Духовные истоки противостояния востока и запада

После захвата Константинополя в 1204, увеличивается количество фактов, указывающих на закат христианской империи, основанной Константином Великим. Второй Рим падет под натиском мусульман в 1453 году (Сами византийцы называли себя римлянами — по-гречески «ромеями», а свою державу — «римской», «ромейской».). На смену Византии грядет Третий Рим - Российская империя, перенявшая восточное богословие и получившая первого патриарха «из рук» Византии.
  На территории западной Европы с определяющим геополитическим влиянием выступает Священная Римская Империя, основанная в 962 году германским королём Отоном I Великим и рассматриваемая как прямое продолжение античной Римской империи и франкской империи Карла Великого. «Хотя ядром империи всегда являлась Германия, её сакральным центром был Рим: в этом городе до XVI века проводились коронации императоров и именно из Рима, по средневековым представлениям, проистекала их божественная власть».
 Как видно из самого названия - идентификация целых этносов тяготится к некой исторической доминанте. Империя помимо этнической составляющей неминуемо базируется на определенной сакральной практике предыдущих поколений, наследуя от них и некую схожесть социальной организации.
 Некогда единый, кафолический христианский мир к 11 веку разделяется на Ортодоксальную (православную) и католическую веру.
 И если Восточная мысль сформулировала оригинальную и весьма самостоятельную «систему» миропонимания, с апофатической составляющей - исихазм (от греч. hesychia - покой, безмолвие, отрешенность), увенчанной учением о нетварных энергиях Григория Паламы, то Запад , как выразились бы сейчас, пошел по пути модернизации. Это выразилось в эстетике возрождения –иначе ренессансе, что, как показала практика, явилось – катафатическим направлением. Катафатическое Богословское направление задаёт рамки доказательств, рамки познания Бога и сводится к формуле – «Подобное познаётся подобным». Бог есть Дух, а человек сотворён по Его Подобию, поэтому Его и познавать нужно духовно. Но как отделить это духовное от душевного, в этом то и вся проблема.
 Ренессанс, во-первых, обычно характеризуется как возрождение античных наук и искусств, на основе которых возникает мировой переворот, по силе и мощи еще не ведомый никакому периоду мировой истории. И главный момент, – это раскрепощение и самоутверждение стихии человеческой личности. Совершенно новая модель отношения человека с миром, отличная от предыдущего периода с ее антично-средневековой скованностью.
 Причем возникает отношение к личности, которая постоянно стремится абсолютизировать себя в своем гордом индивидуализме, в своем самостоятельном, ни от кого и ни от чего не зависящем существовании, целостном антропоцентризме.
 Вполне логично человек возносит себя выше крыши.
 В эпоху Ренессанса хотели абсолютизировать человеческий ум и его стремление к вечному прогрессу, при этом возрожденческая эстетика обратилась к мировому платонизму, или, точнее, к неоплатонизму, и именно это направление мысли постепенно сливается с теологией и уже в наше время являет себя в облике чистого материализма.

 Надо сказать, что неоплатонизм по существу явился светским «ответом» христианству: продолжая языческую традицию, неоплатонизм не принимает Христа как Богочеловека.
 И вот после тысячелетия развития христианской культуры и богословия, после преодоления бесчисленных ересей и расколов, в лице западной цивилизации происходит апостасийный откат, на первое место выдвигающий «новую радость» антропоцентрического самоутверждения.
 На первый план выходит учение об уме, гордом человеческом разуме, ну а дальше как мы узнаем – «свободе, равенстве и братстве».

 А) «вместо простого непосредственно данного платоновского мира идей неоплатоники под влиянием Аристотеля стали учить о самосознающем и мыслящем самого себя Уме, субстанциально, осуществленном без всякого мира и над ним.»

