Бригаденфюрерское

И кровь ее бархатна.
И колени белы -
Самое алое
Из невнятной зари
Не выскоблить,
Не изъять –
Выгрызть с корнями
Как ясень – печать
Вековечную
Радости.

Ай, брат,
Подбрасывай в мельницу серебро,
Что не перемелется – все твое.

О горе-то, горе,
Кручина! Нет злее на свете судьбы -
Кричали все неподъемные вдовы
на кротком нашем пути.
О горе-то, горе –
Тяжко жить, да еще тяжелей помирать –
Вопили дебелые девки,
которых мне лень ласкать.

Но когда это люди вообще утверждали обратное?

Когда это люди хоть раз не бывали людьми?

Так, брат,
Закидывай в мельницу их костяки,
Что не перемелется – все прости.

А я – я уже не могу убивать –
У меня затекает рука –
Я тело свое и кровать -
Я все отдам с молотка
И уйду в монастырь синтоисткий -
Курить сам себе фимиам
И рассказывать страшные сказки
Своим задымленным богам.

Я крайне некрепок в вере -
Всем верам предпочитая вино
Безмолвия.
Я неразборчив в мерах –
Зачем? Лишь бы найти одно
Всхолмие,
Где пасутся веселые очень слоны -
Их нет у меня,
Но как мне они нужны!
Оттого что все остальное
у меня изначально есть.   

Одно лишь меня беспокоит –
их дико неправильный вес -

Переизбыток легкости.

Но когда это мы
боялись того, что мы не слоны?

А я – я уже не могу рассмотреть -
Что мне тут раздражало зрачки.
Мне стала скучной их смерть
И никак не размять руки.
В моем пустыннейшем монастыре
Живут крысы и жрут васильки,
Я беседую с крысами о красоте
И, брат – еще никогда и нигде
Я не встречал собеседников чище.

Это ли называется счастьем?

Величайшее милосердие к сорнякам
Не в том, что сорняков этих нет,
А в том, что есть солнце.
Огромное
Неуловимое солнце,
Непоколебимое
Солнце
Во мне.

Непримиримо,

Но бог всегда на моей стороне. 

И никак тому не бывать иначе.

Я загостился.
 
Имена ничего не значат -
Когда привычно,
Неусмиримо -
Твоя
Барабанная дробь.

Но, брат!

Белы ее колени,
 
И бархатна в теле кровь.