Глубокий снег

                Памяти моей мамы, поэтессы,
                члена Союза писателей России,
                Эльвиры  Бочковой
      
           *  *  *

Вот и новые сливы пошли
Вместо спиленных в прошлую осень.
Только близкой души не нашли,
А других не всегда и выносим!
Гибко  гнутся все ветки пока,
Даже слабой рукой притянулись.
Ноша ягод уже нелегка,
И к земле ветки  сонно пригнулись.
Жизнь идёт,
Как её ни корчуй…
Солнца больше – сквозь голые кроны,
Но  не скроют  от  ливневых струй:
Небеса, словно море,  бездонны…
Будут лить на шуршащий ковёр
Листьев, сброшенных под ноги садом,
Что  сгребут по апрелю в костёр,
Чтоб гордиться у дома фасадом.
А пока цвета тучек плоды
Наливаются,  вены темнее…
И предчувствие скорой беды
С каждым днём обнимает сильнее…


               *  *  *
В феврале нагрянули морозы,
Обступили  ледяной стеной.
Сплошь сугробов высятся торосы
На дороге к сердцу и домой.
До весны  завьюженная тропка –
Коротка –
Неделю прошагать.
Из машин, спешащих к счастью, –
Пробка.
В каше снега вновь забуксовать.
Лёд сковал – и намертво – порывы
Обрести глоток живой воды.
Под наркозом, в спячке, полуживы,
На краю болезней и беды.


                *  *  *
И зиму почти пережили…
По  горло  нам снег навалил,
И слёзы внезапно душили,
И не было двигаться сил
В снегу беспросветном,
Глубоком,
Что сыпал на сколотый лёд.
Но думали вновь о высоком,
О лете, чей скоро черёд. –
Подхватит,
Закружит средь ягод,
Средь буйных цветов полевых. –
И будто бы не было тягот…
Остаться бы только в живых…
Остаться,
Дожить до рассвета,
Вернуться из той темноты,
Откуда не  будет ответа
И смотрят на всё с высоты.

         *  *  *
Снег сыпал и сыпал.
Весна не спешила.
И замерло сердце  в предчувствии бед.
По  снежным канавам
В смятенье кружила 
В надежде, что к выходу выведет след.
Но путались ног отпечатки в метели,
И слёзы стояли под горлом колом.
И в сбившейся, жёсткой, казённой постели
Душила подушка –
С крыш съехавший ком
Налипшего, ватного, плотного снега.
Опаздывал март с золотистым лучом.
И проруби сталь вдаль звала из-под века:
Там белая тень всё росла за  плечом.
 

                *  *  *
Всё бесповоротно. И нелепо. –
Как лавина двинулась с горы.
Жмурилась на солнце первом слепо
В предвкушенье отпускной поры.
А внутри тревога нарастала…
Жизнь катила, словно снежный ком.
С каждым днём всё раньше рассветало,
Но скрипел простуженyо весь дом.
Заметала суетой тревогу.
Круговерть, последняя метель…
Пережить мороз ещё немного –
И прошьёт сугробы с крыш капель.
Переждать,
Силёнки собирая,
Чтоб рвануться к свету в полный рост,
Как трава,
Совсем ещё не зная,            
Что трудилось сердце на износ.

 
              *  *  *
Зима уходить не хотела,
Стояла, как тень за спиной.
Беда, как метель, налетела,
С ног сшибла  ударной волной.
Снег мягко засасывал ноги…   
Тревога росла, как сугроб.
И не было дальше дороги.
И мучил жестоко  озноб.
И сердце сжималось в догадке,
Что больше не будет весны.
На смену стихам, что в тетрадке,
Заявятся странные сны,
Где явь перепутана с бредом:
Жар-птица присядет на грудь,
Закутают лаской и пледом –
Не выдохнуть и не вдохнуть…
Но снег на лице не растает,
Накрытый жар-птицы крылом.
И выхода нет.
Не светает.
И веткам  под снегом  –  облом.


