Тайна Флорио - сказка

Сказка написана в соавторстве: Вв-Пух исполнял писательскую функцию, а Флоренс - вдохновительную)))

Тайна Флорио.

Не в Риме, Венеции и не в Палермо
Случилась история наша...Наверно
Ответ вам давно уж известен, друзья?
О славной Флоренции сказка моя.

Жил в городе скульптор совсем молодой
По имени Флорио. Вкусной едой
Он редко побаловать мог свой желудок,
Но в этом винить не его здесь я буду.

Покорен и мрамор ему, и металл.
Из бронзы он статуи так отливал,
Что знать, не найдя ни малейших изъянов,
С готовностью опустошала карманы.

Меж тем, он по прежнему жил в нищете,
И имя его не звучало нигде.

          ***

Наставником Флорио был Фабиано,
Хотя и хвалили его неустанно,
Но жажда признания в герцогских залах
Дурную услугу ему оказала.

Когда-то хорошим он был живописцем
И скульптором. Даже и из-за границы
К нему поступить в подмастерья съезжались,
Но голову слава вскружила нежданно.

Известность хотел удержать, и богатство,
Но тут вдруг талант перестал подчиняться...
И вскоре забылись бы славы деньки,
Да принял он Флорио в ученики.

Дал в руки он Флорио лучший резец,
И тут же вопрос ему задал юнец:
"Прошу, расскажи мне, блистательный мастер -
Как статую сделать могу я прекрасной?"

Наставник, услышав вопрос, рассмеялся:
"Ответить тебе Микеланджело взялся.
Он был величайший из всех мастеров,
А ты постарайся запомнить урок.
Тогда будет статуя радовать всех,
А скульптор заслужит почет и успех:

"Возьми глыбу мрамора и отсеки
Резцом все ненужные взгляду куски."

          ***

Помчалось вперед обученье, и вот -
В трудах и раздумьях прошел третий год...
Однажды, вернувшись домой с карнавала
В его мастерскую зашел Фабиано.

Вокруг все темно, словно крылья грача,
Лишь в дальнем углу догорала свеча.
Там Флорио, мыслями весь вдалеке,
Трудился над статуей на верстаке.

Неслышно к нему подошел Фабиано,
И обмер - "Не вижу малейших изьянов!
Да, Флорио мой совершенства достиг,
А я нынче просто бездарный старик...

У Флорио юность, талант, красота,
Проявят вниманье к нему господа.
А герцог, и даже придворная знать
И думать забудут меня принимать..."

Укушенный завистью, страхом смятен,
Издал Фабиано чуть слышимый стон.
Был на карнавале он в маске слуги -
Скользнула на пол из ослабшей руки.

Легонько у Флорио дрогнули руки,
И он обернулся к источнику звука,
Узнав, кто вошел, поклонился он вмиг:
"Взгляните, теперь я чего-то достиг?"

"Трудился не зря ты, скажу без обмана" -
Небрежно ответил ему Фабиано -
"Работа твоя неплоха, но позволь
Заметить, что мастер без имени - ноль.

Творенья безвестных художников нынче
Никто не захочет представить публично.
Звук громких имен привлекает толпу,
Но статуи этой решу я судьбу:

Тебе заплачу за нее сто флоринов,
А на пьедестале я вырежу имя
Свое, и тогда на нее посмотреть
Придут, и затрат окуплю я хоть треть."

"Спасибо, учитель! О, как вы добры!" -
Попался на удочку лживой игры.
"Мне лучшей наградой послужат слова,
Что статуя радость в наш мир привнесла."

"А если работать ты будешь не хуже,
То буду я так же платить, и к тому же
На статуях новых свое ставить имя.
Но наш договор хранить в тайне должны мы."

"Клянусь я своими резцом и рукой -
Никто не услышит об этом другой!"

Теперь наш читатель узнал, как так вышло,
Что Флорио вечно безвестный и нищий.

          ***

У Флорио друг был - СимОне, поэт,
Как братья друг другу они много лет.
Подолгу гуляя в окрестных садах,
О статуях речи вели и стихах.

Симоне делился своими стихами,
Жар рифм его мог растопить даже камень.
А Флорио, взяв бремя тайны на плечи,
Скульптурам других посвящал свои речи.

Симоне не раз удивлялся, что друг,
К любому прекрасному чуткий вокруг,
Провел в подмастерьях уже много лет,
Но что-то шедевр не представил на свет.

Еще и другое не мог он понять,
И к мыслям о том возвращался опять:
"О Вакх! Фабиано - пустой блюдолиз,
Но в статуях словно кипит жизнь и мысль!
Наверное, здесь есть какая-то тайна..."

Но Флорио лишь улыбался печально.

          ***

Однажды друзья сговорились о встрече,
Симоне ждал друга в тот час, что намечен,
Но он все не шел, и тогда наш поэт
Пришел к мастерской и заметил там свет.

