной тому — в семье беда.

Чтоб чаще быть с женою вместе,
Вниманье сыну уделять,
Что нужно для защиты чести,
Чтоб разны(е) слухи отвергать.

Он, как и прежде, непременно,
Забрезжит вновь уже весна,
Он на курорт вояж бессменно,
Дарил здоровью дань сполна.

Он возвращался лишь в июле,
И в бездну погружался дел,
А сидя в кресле иль на стуле,
Для Анны время не имел.

Не говорил о подозреньях,
Он с Анной больше никогда,
И в постоянных с ней сношеньях,
К ней был прохладнее всегда.

Был ею очень недоволен
За прошлый разговор ночной,
Но сделать ничего неволен
В семейной жизни непростой.

Во всём сквозила лишь досада,
В совместной жизни у него,
И явно признаки разлада
В семье зрели скорей всего.

Но в личной жизни был он странен,
Умён и тонок был в делах
И он, как муж — смертельно ранен,
Его терзал какой-то страх.

Что нынче дел служебных много,
Всегда он говорил о них,
И жизнь его текла убого,
Не в пользу всех своих родных.

Не мог и не хотел он думать,
О чувствах Анны, как жены,
Её деянья образумить,
Его дела помочь должны.

Считал её вне подозрений,
Своей он доверял жене,
Боялся всяких осложнений,
Но слухи всё ползли извне.

Зачем потребовала Анна,
На даче жить, переезжать,
Но этот акт-то был обманным,
Он просто не хотел и знать.

Княгиня Бетси, ей подруга
На даче в Царском тож жила,
Где ей удобней встретить друга,
Там база Вронского была.

Признаться было ему трудно,
Но где-то в глубине души,
Росли волнения подспудно,
Но жил «в таёжной он глуши».

Он, доказательств не имея,
Конечно, знал уже одно:
(И подозренья в мыслях тлея,)
Неверна Анна уж давно.

Что в личной жизни — он несчастен,
Считал, обманутый он муж,
А к светской жизни — непричастен,
Он просто духом был не дюж.

Немало знал таких примеров,
За восемь лет, что был женат,
Всегда он возмущён без меры,
Кто был изменою объят.

Как выйти им из положенья,
Скатились как все до сего,
Не мог принять даже решенья,
Когда коснулось всё его.

Он два лишь раза был на даче,
Из заграницы возвратясь,
Не ночевал — не мог иначе,
И слухов, сплетен не боясь.

Всегда он занят был работой,
И это был его конёк,
Не окружал жену заботой,
И от семьи он был далёк.

День скачек — очень был заня;тый,
Но быть на скачках он должё;н,
Он с Анной узами был связан,
К тому ж — увидеться  с женой.

С утра — просители, доклады,
Обычны(е), будничны(е) дела,
И доктор «пел свои рулады»,
Его здоровье не хваля.

Домашних дел с управдомами,
Он пригласил его пойти,
Как вечно занятый делами,
Обедать сел часам к пяти.

Поехать вместе с ним на дачу,
Потом на скачки, наконец,
Возил его с собой в придачу,
Для встреч с женой — таков венец.

Чтоб кто-то третий был бы рядом,
Свидетель их последних лет,
Сторонним оценить чтоб взглядом,
Что терпит в жизни много бед.

27

Она на скачки вся готова,
Вдруг стук услышан был колёс,
Подруга Бетси дала слово —
Возьмёт с собой — и весь вопрос.

В окно из любопытства глянув:
Приехал муж, да не один;
И, как цветок, что вновь завянув:
В её все планы вбит был клин.

— Ах, как же было счас некстати,
А вдруг захочет ночевать;
Она «достойна» сей расплаты,
За право Вронского обнять.

Казалось ей всё как-то страшно,
Но дух обмана взял здесь верх,
Как будто ей уже неважно,
Ведь смыть нельзя уже сей грех.

С улыбкой шла ему навстречу,
Не зная, что сказать сама,
И лживый дар проснулся речи,
Как «усыпить» его должна.

Ему протягивая руку:
— Возможно проведёшь здесь ночь? —
Она испытывала муку,
И трудно ей себе помочь.