       *  *  *
Вот и всё.
Не будет больше лета.
Только снег, как тополиный пух…
Помнишь, август
Полыхал кометой,
Воздух был разгорячён и сух.
Ягоды рябина осыпала
Угольками в пепельный ковыль.
На цветах увядших оседала
Липким  слоем угольная пыль.
Солнце раскалённое катилось
Головнёй дымившего костра.
Ничего в том лете не случилось,
Только боль была, как нож, остра,
В бок впивалась горестной догадкой,
Что конец пожара впереди:
Подкрадётся с лисьей он повадкой –
Рыжий хвост мелькнул уже в груди,
Заметая горестные мысли,
Что  как яд – сквозь  дым  пожара вдох.
Все деревья осыпали листья:
Словно искры, падали на мох.


                *  *  *
Огненное лето возвратилось
В дни, когда  истаивал февраль.
Потушить огонь не получилось:
Взгляд мутнел и устремлялся вдаль.
Чудилось: пожар бежит по  кронам.
И пытаясь скрыться  от  беды,
Жар не сбила,
Поперхнувшись стоном,
Выплеснув в лицо стакан воды.
Жар вернулся дымом и удушьем –
Застилала горечь белый свет.
Ветки, как обугленные сушью,
На стене …
И на пол сброшен  плед –
Затушить огонь,
Что ближе к телу
Пробирался по траве сухой.
…До беды всем не было там дела,
Не отвёл беду никто рукой.



                *  *  *
Клянём  то огненное лето,
Тот дым, как утренний туман.
Жара спадала лишь с рассветом.
Сквозь дюны шёл строф караван.
Да, ветер был угарный,  душный,
И с пеплом смешан был песок.
И вдох – неровный и натужный,
Но строчки – за  шажком шажок.
Там повисало солнце шаром,
Что никуда не улетал.
Так пахло в воздухе пожаром,
Что по верхушкам рощ  скакал.
В июле том родные люди
Читали   бегло между строк.
Сквозь дым тянулся к солнцу лютик.
...Всё. Снег ковром лежит у ног.



 
                *  *  *
Мокрый асфальт  из-под толстого льда –
Траурной лентой бежит под ногами…
Как  же случилась такая беда,
Что налетела всей силой цунами,
Что налетела –  и разом снесла
Всё, что за жизнь возведёно с любовью?
Только любовь, воротясь, не спасла.
Тонкая вена – с отравленной кровью.
Снег почерневший  увозят в поля,
Копотно съёжились за день сугробы.
Как затянулась неловко петля
В снежном безволье тоски и хворобы?
Капает с крыш –
Как по тонкой игле,
Что выпускала по каплям лекарство.
Тоненький голос, возникший во мгле,
Наобещавший конец всем мытарствам…
Капает медленно слишком капель. –
Жизнь убегает по каплям быстрее.
Где-то за краем остался апрель,
В поздних слезах хрупким настом чернея…


                *  *  *
Почва ушла под ногами.
Как на качелях лечу,
Крепко сжимая руками
Воздух,
Как будто свечу.
Путь прерывается Млечный, 
Слабо мерцает и  мглист.
Как всё же жизнь быстротечна!
Был белым только что лист…
Время потерь – не  прощанья.       
Каменный глажу висок.
Туч набежавших качанье.
Снег, словно омут, глубок.



                *  *  *
Апрель. Не осень – не зима.
И до костей пронзает холод.
Друг к другу жмутся все дома.
Ветрами выстужен весь город.
…Уйти из жизни по весне,
Когда прилёту птиц вновь время –
И привкус крови на десне,
И боль долбит, как ломом, темя, –   
В бреду о море,
Где весна,
Стоит  с цветком  у парапета,
Где  жизнь прошедшая ясна,
И впереди пригоршни света;
Где слёзы смешаны с волной,
Где обкатало море камни,
Где  манит море глубиной…
…В мир снов твоих закрыты ставни.