Однако же дверь в мастерской заперта,
Поэт постоял и припомнил тогда,
Что дом Фабиано имел черный ход -
И смело поэт вокруг дома идет.

Симоне прошел через двор поскорее,
Поднялся на узкую он галерею,
Сквозь кухню прошел, коридор миновал,
И вот он в пристройке, где свет и мерцал.

Теперь для него стало тайное явным -
Он статую видит из белого камня.
Казалось, закончено дело творцом -
Но Флорио снова касался резцом...

Который уж раз для Симоне открылась
Прочерченной линии необходимость.

          ***

Та статуя девушку изображала,
Смотрелась она в небольшое зерцало,
Как будто присев лишь на миг у окна.
Дышала предчуствием счастья она.

Подобных творений Симоне доселе
Не видел еще. Но... да-да, в самом деле -
Теперь Фабиано раскрыта игра:
Ведь девушка - словно родная сестра
Тем статуям, что ему славу снискали,
С насквозь лживым именем на пьедестале.

Воскликнул Симоне: "Я знаю теперь!
Постыдную тайну не спрятала дверь!
Каков негодяй! Ну а ты не у дел..."
Но Флорио сразу же весь побледнел:

"Молчи, умоляю, не делай меня
Бесчестным предателем с этого дня!
Поклялся ему я хранить тайну свято...
Молчи же, прошу я как друга, как брата!"

"Но ты никому не открыл ваш секрет,
Увидел я сам" - возмутился поэт.
"Но ведь Фабиано тебе не поверит,
А мне моментально укажет на двери..."

Такой был несчастный у Флорио вид,
Что друг согласился все в тайне хранить.

          ***

Неделю спустя объявил Фабиано,
Что в среду представит на суд горожанам
Он новую статую. Все, кто желает,
Увидят, как в полдень спадет покрывало.

Среда подошла, скоро полдень пробьет,
Немалой толпою собрался народ.
Сам герцог в рядах разукрашенной знати
Приехал смотреть, что же создал ваятель.

Поэты, художники и музыканты
Пришли лицезреть проявленье таланта.
Симоне со всеми пришел наравне,
Лишь Флорио грустно стоял в стороне.

Отдернут скрывающий статую холст -
И ветер вдаль вздох восхищенья разнес.
И герцог сказал, как ему подобало:
"Я благодарю тебя, мой Фабиано,

За радость, что нынче доставил ты нам.
К давно миновавшей уж юности дням
Вернула нас девы лукавая прелесть,
Все было манящим, нам жить не терпелось...

Да, статуя словно бы жизнью полна,
Как жаль - ничего нам не скажет она."

В ответ Фабиано нижайшим поклоном
Владыку почтил, и сказал скромным тоном:

"Счастлив принять такой отзыв от Вас,
Ваше величество. И без прикрас,

Если б Господь наделил мрамор речью,
Дева бы Вам рассказала, конечно,
Сколько труда, и ночей до рассвета
Стоило мне изваяние это."

          ***

Достоинством скромным была речь полна -
И хлынула аплодисментов волна.

И только Симоне не рукоплескал -
Смотрел он, как Флорио бледный стоял,
Не смея подать негодующий глас,
Лишь слезы блестели у краешков глаз.

Не выдержав, вышел поэт наш вперед,
И мысль вдруг пришедшую в рифму облек:

"От нежного лица струится тихий свет...
Ты — юность, и мечта, и тайна,
Ты тщетно ищешь в зеркале ответ,
Разгадку красоты твоей нежданной.
А мы стоим смущенною толпой,
На мраморное глядя изваянье.
Скажи нам, молчаливая, открой:
Чье ты созданье?"

И статуя вдруг в тот же миг приоткрыла
Уста, и, не двигаясь, проговорила:

"В тиши ночей медлительный резец
Меня из камня вывел к свету.
Не Фабиано, нет, мне Флорио отец,
Безвестный Флорио, хоть он молчит об этом."

И, вымолвив это, сомкнула уста -
Опять охватила ее немота.
Но тут же все статуи, что на дворе,
На помощь пришли своей новой сестре:

"Сотрите с нас неслыханный позор!
Нас создал Флорио! А Фабиано — вор!"

Опять воцарилась кругом тишина -
Толпа словно громом была сражена.
Наверное, ждала бы кара плута,
Но тот убежал, и не знали куда.

И тут же стал Флорио славить народ,
Давно заслужил он подобный почет.
А герцог сказал: "Поделом негодяю,
Но все же чего-то я не понимаю...

Считал я, Симоне, что нет для чудес
В наш век просвещенный оставшихся мест.
Какою же силой заставил ты камень
Ответить понятными людям словами?"

"Здесь не было чуда" - ответил поэт.
"Взгляните на статуи - в них весь ответ,
Безмолвны они, но буквально кричат
Кто их изваял. И не только сейчас -

В искусстве любой несомненный успех
Создателя голосом молвит для всех.
Готов принести перед всеми здесь клятву,
Что я лишь язык этот сделал понятным."