Проясняя серьезность стремленья куда-то годов

Грустно лишь временам всем,
коль снизится радость на градус,-
и другое совсем, когда хмурится август!
Вложены словно в ножны в аллею, солнечные лучи,
листья кленов, нежно алея, кажутся горячи,-
и дрожат, темноту лелея, тени, как от свечи.

Ярким пламенем манят недаром,
в праздном холоде, чары пожаров,-
так свет высокий слов, и ласков, и суров!
Вот уж чара черная ночи, пылом белого пепла полна,
да пусть утра радость пророчит,-
красная роза рассвета грустна.

Не исчерпать природных чар, поэту за свой век,-
увы, души его пожар, тут вечен лишь в строке!
Мечтой возвышенной, как ни стремись,
угнаться не дано, здесь за мгновеньем,-
так кружится в остывшей сини лист,
природы ярко-горьким откровеньем.

Разодетый, словно крез, уж лист слетал, муаров,-
под бессильной синью небес, на траур тротуаров.
День гордился медным налётом,
а лета, поблёклый листок,-
содрогался и млел пред полетом,
сгорая восторгом тревог.

Как будто они вдруг погаснут сейчас,
как угольки, огоньки его глаз,-
и манят, и жгут, и тревожат вас.
Вокруг как будто всё то же,
да всё же покой уж не тот,-
на ожиданье похоже, того, что никак не минёт.

Добра и уродства родством,-
не зря противоборство во всём.
Как грусти, не рассеять, берез,
и лето здесь помнит мороз,-
иссякнут здесь и сугробы грез,
как не сберечь скорби берез.

Перешептывались, встревожено, листья,
мрачнела, предчувствуя что-то, природа,-
неся тьмы низких истин,
осенняя надвигалась погода.
Но была так мила, медная мгла, набегая,-
и легки так крыла, всё, как снег, округляя!

Так ласковое касание порою отзывается жаром,-
так августовское угасание осенним испепеляет пожаром.
Так в час закатный, но урочный,
естественный для естества,-
парчовой чопорностью непрочной,
печально пламенна листва.

Так розовеют грустно зори, на границах света,
так грустно, в розовом узоре, даль весной раздета,-
так с грустью розовой во взоре, исчезает лето.
Проясняя серьезность стремленья куда-то годов,-
возраст августа, взрослость,
созревших листов и плодов.