— На скачки мы поедем вместе,
Но Бетси мне немного жаль, —
(Ах, сколько ж было в этом лести)
И рвала душу ей печаль.

— Мешать не стану неразлучным,
Пройдусь с товарищем пешком,
Михал Васильич мне сподручней,
Мы с ним поедем лишь вдвоём.

Она их угостила чаем
И всё стремилась показать,
А тон её — непререкаем,
Мешал им разговор начать.

Она всё хвасталась верандой,
Её цветочной красотой,
Она была весёлой Анной,
Она была сама собой.

Уселась Анна подле мужа
И завела с ним разговор,
В беседе не было и стужи,
И не сквозил там и укор.

— Ваш вид совсем, совсем неважный,
Вам надо больше отдыхать,
Вы до работы слишком жадный,
На дачу надо приезжать.

Всё говорилось очень быстро,
С каким-то блеском на глазах,
Но понимал — не всё здесь чисто,
Не всё вмещалось в их сердцах.

Он очень отвечал ей просто,
Шутливый, как обычно тон,
Но боль стыда вставала остро,
«Актёрским стал семейный фон».

А вот вошедший к ним Серёжа,
Растерян был, окинув взгляд,
Своих родителей, похоже,
Не видел их, сидящих в ряд.

— Ну, здравствуй сын, совсем мужчина, —
И сыну руку протянул,
Но вид пугливый и причина
Отцовских чувств и не кольнул.

К отцу он робок был и раньше,
Звался «младой он человек»,
Хотя и стал немного старше,
Ему запомнится на век.

Не мог понять он кто им Вронский,
Он друг семьи иль враг её,
Но то, что он «поклонник конский»,
«Ворвался» прочно в их житьё.

Всё вместе взятое давило,
Чуждался как бы он отца,
С отцом неловко ему было
И ждал свидания конца.

Узрев сыновнее смущенье,
Краснеет Анна в тот момент,
Унять Серёжино волненье,
Свиданья кончить сантимент.

Послала на террасу сына,
Его в сей миг поцеловав,
С отцом свиданья чтоб картина,
Немного бодрости придав,

Ему не да;ла бы заплакать,
От тяжких отвлекла бы бед,
Не дай-то бог, чтоб не «накапать»,
Что был у Вронского здесь след.

— Привёз тебе я деньги, Анна,
Надеюсь, что они нужны;
— Они всегда и всем желанны,
Чтоб не испытывать нужды.

И снова покраснев при этом,
Совсем не глядя на него:
— Я думаю своим «приветом»
Ты снизойдёшь и до того,

Чтоб к нам заехать скачек после,
В семье чтоб, наконец, побыть…
Но тут вдруг у подъезда возле
Коляска встала, сбавив прыть.

И муж своим шутливым тоном,
Взглянув в окно на экипаж:
— Тверская — вместе с фаэтоном,
Какая прелесть и пассаж.

Она пожала руку мужа,
И сына в миг поцеловав,
Хотя в душе «кипела» стужа,
Прощаясь, так ему сказав:

— Тебя я жду, конечно, к чаю,—
Он руку ей поцеловал;
— Одна я тоже здесь скучаю;
От встречи муку ей достал.

28

В беседке сидя с Бетси рядом,
Его узнав издалека,
Пронзив его презренным взглядом,
«Хватила» дрожь её слегка.

Есть у неё два Алексея,
Всю жизнь заполнили её,
Один — её все чувства грея,
С другим — несносное житьё.

Всё ближе двигался к беседке,
Но Анну он не замечал,
Его поклоны были редки,
Лишь тем, кого он привечал.

Снимал он шляпу, кто знатнее,
Рассеян с равными он был,
Лишь этикет ему важнее,
Всё остальное он забыл.

Ах, как же был он ей противен,
Всё делал он, чтоб преуспеть,
И в жизни был он столь спесивен,
Что нету сил его терпеть.

Искал жену в беседке дамской,
Но видно было, не узнал,
Она ж вела себя по-хамски,
Его завидев, знак не дав.