 
               *  *  *
Я научилась жить одна. –
Лишь тишина скребётся в душу.
В глазницы комнаты луна
Глядит так пристально, что трушу.
В ночном тумане расплылась –
И стала озером огромным;
Зовёт в свой омут,
Будто страсть, –
Так манит тёмным взглядом томным;
Дорожку стелет серебром –
Как снег на солнце  путь искрится.
Ступи: где ветер за окном,
Где к близким можно прислониться…



       *  *  *
Сон как сон,
Где все снова живые,
Обнимают и гладят меня.
Зеркала почему-то кривые
И рябят, отраженье гоня,
Словно озеро в ветреном лете. –
Бросишь камушек –
Снова круги.
Нет любимых и близких на свете, 
За окном – продолженье пурги.
Светит лампа безжизненным светом,
И сутулится тень над столом.
Сны уходят  с неспешным рассветом,
Видишь комнату, всю в голубом:
Припорошены  снегом тюльпаны,
Густо иней окутал цветок.
Плачут-воют  на кухоньке  краны,
И под горлом  не тает комок.


                *  *  *
Апрель с гримасой ноября.
Осенний дождь изводит душу.
И шторм все  вырвал якоря.
И не увидеть в брызгах сушу.
Болтает шлюпкой по волнам.
Мутит и крутит цепкий омут.
Я так хотела  б верить снам,
В которых в омуте не тонут,
А наблюдают жизнь медуз
И рыб придонных –
Мир предчувствий,
Где камень на душе – не груз,
И жизнь течёт в обычном русле:
Ты под водой,
Но не на дне…
И сверху свет сочится  влажный.
И то, что холод по  весне,
Тебе совсем-совсем неважно.


                *  *  *
Живу, как во сне,
И трясу головою,
Чтоб сон, будто облако гари стряхнуть.
И вся натянулась стальною струною,
Молчащей о  близких, что грежу вернуть.
Лишь сон отогнать –
И всё встанет на место.
И солнца тепло
Нежно тронет вдруг лоб.
Душа  встрепенётся от этого жеста.
И в нежности той растворится озноб
Всех дней,
Что под утро приснились жестоко,
И я заскулила в подушку средь тьмы,
Что чувствуем все мы себя одиноко,
Когда нет конца у постылой зимы,
Хоть время весны,
Где воды – по колено,
И жмуриться б надо от света  в лицо…
Но сон не проходит,
И  зыбкого плена
Никак не могу разорвать я кольцо.


         *  *  *
И будто не было весны,
Как наступило снова лето.
Но чёрно-белые всё сны,
Где я кричу –
И нет ответа,
Где белый снег,
Хотя и бел,
Черней и глубже тёмной ночи,
Хоть за окном скворец запел,
И ночь от ночи всё короче.
Тем муть пугает за окном,
Что проявляет очертанья.
Все мысли снова об одном
Под пташек ранних щебетанье.
Все мысли там, где белый снег,
Летел к земле,
Как  к свету мушки.
И леденел висок навек,
Сливаясь с белизной подушки.   

 
              *  *  *
Черёмуха снова цветёт
Удушливым бешеным цветом.
И жизнь слишком быстро идёт –
И тянется тень за ней следом:
То память о тех, что ушли,
Истаяли в огненном лете.
…Озимые  всходы взошли,
А близких  нет больше на свете.
И солнце бьёт прямо в глаза –
И слепнешь –
Покатятся слёзы.
Всё слышишь родных голоса,
Что, будто листки у мимозы,
Свернулись от пристальных глаз:
Покажут изнанку в смятенье,
Лицом оставаясь жить в нас
И требуя строго смиренья.


                *  *  *
А листья всё же распустились.
И снег сошёл, как мел с лица.
Но сны цветные не приснились…
Один и тот же без конца,
Как бы заело киноплёнку…
Я просыпаюсь на одном:
Где с миной кислою ребёнка
Уходит мама в окоём,
За облака, что скрыли небо.
Там лайнер в холоде парит,
И снежный шлейф плетётся следом,
И воздух сердце леденит.    

             

            *  *  *
Всё правильно.
Лета не будет.
Заплаканно небо глядит.
Тепло никогда не наступит.
А в трубке лишь ветер гудит.
Всё.
Тихо.
И голос твой ветром,
Как эхо, за край унесло.
…Наматывать дней километры,
Чтоб в жизни хоть раз повезло.
Куда-то лететь постоянно,
Чтоб намертво сесть в колее,
В дожде, что долбит беспрестанно,
Что близкие люди – в земле.