 Б) «… стоическая чисто материальная эманация превратилась у неоплатоников в становящуюся сущность, такую движущуюся идею, которая является началом движения вообще для всякой вещи. Эту подвижную идею неоплатоники уже не могли именовать просто Нусом. И этим названием у неоплатоников стал весьма тонко разработанный термин душа, или, точнее, Мировая Душа.
 Результатом вечной подвижности такой Мировой Души стал у неоплатоников Космос. Ясно, что и сам Космос, и то, что внутри Космоса, было отражением и воплощением прежде всего Мировой Души, а затем и самого Нуса.

 Мировая Душа и Космос как ее наилучшее и предельно художественное осуществление и являются тем дополнением и расширением снизу, которым отличается неоплатонический мир идей от исконно платоновского»

 В) «Наконец, формулируем те дополнения к Платону, которые неоплатоники делали сверху; это было учение о Едином. Вот это Единое, абстрактно формулированное еще у Платона, но конкретно нигде им не применявшееся, и было тем дополнением, которое Плотин, основатель античного неоплатонизма в III в., сделал сверху и тем завершил всю систему античного платонизма.
 Мало того, как представитель крайнего интимно-субъективного развития личности, он и это безусловно трансцендентное Единое все же сделал предметом человеческого сознания, но сознания уже не расчлененно-множественного, не логического и даже не душевного и не умственного, а сверхумственного, т.е. познаваемого только в нерасчлененно-восторженном состоянии, в особого рода наитии или исступлении, в сверхумном экстазе.»

 «Так, старый аристотелевский Ум из абстрактной категории превратился в неоплатонической эстетике в красивейшую и привлекательнейшую смысловую структуру мироздания, которая благодаря развитому учению о мировой душе наполнила весь космос живыми энергиями и пульсирующе оживленными картинами радостной и эстетической веселящей природы. А весь космос засиял небывалыми красками и звал к общению с собой могуче и весело».

 Т.е в отличие от восточного византийского богословия где:
 «- Сквозь все ткани мира проходят лучи Божественных энергий, не принадлежа к сотворённому бытию, не будучи сотворёнными. Hо эти излучения не могут быть отождествляемы с закрытой для нас Сущности Бога.»
 Доказательство, лежащего в основе всех вещей и понятий - Бога, сложными людскими понятиями уже содержит в себе ошибку.
 ''У самого простого нет определения''
 Здесь видно стремление лишиться всякого субъективизма в отношении «знания» и «бытия» .

 Западная традиция, наоборот, хочет дать всему законченное системное определение.

 Широкая русская душа не нуждается в косных определениях. «Буква убивает – Дух животворит».

 Восток открывает в себе истину как озарение, запад как экстаз.

 Запад подкупает нас бешеной энергией, и тем, как систематически и последовательно всякого рода деятельность осуществляется на практике. Это – закон, порядок, доведенные иногда, в ходе процесса, до диалектического противоречия.
 Востоку же интересны глобальные проекты, которые бросаются на половине пути из- за того, что внимание отвлекается на еще более значительные идеи. Такой путь восхождения прерывен, непоследователен, иррационален. Кто-то приходит к формуле, «движение все-цель ничего», а кто-то вырывается за рамки и этого ограничения.

 Энергийную экстатичность запада можно проиллюстрировать на нескольких примерах.

 У Мандельштама про Виньона имеется весьма содержательная статья, из которой процитируем несколько фрагментов.
 «Если б Виллон в состоянии был дать свое поэтическое credo, он, несомненно, воскликнул бы, подобно Верлену:
 Du mouvement avant toute chose!"
 <Движение - прежде всего!" (фр.) (У П. Верлена в "Art poetique": "Музыка -
 прежде всего!")>»

 « Могущественный визионер, он грезит собственным повешением накануне
 вероятной казни. Но, странное дело, с непонятным ожесточением и ритмическим
 воодушевлением изображает он в своей балладе, как ветер раскачивает тела
 несчастных туда-сюда, по произволу... И смерть он наделяет динамическими
 свойствами и здесь умудряется проявить любовь к ритму и движению... Я думаю,
 что Виллона пленил не демонизм, а динамика преступления.»