Пришла лишь Бетси им на помощь,
Она окликнула его,
А он, как сорванный тот овощ,
Гнезда лишился своего.

— Здесь столько блеска, лент и тюля,
Что разбегаются глаза,
Смотреть всё это не люблю я,
Найти не мог я Вас не зря.

Лишь только «началася» скачка,
Как Анна не спуская глаз,
(Её настигла словно качка)
За Вронским взгляд, всем «напоказ».

Как отрешённая от мира,
Она вся скачкам отдалась,
Она лишь видела кумира,
Она во власть его сдалась.

Душа наполнена лишь страхом,
Лишь только б он остался цел,
И голос мужа был ей «прахом»,
Но он по-прежнему звенел.

Он не давал ей жить спокойно,
Звенел, как колокол в душе,
Он вёл себя вполне достойно,
Ведь было б лучше, чем уже.

— Уже я изменила мужу,
Но лгать мне дальше «нету» сил,
А он-то знает, видит «стужу»,
По-прежнему со мною мил.

Лишь ложь нужна для утешенья,
Приличья ради, терпит всё,
Мужское терпит оскорбленье,
Не растревожить бы житьё.

Она не понимала даже,
Откуда тяга говорить,
Для Анны было боле(е) гаже,
С таким позором даже жить.

Он выражал свою тревогу
И беспокойство за семью,
И, если так угодно богу,
И репутацию свою.

Как прыгать начинал на месте,
Ребёнок, получивший боль,
Так разговоры неуместны,
Себе на рану сыпал соль.

И сидя в ложе с Анной рядом,
«Тянул» он бесконечный спор,
Себя он наполнял зарядом,
Чтоб избежать семейных ссор.

Но Анна не вникала в споры,
Её вниманье — всё в одном,
Сознанье ей закрыли «шторы»,
Лишь думы были о родном.

Но вот все взоры на скакавших,
Один Каренин не смотрел,
Глазами он, уже уставших,
Всех в ложе быстро оглядел.

И замер взгляд его на Анне,
На бледном, как чужом лице,
Оно изваяно, «как в камне»,
Поймал себя на сим словце.

В руке сжимала она веер,
Казалось, замерла совсем,
В лицо дохнул прохладой Север,
Задал вопрос себе: «Зачем»?

В лице написано всё ясно,
Когда глядел он на неё,
Зачем он терпит всё напрасно,
Давно он понял в жизни всё.

А Анна, глаз не отрывая,
Смотрела только на него,
Барьеры как одолевая,
Справлялся с скачкою легко.

Уж двое выбыли из строя,
Но Анне до них дела нет,
А впереди всех только трое,
Ведь он её всей жизни свет.

Он вновь уставился на Анну,
Упорный взгляд холодных глаз,
Себя вела довольно странно:
Её хватил «больной экстаз».

И лишний раз он убедился,
Ей не родной он человек,
Ей Вронский в жизни полюбился,
И с ним она продолжит век.

Лишь на какое-то мгновенье,
От скачки оторвав свой взгляд,
Взглянув на мужа с омерзеньем,
Достоин он таких наград.

Сей взгляд ей воплотился в мыслях,
Подумав: «Ах, мне всё равно,
Чтоб он сквозь землю провалился,
Уж не люблю его давно».

29

Все скачки были несчастливы,
Одни падения и смерть,
Все сплошь напуганы, тоскливы,
Лишь осуждений — круговерть.

И вот последня(я) неудача,
Свалился Вронский под конец,
Нашла решение задача,
Стал сей момент всему венец.

И Анна ахнула так громко,
Вся изменилась и в лице,
Её поступок слишком ёмко
Расставил точки все в конце.

К себе всеобщее вниманье,
Близка к обмороку она,
И все пределы пониманья
Открылись все почти до дна.

Она, как пойманная птица,
Приличья нет аж до нельзя,
Как в клетке птичка стала биться,
Но все потуги были зря.

По много раз она вставала,
Куда-то силилась пойти,
То к Бетси взор свой обращала,
Её просила увезти.