            
       *  *  *

          Памяти Дмитрия Мезенцева, художника,
          иллюстрировавшего последнюю книгу
          моей матери  Эльвиры Бочковой,
          доделать которую   не  успели ни  он, ни она…


Чёрно-белое линий сплетенье –
Изловчись – и поймай на лету…
Слишком лёгкое в небе паренье
Над деревьями в майском цвету…
Суета, та   к земле пригибала,
Заставляла растить урожай.
А душа в забытьи  пребывала,             
Где вдоль тропочки – пропасть  и край,
Где сиротами  строчки из книги
Паутины  раскинули  нить…   
Там под снегом раскатаны блики,
И не в видно,  как страшно  ступить…   
Там осколки от брошенной чашки               
Застревали  навечно в груди…
Май как май…
Как же быстро букашки
Все очнулись – поля  перейти…      
Сквозь чащобу  прошёл незаметно,
Опьяненный  дорогой сквозь лес…
Запах хвои и ландышей бледных.
И ещё один во поле крест…   
         
               
                *  *  *
Не возвратился вкус и цвет…
Всё прибавляет ход свой время…
И твой склонённый силуэт
Приходит ночью, гладит темя –
И прогоняет чуткий сон.
Вновь потолок – в полосках света,
Как будто длинный перегон
Из марта в сумрачное  лето,
Где свет мелькает за окном,
На стыках рельс мотает лихо…
И в прошлом встреча за углом,
Снег сыпет в форточку. Так  тихо…


         *  *  *
Вернулась внезапно жара
Напомнить об огненном лете,
Что всё сокрушило вчера,
Оставив  мир в выжженном цвете,
Где чёрные ветки торчат
Из белого снега, как прутья,
Где близкие люди молчат
И снег отливается ртутью,
Где низкого неба навес
Так давит на сердце,
Что страшно.
Там тёмным становится лес,
А многое вовсе не важно.

               *  *  *
Живу средь птиц и буйных трав.
Куст ежевики ранит ноги,
Пройти сквозь заросли не дав,
Что воцарились на дороге.
Оплёл крапиву змеем вьюн,
И комарьё зудит так гнусно…
И перекрыл тропу валун…
Но не от этого так грустно,
А от того, что жизнь прошла,
Где был наш дом набит, как улей.
В нём из щелей торчит кошма,
Чтоб в них ветра в сердцах не дули.
Но ветер в окна залетел
И сквозь трубу
Навылет сгинул,
Всё перепутал, всё задел,
Всё с мест любимых передвинул.

               

               *  *  *
Как скоротечно ветреное лето…
Как суетлива призрачная жизнь…
Вновь жмуришься от солнечного света
И говоришь себе: не плачь, держись!
Лови лучи, что пряно пахнут мятой,
И изучай на небе облака.
Наедине  с  волнами и утратой,
Как рыба, плавай в омуте садка.
Всё мнится голос, будоражит эхом,
Что растворил плевавший снегом март.
И прячешь от людей тоску за смехом,
Как в разноцветном всполохе петард.
Рвануть чеку,
Забредив пляской света,
Что стёртое лицо проявит в миг.
Так одиноко и  пустынно лето!
Вкус волчих ягод  леденит язык.


            *  *  *
Тисками зажала тоска.
И в лете теперь неуютно.
Я вспыльчива стала, резка.
День завтрашний видится смутно.
И больше уже никогда
Не кинуться с рёвом в объятья.
…Бежит ключевая вода,
Полощет оборки у платья.
Не спрятаться больше никак
От мира, уткнувшись в колени.
Гоню прочь нахлынувший  страх…
А близкие, зыбкие тени
Бредут позади в немоте,
Не слушая больше о бедах,
На вечной теперь высоте,
Последние боли изведав,
Лицо окуная в тот свет,
Что грезился ярким туннелем:
В него до поры входа нет –
Как свет  из-под запертой двери.


                *  *  *
Никакой перемены в природе.
Вновь с горы бурный глины потоп.
Снова память в тот омут уводит,
Где вдруг бабочка села на лоб.
Свои чёрные крылья сложила,
Не смахнув ими мягко слезу.
Никуда-то она не спешила
И парила, дрожа на весу.
А потом опустилась вдруг тенью,
Просыпая хитина пыльцу,
Навевая тоску и смятенье,
Что подходит жизнь, видно, к концу.
Посидела, листочком вспорхнула,
Бросив страшную тень по стене…
Как та бабочка, жизнь промелькнула,
Захлебнулась в метельной весне.

