Предсказание прошлого. В. Высоцкому

Мой дед, когда был недоволен мной, говорил:
- Нечего будет тебе внукам рассказать!

Когда я впервые услышал Владимира Высоцкого, я понял, что у этого человека будет богатое прошлое и о нем мы будем рассказывать своим детям и внукам.

В те уже далекие шестидесятые, мы пели студенческие песни, зачастую не зная их авторов. Много писали для романтиков Окуджава и Визбор, просачивался не в меру дерзкий в идеологическом плане Галич, неизвестным автором был общеизвестный Кукин. Магнитофоны были редкостью, песни передавались «из уст в уста».

Потом звонкой каплей, предвещающей веселую грозу, прозвучал Высоцкий, потом забарабанил дождиком, потом хлынул ливнем, потом обрушился водопадом, и вся страна подставила плечи под этот бодрящий и смывающий плесень и вековую грязь поток.

Такого всевозрастного и поголовного преклонения история культурной жизни страны еще не знала.
Первое мое «знакомство» с Высоцким было ничем не примечательным: знакомый студент из «культурной» семьи, «вращающийся в кругах», пропел-продекламировал мне жидким голоском «боксеров». Я отметил оригинальность текста, но фамилию автора не запомнил. Пару месяцев спустя на чиненном-перечиненном примитивном магнитофоне я прослушал эту и многие другие песни в исполнении автора и мгновенно пополнил ряды поклонников Владимира Высоцкого.

Романтики и скептики, пофигисты и интеллектуалы, не сговариваясь, обрели поразительное единодушие в признании кумира.

Равнодушный к Высоцкому был в наших глазах пропащим человеком, достойным лишь сожаления.
 
Тогда мы еще не задумывались над причинами популярности Барда. Позже искусствоведы попытались подытожить, сформулировать и ... стали в тупик. Высоцкий выходил далеко за рамки общепринятых норм и оценок талантливых натур.

Высоцкий до сих пор до конца не разгадан. В оценке его творчества больше белых пятен, чем ясности. Он поэт? Не совсем. Он певец? Да бросьте вы! Он композитор? Гocподь с вами!

Откуда этот оглушительный успех, эта невероятная популярность?

Почему, например, среди нас, студенческой братии, хрипевших в общаге «под Высоцкого», неизменным успехом пользовался безголосый, картавый, невзрачный Вася  -  волосы ежиком? Потому что лучше других владел интонациями Барда?

Петь под Высоцкого необыкновенно трудно. При всей кажущейся простоте, он очень сложен в исполнении, он неповторим, к нему можно только приблизиться.
 
Мелодии в его песнях играют второстепенную роль, в некоторых песнях едва угадываются. На первом плане интонация, акценты, голосовые нюансы - актерское мастерство, талант оратора.

Он был «нашим» поэтом. В его песнях все было про нас, какими мы были, какими хотели стать, какими себя видели.
 
Мы ценили его за остроту мысли, за высокопробную «нелитературность» речи, за точность слова, за державность голоса. Он бы сказал: «Встаньте!», и мы встали бы. Он бы сказал: «Идите!», и мы пошли бы.

Мы боготворили его, мы любили его как друга, как брата.

Мой приятель Борис Снитка, исполнитель песен Высоцкого, популяризатор его творчества, врач, турист-разрядник рассказывал:

- Однажды мы заблудились в горах на маршруте «Наурский перевал - Домбай». Надвигалась ночь, мы на крутом склоне, ни палатку разбить, ни огонь развести. От голода и усталости дрожат колени. На наше счастье всадник - выше, на плато, лагерь спелеологов. Два километра вверх по склону прошли на одном дыхании.

Уже отужинавшие спелеологи в нашу честь снова ставят котел на огонь.
 
- Чай и хлеб надо отрабатывать, дорого не возьмем! - шутят они и смотрят на мою гитару.

Когда с рассвета на ногах, когда снимаешь рюкзак в сорок кэгэ и тебя еще долго сгибает пополам - никак не хотят расслабиться мышцы противодействовавшие тяжести рюкзака - тогда не очень поется.
 
Хочется упасть, где стоишь и уснуть, но… я пою.
 
Когда перехожу к песням Высоцкого, тишина становится звенящей. Когда вижу, как люди ловят каждое слово, каждый звук, я забываю об усталости, я перестаю чувствовать свое гудящее от нагрузок тело.
 