Каренин обращался трижды,
Её чтоб увезти домой,
Но каждый раз немного выждав,
К нему осталась, как глухой.

— Меня оставьте Вы в покое,
Я здесь останусь, чтоб узнать,
Отныне я от Вас не скрою,
Должны Вы, наконец, понять.

Но тут пришла на помощь Бетси:
— Её я отвезу домой;
— Но нет, княгиня, ради чести,
Я муж и долг, конечно, мой.

И Анна покорилась мужу,
В карету села, мысль одна:
— Здоров ли, я ль его увижу,
Испью ли горя я до дна?

Вначале всё молчали оба,
Но мысль сверлила лишь одна,
Жена уже была «зазноба»,
Себя неправильно вела.

И он решил сказать об этом,
Уже терпеть дальше не мог,
Не быть осмеянным всем светом,
Чтоб не открылось, не дай бог.

— Вы поступили неприлично,
Осмелюсь Вам это сказать,
Меня Вы оскорбили лично,
Неужто, трудно Вам понять.

Вы не сумели скрыть и чувства,
Когда знакомый Ваш упал,
Вас просто охватило буйство,
И вид Ваш сразу же предал.

Я Вас просил держаться в свете,
Чтоб слухи не касались Вас,
Не так давно ведь слухи эти
Компрометировали нас.

Мы с Вами обсуждали раньше
Все наши внутренни(е) дела,
Но как терпеть могу я дальше,
Что Ваша дерзость так смела.

Но мысли Анны все о Вронском,
Она не слышит многих слов,
Всё было что в понятье женском,
В границах жизненных основ.

Была ответом лишь улыбка,
Он знал, что она скажет счас,
И, как всегда, её попытка
Дать в этот раз «обратный газ».

Когда теперь всё стало ясно,
Услышать он желал одно:
— Всё Вами сказано напрасно,
Что это просто всё смешно.

Что знал теперь он, было страшно,
Готов поверить он всему,
Смотрелась Анна вся отважно,
Сказать готова всё ему.

— Быть может, я ошибся снова,
Тогда прошу простить меня;
— На этот раз буду сурова,
В семье у нас стряслась беда:

Живём мы с ним, как муж с женою,
А Вас терпеть — нет больше сил,
А с Вами жизнь вся стороною,
Насильно ведь не будешь мил.

Прижавшись вся к углу сиденья,
Рыданья потрясли её,
Конец пришёл её терпенью,
Иметь с ним общее житьё.

Но он не шевельнулся даже,
Прямой не изменил свой взгляд,
К сему отнёсся, как к пропаже,
Пугал развода лишь обряд.

Уже почти у самой дачи,
Решился, наконец, сказать,
(Похоже, дать желал ей «сдачи»)
Нельзя же всё уже молчать.

— От Вас приличий соблюденья,
Я требую на этот раз,
Чтоб честь спасти от посрамленья,
Приму я меры прям сейчас.

На том он высадил супругу,
Поехал сам он в Петербург,
А Бетси вновь спасла подругу:
Посыльный тут явился вдруг.

И вновь зажглись глаза у Анны;
«Твой Вронский цел и невредим»;
— Я буду вся ему желанна;
«Он только яростью палим».
 
30

Итак, Щербацкие на Водах,
Леченье с пользой провести,
А в высшем свете вечно «в модах»
Больных на Воды привезти.

Какое надо ж совпаденье,
И радость, гордость у семьи,
По счастью выпало везенье,
Визит принцессе нанести.

Приём тот был весьма радушный,
Блеснула Кити красотой,
Он для семьи был очень нужный,
Он путь открыл им в свет большой.

Знакомства эти шли чредою,
Так высша(я) отдыхала знать,
Со знатной англицкой четою,
Таких ещё несметна(я) рать.

Потом с немецкою графиней,
Чей сын был ранен на войне,
С московской дамою Марией,
Чья дочь подходит ей вполне.

Подходит, чтобы быть подругой,
У Кити с ней одна судьба,
Покинута любимым другом,
И, как и Кити, всё — одна.

Но боле(е) всех их всех знакомых
Был к русской даме интерес,
Одной симпатией влекомых,
Взяв над другими перевес.