 

           *  *  *
Ни с кем, ни слова…
Но не тишина.
Скрипят суставы высохших деревьев.
Я привыкаю жить теперь одна
В пустынном доме,
Как в угрюмой келье.
Шагов не слышно.
Разве старый ёж
Вдруг напугает топотом средь ночи…
Но явь иль сон – так  сразу не поймёшь.
И ночь от ночи нынче одиноче.
Так хочется весь день пересказать:
Откроешь крышку –
Пар порхнёт наружу,
И сможешь в голове всё увязать,
Но никому твой мир теперь не нужен.
Всё  меньше книг читают по ночам
(Болят глаза, и времени – не густо:
Опять слизняк надумал есть кочан –
Подсуетись, чтоб выросла капуста).
А мне смотреть, как покосился дом:
То ль грунт ползёт, то ль рухнула подпорка.
И дверь закрыть могу с большим трудом,
Хотя кому нужны души задворки!
Вот чинно мышь  пошла наперерез.
Знать, за свою почти что принимает.
И сад – не сад,- деревьев диких лес,
Где  сквозь листву лучи не проникают.   


                *  *  *
Ничего другого не ждала:
Лишь печаль о том пылавшем лете,
Где под солнцем сквозь дымы жила –
Не одна совсем на белом свете.
Солнце в нём стояло без лучей,
Словно гонг лунищи в полнолунье.
Не была я в лете том ничьей.
А кукушка оказалась лгунья:
Надрывалась сквозь угар и дым
Родниково-чистым метрономом.
Выстрелила ветка холостым
Под ботинком, жавшим ногу, новым,
Обломилась, высохнув в траве,
Пожелтевшей, будто бы мочало.
Не мелькнуло  мысли в голове,
Что конец имеет и начало.


            *  *  *
Вода – парное молоко.
Свежа трава, как  в мае.   
Я  заплываю далеко,
Где  рыбок вьётся стая.
Забавно видеть окуней,
Что окружили леску.
Подводный мир – сплошь из теней,
Где ни одна не резка.
Лицо  всё сморщено рекой,
Как будто бы от плача.
И лик то мамин, или мой?
В нём водомерка скачет:
Измерит глубину морщин. –
Завидовать всем ловким?
Спазм крутит горло – хоть кричи,
Да заперт выдох в лёгких.

                * * *
А травы всё гуще и гуще.
Деревья дошли до реки.
Печаль гложет прежнего пуще,
Хоть райские нынче деньки.
Так долго готовилось лето
Спокойным теплом одарить
Ту жизнь, что без вкуса и цвета,
Но тянется, будто бы нить
Из старой кофтёнки,
Что с детства,
Давно коротка, хоть мила.
Кому же оставишь в наследство?
На нитки пустить – все дела!
За петелькой петелька быстро
Ложится в извивах вся нить,
Как будто и не было смысла,
Когда-то те нитки крутить
Из тонких, чтоб были прочнее,
Чтоб кофту до дыр всё таскать…
Как не было вовсе ребёнка,
Осталось чуть-чуть распускать…



                *  *  *
Заснула под  утренний дождь,
Что целую ночь собирался.
Я знала: в снах снова придёшь,
Хоть  жизни клубок размотался –
Его не смотаешь назад:
Все спутались тонкие нитки,
Как  наш неухоженный сад,
Заросший до самой калитки.
Но тянет   магнитом туда.
Там солнце повисло на клёнах.
Их пилят  и жгут иногда,
Да снова на крыльях зелёных
Летят там и сям семена,
Под дождь прорастая, как травы.
И высится клёнов стена – 
И нет на них вовсе управы.
И фразы твои, и стихи
Всё шепчут бедовые листья.
И мартовский ветер пурги
Мешают зелёною кистью.