Возвратившийся всадник за сотню шагов пускает коня пастись и на цыпочках подходит к огню, к песне.

Лагерь интернациональный: русские, украинцы, осетины, есть  татарин, есть чеченцы. Не все хорошо говорят по-русски, но переводчик не требуется - песня понятна всем.
 
Наутро просыпаемся поздно. Наши рюкзаки набиты тушенкой, нам объясняют дорогу, провожают до первой отметки, мы снова в пути,  а слава уже летит впереди нас. Жители аулов выходят встречать идущего с группой «настоящего Высоцкого».
 
Мы поем им, мы не можем отказать этим добрым людям, которые в лицо не знают Барда, но любят его, как и мы. Мои уверения, что я - это не он, не доходят до их сознания.

Нам несут сыр, лаваши, фрукты.
 
Сыр настоящий, адыгейский, круглый, со слезой. Но наши рюкзаки полны. Нам дают ослика и мальчика-погонщика - везти провизию.
 Кое-как утрясаем «дипломатический конфликт».
 
Тогда еще можно было ходить по горам. Нас объединяло многое, у нас была одна страна, одно дело. И у нас был Высоцкий.

………………………………………………………………………………

- Борис, - вмешиваюсь я в его повествование, - вот ты говоришь -  Владимир Семенович. По имени-отчеству его стали называть после. В мое время он был только Владимир, только Володя, не иначе.
Владимир-р-р Высоцкий! Имя звучное, как и сам человек.
 
- Возможно, - несколько задумывается Борис, - наше поколение отстоит от вашего на добрый десяток лет. Для нас он уже не столько приятель, сколько старший товарищ. Для меня эта некоторая официальность вполне естественна.
 
Мне тоже хочется высказаться и я опять перебиваю Бориса:
- В стране было много талантов, у каждого были свои поклонники, свои фанаты. Высоцкого любили все, от мала до велика, в нем было и всеобщее, и личное.
 
Были и ненавистники, но это чаще от незнания.

Мой сосед, беззаветный труженик и «правильный» человек, ненавидел всякую «блатоту» и «этого хрипатого» заодно:

- Крутят сопляки на каждом углу!

Он был участник войны, но орденов не надевал. Однажды я взял кассетник и дал ему послушать «Тот, который не стрелял». Он слушал с окаменевшим лицом, потом поднял на меня расширившиеся глаза:

- Как про меня написано. У меня тоже было там всякого… «рассказывать нельзя».

Он достал сигарету из моей пачки, потом сунул обратно.
- А кто поет?
- Высоцкий.
- Какой?
- Тот самый.
Дядя Ваня Высоцкого зауважал.

Высоцкий был под запретом в свое время. Он пел про наше величие и про нашу убогость.
Такое не споешь в Кремлевском концертном зале.
 
Он поставил идеологов в идиотское положение: с одной стороны - всенародный, с другой - не для хорового исполнения.
 
Его запрещали, а он звучал изо всех окон, его «предавали анафеме» и делали вид, что не знают о его «левых» концертах в ВУЗах и цехах заводов.

- Игра, условность, - говорит Борис, - сами запрещающие наперебой старались заполучить Барда -  спеть в неофициальной обстановке.

Как-то я пел на студенческом мероприятии в Харьковском театре оперы и балета, исполнил «Москва - Одесса». Зал неистовствовал. За кулисами на меня чуть не с кулаками налетел парторг театра - ты что мне, дескать, публику заводишь! Потом без всякого перехода пригласил на «аппаратные посиделки». С гитарой.
 
- Я понимаю, - добавляет Борис, - «разогретая» толпа - это опасно. Вспомним футбольных фанов. Но, смотря кого и чем заводить. Именем Высоцкого не разбито ни одной витрины.
 
Три десятилетия минуло с тех пор, как с нами не стало великого барда, прошла волна бешеной популярности, сошла пена восторженного фанатизма, но ни одна его песня  не устарела, не потеряла смысл. Он по-прежнему не превзойден, потому что уникален.
 
Интерес к Владимиру Высоцкому не только не утрачен - он стал стабильнее, основательнее.
Его прошлое стало нашим настоящим и будет принадлежать нашим потомкам.

* * *