Коляску с этой русской дамой
Катила девушка всегда,
Была ли дама её мамой?
Скорей — прислужница она.

И имя нежное у девы,
Все звали Варенькой её,
Звучало имя, как напевы,
Весь облик чуден у неё.

Понравилась Варюша Кити,
Во взглядах их светился свет,
И, как невидимые нити,
Их дружбу свяжут, как в расцвет.

Всегда при деле была Варя
И всё внимание к больной,
Когда улыбку Кити даря,
Раскрылась к Кити всей душой.

Их взгляды явно говорили,
Встречаясь в день по много раз,
И чувства к встрече их манили:
— Вы мне приятны, люблю Вас.

Но Варя многим помогает,
Варюша вечно занята,
И к ней вниманье привлекает
Её природна(я) доброта.

К себе вновь привлекла вниманье,
Одна из странных русских пар,
Она же — милое созданье,
Мужчина был довольно стар.

Княжна узнала уже позже:
Старик был Левин Николай,
А значит знаться с ним негоже,
Не дай бог даже невзначай.

31

Шёл дождь с утра, и день ненастный
Согнал под крышу всех больных,
Все были от того несчастны,
Но души грея у всех них.

Они как проходили мимо,
То Кити с Варей каждый раз,
Настолько чувства были зримы,
Друг с друга не спускали глаз.

— Хочу поговорить я с нею, —
Так Кити к маме обратясь,—
— От взгляда я её немею,
Какая-то меж нами связь.

— Сперва сама о ней узнаю,
Знакомство заведу с мадам,
Так будет лучше, полагаю,
Несчастий избежать чтоб нам.

И только всё узнав о Варе,
Она к ней подошла сама:
— От Вас вся дочь моя в ударе,
Сказать с охотой Вам должна.

Она души от Вас не чает,
Она в Вас просто влюблена,
Она давно уже мечтает
Подругой Вашей быть сполна.
               
Сияло всё лицо у Кити,
Пожатье крепко было рук:
— Меня, Вы Кити, извините,
Терпела всё я хуже мук.

32

Мадам де Сталь, сидя в коляске,
Была приёмная лишь мать,
Быть не должно сие огласке,
Но не пытались и скрывать.

Всё время жили за границей,
Любили Вареньку всегда,
Была на Водах лишь частицей,
Всегда, где в помощи нужда.

Всё боле(е) нравилась им дружба,
Для Кити с каждым новым днём,
Общенье с Варей было нужно,
Она купалась просто в нём.

У Вари голос был отличный,
Узнала Кити, что поёт,
Княгиня попросила лично,
Что Варя в гости к ним придёт.

— Нам это будет просто радость,
Тем, что споёте пару пьес,
А скука здесь такая гадость,
Послушать Вас — наш интерес.

Сдержала Варя обещанье,
Хоть не хотела петь она,
Её природное старанье
Раскрылось здесь уже до дна.

Сидела Кити у рояля,
А Варя пела с тетради нот,
И двух подруг, как Кити, Варя,
Скрепил на веки женский род.

Её все восхищались пеньем,
А Кити просто повезло,
Ей встреча с Варей шло везеньем
За причинённое ей зло.

Она искала себе друга,
С кем можно душу отвести,
И здесь ей встретилась подруга,
С ней можно время провести.

Толпа собралась возле дома,
Где звуки чудные лились,
От скуки всех взяла истома,
Все пеньем чудным напились.

А Варя скромностью объята,
Вся равнодушна к похвалам,
Она лишь пением занята,
И взгляд молил: «А петь ли Вам?»

Своей подругой го;рда Кити,
Искусством, голосом,  лицом:
— А у меня могло бы выйти,
Чтоб не хвалить себя ни в чём?

— А как гордилась бы я этим,
Ах, как бы радовалась я,
Когда бы так смогла я спеть им,
На всех под окнами глядя.

Она ж осталась равнодушна,
И ей совсем, как всё равно,
Когда обещанное нужно,
И принцип сей у ней давно.

