Смарагдовые сны. Аллюзии

                Ирине Ремизовой, с теплом

Вечный сад, где кузнечик выводит скрипичные ноты.
Нам так сладко молчалось в беседке, увитой вьюнком,
И закат наполнял тёплым мёдом небесные соты,
А с востока туман разливался парным молоком.

Время в форме фельдъегеря с запахом пепла и серы:
«Пять минут для прощаний. Ни минуты отсрочки не дам».
Онемев от тоски, лишь теперь, запоздало, уверую
И расхристанной грешницей брошусь к Его ногам.

Cмертный грех мой – моё легкословие – мне не простится.
У архангелов лик беспристрастен, чеканен и сух.
Неподкупный министр небес терминальной юстиции
Вынимает из нижнего ящика толстый гроссбух:

«Сколько счастья тобою обещано, сколько растрачено…»
Подсчитает баланс, зачитает суровый ответ:
«Хоть крестись, хоть крестом вышивай, хоть кольцом заворачивай,
Хоть попарно считай – индульгенции грешнице нет».

Босоногою странницей кинусь в дремучую чащу
По студёной земле, по истлевшей дубовой листве,
По дурманным болотам и топям, и карлик ледащий
Отведёт меня к Той, с кем Марена и Морок в родстве.

Та завоет степною лисой, застрекочет сорокой,
Наливая отвар – жгучий сок из кореньев тугих:
«Сроку – сорок веков и ещё сорок сроков по сроку
Прясть мне будешь небесную пряжу из звёзд золотых».

Заберёт за услуги мой смех, мои русые косы,
А взамен немота да потоки горючие слёз –
Золотые стрекозы, посланцы закатного солнца,
Ненароком запутались в локонах русых волос.

В тёмной келье лишь медная прялка да острые спицы,
Тонкорунный моток золотой да сухой иммортель.
Мне прядильня – светёлка и клир. Не сбежать, не укрыться –
Крепко-накрепко держит из звёзд золотых канитель.

Друг мой ветер застонет во сне (там он – призрачный парус)
И легонько вздохнёт, ожидая попутный зюйд-ост.
Я спрошу у небес, сколько нитей испрясть мне осталось –
Мне в ответ рассыпает созвездья невидимый Крёз,

И свисают дождём золотые волшебные нити,
Навевая мечты, посылая мятежному сну
Свет надежды. Но мой неотлучный Хранитель
Перережет все нити, оставив у сердца одну.

И струны' этой зыбь отзывается солнечным светом,
Королевским шиповником рдея на дикой стерне,
Наполняя молочным туманом и мёдом согретым.
И жива я дотоле, покуда он светит во мне.

В том саду, где кукушка считает без у'молку годы,
Наши души в беседке, увитой плющом и вьюнком,
Будут тихо смотреть, как закат наливается мёдом,
А с востока туманы затянут парным молоком.