Поэма. Далёкая

   Д А Л Ё К А Я


 Права Любви
 Да будут святы.
 Настроенный на этот лад
 Все девять лет,
 А на десятый
 Решил поехать в Ленинград.

 Я поклонился Ленинграду
 И предъявил законный иск
 За девушку, что в дни блокады
 Он отсылал в Новосибирск.
 Скажу, в детали не вдаваясь,
 Вам, ленинградцы, не в упрёк,
 Что я, и бедствуя и маясь,
 Её, красивую, сберёг...

 Шли дни.
 Закончив подвиг ратный,
 Ещё горячий от огня,
 Ваш город взял её обратно,
 Точнее — отнял у меня.
 Мы можем боль нести годами
 И всё стерпеть,
 Но иногда
 Мы ссоримся и с городами,
 Когда обидят города.

 И вот
 Над невскою волною,
 Неподражаемо велик,
 В час утренний
 Передо мною
 Предстал любви моей должник.
 Ещё тогда,
 В перронной давке,
 Он, хитрый, на моём пути
 Поставил будочку Горсправки:
 Мол, так легко её найти.
 И, отсылая к доброй даме,
 Он знал, что та меня убьёт
 Обыкновенными словами:
 “У нас такая не живёт”.

 Мне объясняют осторожно...
 Нет, нет! Не надо объяснять,
 Что девушкам совсем не сложно
 Свои фамилии менять.

 Зашёл я в первый переулок
 И, глядя на дома, стою...
 В какой из каменных шкатулок
 Ты скрыл жемчужину свою?
 Скажи, куда заставил деться,
 Ответь мне, за какой стеной
 Стучит загадочное сердце,
 Так и не понятое мной?..

 И слышу:
 Из соседней улицы,
 Где люди толпами снуют,
 Рояль и скрипки, как союзницы,
 Мне тихий голос подают.
 Хотят судьбу мою улучшить,
 Совет спасительный мне дать:
 Ходить под окнами и слушать —
 Она не может не играть.

 ***

 Она не может не играть,
 Задумавшись, она не может
 Наш снежный край не вспоминать
 И трудный срок,
 Что с нами прожит.
 И я ведь тоже берегу
 И в памяти несу сквозь годы
 Костры на голубом снегу,
 Где в холод
 Строились заводы.

 Она могла не полюбить
 Немую строгость наших елей,
 Но те костры,
 Но плач метелей
 Она не может позабыть.

 Льёт дождь,
 Он хлещет по лицу,
 Плащ мокрый
 Липнет к мокрым брюкам,
 Две ночи
 От дворца к дворцу
 Шагаю Невским,
 Чуткий к звукам.

 Рояль заслышу и бегу,
 А где-то
 Новый завлекает...
 По звукам рассказать могу,
 Кто,
 Где,
 Когда
 И как играет.

 Вот эта:
 До чего ж юна!..
 Рыбешкой в чешуе нарядной
 Всё хочет вглубь,
 А глубина
 Выносит, лёгкую, обратно.

 Отчаясь в глуби заглянуть,
 Она без муки повторенья
 Спешит на солнышке блеснуть
 Своим красивым опереньем.
 А этот
 Всё постиг уже
 И, неприступный и холодный,
 На самом нижнем этаже
 Живёт, как сом глубоководный.

 Там воды тяжки и темны,
 Но с ними нелегко расстаться...
 В нём сердце может разорваться
 От недостатка глубины.

 ***

 Весь город утопал в закате
 Необычайной густоты.
 Застёжками на синем платье
 Темнели невские мосты.
 Без позолеченных уборов,
 Забыв о Боге вспомянуть,
 Клонились головы соборов,
 Чтоб на красавицу взглянуть.
 Великий Пётр,
 Перед рекою
 Вздымая дикого коня,
 Грозил им медною рукою,
 Осатанев: “Она — моя!”

 Лишь я,
 Уставший от исканий
 И от мелодий, чуждых мне,
 Без этих царских притязаний
 Свой взгляд покоил на волне.
 Катились волны еле-еле,
 Но плеск их был притворно тих...
 Вот так прошли,
 Отшелестели
 Все лучших девять лет моих.

 И снова к ней душа стремится,
 Как будто я в горячке дней
 Забыл как следует проститься
 С ушедшей юностью моей.
 Не нарушая горькой думы,
 Ещё дремотней, чем волна,
 В привычные для слуха шумы
 Вплелась мелодия одна.
 Родившись где-то за стеною.
 Она, чуть слышимая мне,
 Пришла как будто не за мною,
 Бродила долго в стороне.
 Сидел
 И слушал и не слушал,
 Но, как бывает только в снах,
 Она вдруг захватила душу
 И сердце понесла в руках.

 Другие звуки налетели —
 Как пленник шёл я в их кругу:
 И вот почудились метели,
 Костры на голубом снегу.
 И те костры, со мной блуждая,
 Вели куда-то вдоль Невы...
 Подъезд...
 И здесь,
 Чуть-чуть зевая,
 Лежат египетские львы.

 Я подошёл,
 Стою на месте,
 И львы ленивые лежат.
 Что — честь её или бесчестье
 Они, слепые, сторожат?
 А было,
 Я не сомневался,
 Не отравлял мне душу яд,
 Когда вот так же поднимался
 К любимой
 Девять лет назад.

 ***

 На меня удивленно глядит
 Глазами широкими,
 Будто знала, что был я убит,
 Будто знала, что был я зарыт,
 И, как многие многими,
 Был за давностью ею забыт.
 С огоньками-зарничками
 Вижу те же глаза и не те...
 Будто кто-то шалит в темноте
 Отсыревшими спичками.