Тогда рождается желанье
Свершить приятное maman,
С врождённым вместе в ней стараньем,
Чтоб радость подарить всем нам.

Что заставляет быть спокойной,
И гордость эту пренебречь,
И в то же время быть довольной,
И пеньем публику привлечь.

Ах, как желала знать бы это,
Себя так приучить к всему,
Тому учиться с ней всё лето,
Набраться у неё «уму».

И Варя пела пьесу снова,
Опять большой её успех,
Она и дальше петь готова
На радость слушателей всех.

Но вот последняя пиеса,
Песнь итальянская была,
И Варя, как без интереса,
Петь эту песню не смогла.

Не не смогла, а не хотела:
— Пропустим эту, — покраснев;
— Быть может в ней «любовно(е) дело»,
И  песня эта, «боль задев».

Так мысль сработала у Кити,
Свою обиду не забыв,
И этой мысли нужно выйти,
В ней есть оправданный мотив.

Своё вдруг изменила мненье,
Сказала улыбаясь: «Нет,
Я твёрдо приняла решенье,
Спою я всё же сей сонет».

И спела песню так спокойно,
И даже лучше, чем всегда,
Держалась вся вполне достойно,
И без намёка, что — беда.

А после пения подруги
Решили вместе погулять,
Их вся беседа без натуги
«Решила» души их объять.

— А, правда, Варя, с этой песней
Связало в жизни что-то Вас,
Что в жизни всех сплетает те;сней,
Всё то, что связывает нас. 

Всё то, что истязало душу,
Оставив неприглядный след,
Скажите, Варя, Вас я пр;шу,
Так, правда это или нет?

— Нет, отчего же, нет секрета,
Когда-то была влюблена,
Ему я пела, песня эта
Обоим нам была нужна.

И он любил меня, конечно,
Но мать обычно — супротив,
Таких историй жизнь нам вечно
Рождает часто, не спросив.

— Вот если б я была мужчиной,
Любила я бы только Вас,
Но разве мать — это причина,
Разбить у сердца чтобы глас.

Как мог в угоду своей маме
Забыть, несчастной сделать Вас?
Скажу Вам честно, между нами,
Он сам несчастен в этот час.

— О нет, он человек хороший,
И я — счастливая теперь,
Послушен очень и пригожий,
Уж мне, подруга, ты поверь.

— О, как Вы, Варенька, хоро;ши,
Хочу похожей быть на Вас;
— Зачем, подруга, лезть из кожи,
Зачем похожей быть на нас?

Умна, красива и богата,
Прекрасны так, как Вы счас есть,
Любви откройте Вы лишь врата,
И не роняйте свою честь.

Свои заботы выдавая;
— А если бы… он просто сам…?
В любовный спор она вникая:
Так это был бы просто срам.

— Нельзя забыть же оскорбленья, —
Себя вдруг вспомнив на балу;
— Так в чём же Ваше преступленье,
Вы ж не сказали, что люблю?

— Конечно, я же не сказала,
Но взгляды, поведенье, всё…
Идёт знакомство от начала,
И он же знал, ведь есть чутьё.

Как он ухаживал за мною,
Мне очень трудно всё забыть,
Ко мне тянулся всей душою,
Он знал, готова я любить.

— Любовь к нему ли сохранилась,
Как Вы живёте-то теперь?
— Его натура мне открылась,
Я ненавижу — дикий зверь.

Мной правят стыд и оскорбленье,
Я не могу простить себе,
В награду мне —  неуваженье,
Меня оставил он  в беде.

— Полны Вы чувствами натура,
Нас в жизни много, как и Вы,
Вы ж образованны, не дура,
Не все сбываются мечты.

Всё это просто так неважно,
И чувства сложные в любви,
Всё надо пережить отважно,
С ума чтоб чувства не свели.

Она держала её руку,
С мольбою глядя на неё,
В душе испытывая муку
И вспоминала всё своё.

— Так что ж такое в жизни важно? —
С мольбой к ней обращая взгляд:
— Любви отдаться чтоб бесстрашно,
Чтоб не сразил тебя «снаряд»?