               *  *  *
Усталое летнее солнце
Сквозь ветер не смотрит в лицо:
Средь тучек открылось оконце,
Лучами забрызгав крыльцо.
И осы  становятся злее,
Слетелись  на яблочный Спас.
И жало у сердца острее,
Что Бог  в эту зиму не спас.
И стало последним то лето,
Где солнце смотрело сквозь дым.
Пепиновый    бок    у рассвета,
И сад  - всё  казалось седым, 
Как будто метель  обметала,
Скрывая черты у лица,
Снежками налива кидала,
И пачкала руки пыльца.
И мимо цветка устремлялась
Пчела, в край, что гарью не пах.
И рано в том лете смеркалось,
Полз в дом с дыма змеями страх.


                *  *  *
Вот и август уже на исходе.
Хлещет ветер опавшей листвой.
Перемены к осенней погоде
Дополняют душевный настрой.
Плыть становится всё тяжелее,
И глаза покраснели от брызг.
И зудят комары всё нуднее,-
Нескончаемый зуммера писк.
Так боялась пустынного лета,
Где придётся, как рыба, молчать:
Не дождёшься от ветра ответа,
Может  только лишь ветки качать,
Да ломать  дерева вековые,
Что покрылись коростой грибов,
Но уже их стволы неживые,
Да и крона - как пара рогов.
Так боялась стенанья  кукушки
И скребущейся мышью тоски,
Покосившейся за год избушки,
Что хранит жизни прошлой куски.-
Там парила шальной стрекозою,
Там родных окружала стена.
Там не шастала тётка с  косою,
Что была  в  стельку ветром пьяна.

                *  *  *
Шелестя покошенной травою,
Подошла обнять опять печаль.
Пахнет опадающей листвою,
Пред глазами – сумрачный февраль,         
Где ещё с тобой мы  говорили,
И болело сердце всё сильней.
Помнишь раньше:
Плёнку проявили –
Чёрным стало, что бело;, на ней.
Белый снег – и чёрные сугробы
По весне, что впитывали гарь.
И, наверно, нужен свет особый,
Чтоб смотреть, не жмурясь, прямо вдаль.
Кромкой наста чёрного темнеет
Поросль леса
Сразу за песком.
Не плыви: рука уже немеет,
Не гляди на омут тот тайком. -
Всё равно снесёт рекою быстрой: 
На берег другой – лишь путь зимой,
Костерок вдали, что тлеет  искрой,
Лес притушит траурной каймой.

                *  *  *
Вот и прожили новое лето.      
Всё мерещились в доме шаги.
Было море сквозь листья в нём света,
И парили  в лучах пауки.
Было ласково лето на редкость,
Лишь щемило  в нём сердце не раз.
И избушки замшелая ветхость
С потолка сором сыпала в глаз.
Жалко скалились сгнившие доски,
Обнажив небо рваной дырой.   
Всё летели на лампочку мошки,
Пол усыпав, как будто трухой.         
Их сметала под утро,
Жалея
Разве ж бабочек кверху брюшком, –
Будто листья в прозрачной аллее 
Под ногами, под первым снежком,
Все припудрены  старой побелкой.
Если б можно  всех к жизни вернуть!..
И по глади  скользить водомеркой,
Не боясь в омут чёрный шагнуть…


               *  *  *

Бабье лето ещё впереди,
Серебрится в лучах паутина,
Что не сбили, лупцуя, дожди.
Вся иссушена – в трещинах – глина.
Но уже леденеет к утру
Выдох озера, севший на  травы.
Этот выдох с щеки не сотру…
Режет  слух крик вороны картавый:
Оседлала слабеющий сук,
Что не выпустил листья по маю.
Сохнет тополь, таивший недуг,
Наклоняясь к земле, ближе к краю.
Сохнет тополь, ветвями сучит
И ломает усохшие пальцы.
И,  качаясь, ворона  кричит,
Что мы все в этом мире – скитальцы.



                *  *  *
Опять плыву по ласковой воде,
Что обнимает крепко и надёжно.
Случилось всё.
Какой ещё беде
Шагнуть навстречу так неосторожно?
Нежна вода,
И гладит, как ладонь,
И растворяет горестные мысли.
Играет рябь – гигантская гармонь.
И облака ребристые нависли.
И катит волны музыка внутри.
Приходит пьяным эхом ниоткуда,
Затягивая... узел у петли,
Не обещая,  что дождёшься чуда.