 Как прежде, при встрече
 К груди не прижат.
 Вот и рядом, а так далека!..
 И губы дрожат,
 И ресницы дрожат,
 И дрожит золотая серьга...

 Даже соболя
 Тронула лёгкая дрожь:
 На плечах удержаться не мог.
 На огонь потухающий
 Был он похож,
 Чуть заметный сквозь сизый дымок.

 Предо мной
 Распахнулась сибирская даль,
 Где мне встретилось горе моё,
 Мне припомнилась
 Старая-старая шаль,
 Согревавшая плечи её.
 Образ тот
 На тяжёлом стальном полотне
 Девять лет я алмазом врезал.
 А она:
 Дескать, кто вам сказал обо мне?..
 Кроме сердца,
 Никто не сказал!..

 Удивляешься?
 Полно!
 С любовью моей
 Было просто тебя подстеречь.
 Так охотник
 По следу прошёл соболей,
 Что твоих удостоены плеч.

 ...Представь себе, в глуши лесов
 Нет соболиных адресов.

 Там соболь по снегу петляет,
 Потом, глядишь, найдёт дупло.
 И если только в нём тепло,
 Он спрячется и отдыхает.
 Охотнику не шлёт он весть
 Ни прямо почтой, ни окольно...
 Охотник знает: соболь есть —
 И этого уже довольно.

 И ест охотник на бегу,
 И засыпает на снегу.

 Зверь то внизу,
 То в тёмной кроне
 Среди разлапистых ветвей...
 В тяжёлом поиске, в погоне
 Проходит много-много дней...
 Когда усталый зверь в пути
 Между корягами забьётся,
 Охотник ставит сеть.
 К сети
 Подвешивает колокольца.

 Трещит мороз, и снег идёт.
 Охотник ждёт, и соболь ждёт.

 Ночь...
 Зверю мнится: нет засад...
 И раздаётся звон, похожий
 На тот, что полчаса назад
 Вдруг зазвенел
 В твоей прихожей.

 Охотник тот настойчив был,
 Чтобы твои украсить плечи...
 А он тебя ведь не любил
 И не мечтал, как я, о встрече.
 Ему от чьей-то красоты
 Ни сладко не было, ни больно...
 Я знал, что в Ленинграде ты, —
 И этого уже довольно.

 ***

 Своё достоинство храня,
 Как с гостем говорит случайным,
 И за столом
 Сервизом чайным
 Отгородилась от меня.
 Заводит речь о жизни райской,
 О безупречности своей,
 О муже...
 И фарфор китайский
 Как бы поддакивает ей.

 И я заметил на стене:
 Добавкою к семейной притче
 Из рамки улыбался мне
 Семьи удачливый добытчик.
 Безделицами окружён,
 Которым так легко разбиться.
 Задумчиво, как умный слон,
 Сижу, боясь пошевелиться.
 Её оглядывая “рай”
 И прошлое припоминая,
 Прошу доверчиво:
 “Сыграй!..”
 “О нет... Давно уж не играю!..”
 И чтоб упрашивать не стал,
 Лениво повела рукою...

 “Но кто же, думаю, играл,
 Но кто же бредил здесь пургою?..
 Чьи руки воскресить сумели
 Те ночи давние, те дни:
 Непотухавшие огни,
 Незатихавшие метели?”

 А в это время из дверей,
 Где лак рояля засветился,
 Несмелый мальчик вышел к ней
 И, сделав шаг, остановился.
 В лице незрелой красоты
 Слились, сплелись,
 Как звуки в гамме,
 Её красивые черты
 С чужими смутными чертами.

 И понял я
 Сознаньем всем:
 Меж нами
 В маленькой квартире
 Легло пространство
 Больше, чем
 От Ленинграда до Сибири.

 Опять далёкая!..
 И жаль,
 Что даже не с кем
 Мне проститься:
 Той девушке, носившей шаль,
 Здесь не позволят появиться.

 А что без той любовь моя?..
 Безрадостна и сиротлива!..
 Дверь...
 Лестница...
 Очнулся я
 На жестких космах
 Львиной гривы.
 Мои ли тронули слова,
 Но плакал зверь,
 Большой и грозный.
 Я видел, как по морде льва
 Катились каменные слёзы.

 Себя в дороге веселя,
 И так беспечно,
 Так не к месту
 Пел кто-то, подходя к подъезду:
 “Тру-ля-ля-ля!.. Тру-ля-ля-ля!..”
 При встрече,
 Сделав поворот,
 Успел заметить я,
 Что это
 Беспечно трулюлюкал тот,
 Глядевший у неё с портрета...


 ***

 Рассвет.
 Ещё улицы немы,
 И город в безмолвии строг...
 Он, как пушкинская поэма,
 Из которой не выбросишь строк.

 Окна
 Моют светлые блики.
 Мне же с глаз моих
 Ночи не смыть...
 Вот и утро,
 О, город великий,
 Ты проснулся — давай говорить.
 Как мне быть?
 Если, горем согнут,
 В суд приду я с болью своей,
 Мне суды твои не помогут,
 Нет в них подходящих статей.
 Я приехал
 Из дальней дали
 И уеду, о том скорбя,
 Что её у меня украли...
 Но украли и у тебя!..

 И не думаю, что случайно
 В тот же миг за моей спиной
 Засмеялся звонок трамвайный —
 Ну, конечно же, надо мной.
 Дескать,
 Эй, оглянись, прохожий!
 Так и замер я на мосту
 Перед девушкою, похожей
 На потерянную мечту.

 Вышла,
 Словно её и ждали,
 Ещё сонная поутру,
 В той же кофточке,
 В той же шали,
 С прядкой, вьющейся на ветру.
 И любовью той же любима,
 Той же песней увлечена...
 Но уже,
 Пробегая мимо,
 Не признала меня она.

 ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ
 1954