Ах, многое, что есть важнее, —
Не зная, что сказать в ответ:
— Но мне пора, стало свежее, —
И на ответ, не дав совет.

Ей даже было непонятно,
У Кити выражал что взгляд,
Одна она лишь знала внятно:
Ума различный с Кити склад.

— Должна поспеть домой я к чаю,
И к Берте нужно мне зайти;
— Девиц обычно провожаю, —
Сказал полковник: «По пути»?

— Меня же провожать не надо,
Хожу всегда теперь одна,
Знакомству с Вами очень рада,
А в жизни я совсем вольна.

Поцеловав ещё раз Кити,
И скрылась в полутьме ночной,
Беседы оборвав все нити,
Чтоб не нарушить свой покой.

33,34,35

Знакомства новые для Кити
И к Варе нежных этих чувств,
Связали прочно души нити,
Родство ковалось этих душ.

Не только горе в утешенье,
Но новый ей открылся мир,
Она с великим наслажденьем
Пришла на этот «новый пир».

И с госпожою Шталь в общеньи
Открылся Кити мир иной,
И в даль чудесну(ю) наслажденья,
Где душе нашла покой.

Ведь вера многогранна в бога,
В ней есть и множество сторон,
Но до сих пор была убога:
Лишь соблюдать один канон.

Она обедни посещала,
Она ходила в Вдовий Дом,
Знакомых там она встречала,
И тексты изучала в нём.

Славянски(е) все знавала тексты,
Их вместе с батюшкой рекла,
Церковны(е) заодно и жесты
Там в обращеньях обрела.

Всё для неё там было ново,
Как будто ввысь неслась душа,
И Кити чувствовала снова,
Что жизнь опять вся хороша.

Вошла в её сознанье прочно,
На дружбе с Варей ещё раз,
Стать лучше можно — это точно,
И без каких-нибудь прикрас.

Спокойна будешь и счастлива,
Забыть себя, любить других,
Идти по жизни горделиво,
Любить других, ну, как родных.

Поняв теперь, что само(е) важно(е),
Отдалась чувству всей душой,
И ей совсем не было страшно
Чинить «расправу» над собой.

И как племянница Алина,
Несчастным будет помогать,
А в мыслях встала вся картина,
Что меньше будут все страдать.

Чтить Евангелие по тюрьмам,
Чтоб душу дерзкую смягчить,
Больным или «богоотступным»,
Всех Евангелием лечить.

Сбылись на Водах уж частично,
Её те тайные мечты,
Сумела «навести» все лично,
С семьёй художника «мосты».

Сестрой считалась милосердья,
Подруге лишь благодаря,
Стараясь приложить усердье,
Семье любовь свою даря.

Была довольна и княгиня,
У Кити стало много дел,
И даже лично герцогиня
Сказала, что поступок смел.

Но время шло неумолимо,
Пыталась изменить себя,
Всё, что постигла, идёт мимо,
Но, знала что, прошло не зря.

Не отреклась то, что узнала,
Но также быстро поняла,
Что та монаршая похв;ла
От прежней жизни не спасла.

Зачем блуждать и притворяться,
Держаться чтоб на высоте,
Не проще ли собой остаться,
Быть верной «прежней красоте».

Она, вкусив всю тяжесть горя,
Досталась тяжким всем больным,
Чтоб лучшей быть, с собой не споря,
К пенатам ринулась родным.

Ей воздух нужен просто свежий,
В Россию, родину свою,
Где жизнь текла обычно прежней:
Где всё родное, всё люблю.

Прощаясь, Варю приглашала,
Но Варин дан такой ответ:
— Как замуж выйдете сначала,
Мой настоятельный совет.

— Не выйду замуж никогда я;
— Так не приеду к Вам тогда;
— Так ни на что я невзирая,
На всё готова я сполна.

Пошли на пользу Кити Воды,
Сбылись советы докторов,
И не прошли ещё и годы,
Её уж организм — здоров.

Но не была так беззаботна,
Как прежде и не весела,
Но жизнь текла её вольготно,
Вновь русской женщиной была.

Июнь 2010