 «Виллон, последыш, эпигон феодального мироощущения, оказался невосприимчив к его этической стороне, круговой поруке. Устойчивое, нравственное в готике было ему вполне чуждо. Зато, неравнодушный к динамике, он возвел ее на степень аморализма. Виллон дважды получал отпускные грамоты - lettres de remission - от королей: Карла VII и Людовика XI. Он был твердо уверен, что получит такое же письмо от Бога, с
 прощением всех своих грехов. Быть может, в духе своей сухой и рассудочной
 мистики он продолжил лестницу феодальных юрисдикций в бесконечность и в душе
 его смутно бродило дикое, но глубоко феодальное ощущение, что есть Бог над
 Богом...

 "Я хорошо знаю, что я не сын ангела, венчанного диадемой звезды или
 другой планеты", - сказал о себе бедный парижский школьник, способный на
 многое ради хорошего ужина.
 Такие отрицания равноценны положительной уверенности»

 Я знаю, как на мед садятся мухи,
 Я знаю Смерть, что рыщет, все губя,
 Я знаю книги, истины и слухи,
 Я знаю все, но только не себя.
 Чтобы узнать себя, требуется динамический прорыв, выход из обыденного порядка, к чему он всегда и стремился.

 И это нашло свое воплощение в Европе в рассматриваемый период.

 Так вот, гораздо позднее 18 марта 1937 года Мандельштам написал:

 Рядом с готикой жил озоруючи
 И плевал на паучьи права
 Наглый школьник и ангел ворующий,
 Несравненный Виллон Франсуа.

 Готика, по мысли В.Воррингера, в собственном смысле возникла как слияние нордических и романских элементов во Франции.

 «Готическая душа… утратила невинность незнания, … ни счастья познания классического человека, и поэтому, лишенная всякого ясного природного удовлетворения, она может изживать себя лишь в удовлетворении судорожном, неестественном. Лишь это могучее восхождение позволяет ей вырваться в те сферы ощущения, где она, наконец, теряет чувство своей внутренней дисгармонии, где она находит избавление от своего беспокойного, неясного отношения к образу мира. Страдая от действительного, не находя выхода к естественному, она стремится к миру сверхдействительному, сверхчувственному. Ей нужно упоенное буйство ощущения, чтобы подняться над самою собой. Лишь в опьянении восторга она находит созерцание вечности. Эта возвышенная истерия прежде всего характерна для феномена готики».
 И хотя это слова критика, начало 20 века, где уже совершенно определенно звучит эстетика нового времени, доля истины здесь определенно присутствует.

 Запад, отвергая абсолютную апофатику, смешивает бытие с материальными сторонами личности. И тут нетварная энергия – уходит в песок.

 «Православное учение о пресвятой Троице так же отличается от католического Filioque, как вселенско-ликующее умозрение колокольного звона от сдавленно-субъективного торжества универсально-личностной самоутвержденности органа, как простота и умная наивность византийского купола от мистических капризов готики, как умиленное видение иконного лика от нескромного осязания и зрительного взвешивания статуи.»

 Сейчас можно услышать рассуждения о кризисе цивилизации, войне цивилизаций. Конечно, накопленные противоречия говорят о развития тех феноменов, которые стоят во главе и являются фундаментальными для начального этапа формировании систем. Когда сложная система начинает деградировать, то неизбежно возникает вопрос о войне. Разрешение кризиса западная цивилизация всегда искала в конфронтации. Это, в конце концов, отражалось и на судьбе России, которая выступала до недавнего времени гарантом сохранения Истины в мире. Противостояние неизбежно. Оно обосновано самой сутью внутренних противоречий духовных истоков, самой историей формирования духовной практики запада и востока.

 Цитирую работу Лосева А.Ф.
 ОЧЕРКИ
 АНТИЧНОГО СИМВОЛИЗМА И МИФОЛОГИИ

 М.: Мысль, 1993