Руслан и Людмила

                Целомудренной музе
                И.С. Баркова посвящается


Немало лет живет в народе
Простая истина одна:
Не зря, как видно, в женском роде
С рожденья ходит Сатана:
Все бабы — ведьмы и чертовки,
Чуть-чуть кокетки, чуть плутовки,
И, пусть порой не пьют вина,
И неподступны для блезиру,
Но с давних пор известно миру:
Все бабы — бл.яди, как одна.

Тугая ль телом молодуха,
Седая ль рыхлая старуха,
Которой жить всего годок,
Ночами грезя, тихо шепчут:
«Найти бы мужика покрепче,
Чтоб почесать свой передок!»

Ну, молодухе с этим легче:
Она нарядится под вечер,
Помадой губы подведет
И — в парк, где тень, где птичка свищет,
Где мужиков голодных тыщи.
Глянь, с кем-то ночь и проведет.

Старухе же намного хуже:
Она затянется потуже,
Наложит грим и — в ресторан.
Сидит, себя сдержать стараясь,
И робко соблазнить пытаясь
Мальчишку, что напился пьян.
И, пусть читатель и смеется,
Ей часто это удается.
Но здесь нет места удивленью —
Ведь молодое поколенье
Сейчас не любит выбирать;
Не все ль равно, кого е.бать...

: : : : : : : : : :

Не могут бабы жить без ласки
И без засосов на груди.

Но это присказка, а сказка —
А сказка будет впереди.

Читатель умный, верно, скажет:
«Сдается мне, по антуражу,
Что это написал Барков».
Но я главнейшей частью тела
Клянусь, что автор — Самоделов.
Ну, вот те крест, без дураков!

ГЛАВА I

Итак, жила когда-то в мире
Совсем одна в пустой квартире
Людмила, знойная вдова.
Как умер муж, она хотела
Не допускать мужчин до тела.
И в том немало преуспела,
Но разболелась голова.

Людмилин муж, мужчина сдобный.
К любви не очень был способный,
В нем страсти было с птичий кал,
Но чтобы усмирить броженье
В хую, не знавшем напряженья,
Он шел к супруге на сближенье —
Но лишь елозил да икал.

Людмила бедная сначала
Терпела робко и молчала,
Потом пыталась, наконец,
Мужское разбудить начало
В супруге, но его конец
Так и остался, как мочало.

Ну что тут делать? Плачь, не плачь,
Однако, время лучший врач.
Людмила плюнула на мужа,
Хоть и была ему верна,
И только трусики потуже
Носила с этих пор она.
И чтоб себе не портить жизни,
Нашла спасенье в онанизме.

Теперь, едва лишь муженек
Уснет под ватным одеялом,
Себя Людмила ублажала
Засунув пальчик между ног.
Однако, добрый мой читатель,
Тебе признаюсь не тая,
Что кайф от этого занятья
Мне не понятен ни х.уя.
Уж лучше ставить в жопу клизму,
Чем предаваться онанизму.
Ну что тут пальчик, е-мое?!
Однако — каждому свое.

Итак, накрывшись одеялом,
Людмила тайно ублажала,
Засунув пальчик между ног,
Укромный нежный бугорок.
Дни шли. Людмила ожила.
На мужа даже не ворчала.
Однако скоро поняла,
Что просто пальчика ей мало.
Она взглянула — о, беда! —
Но растянулася манда.
Увы, понятно положенье:
На свете все, на что ни глянь,
Подвластно силе растяженья.
Как говорится, дело дрянь!

И в ход пошли: железный ершик,
Чулок, наполненный горошком,
Банан, спасение семьи,
И даже чурка, черт возьми!
Манда Людмилина в то время
Размером стала, словно стремя,
В нее арбуз легко влезал.
Но бог, строитель мирозданья,
Узрел Людмилины страданья
И муженька к себе призвал.

: : : : : : : : : :

В ту ночь уснув, как и обычно,
Не мучась страстью неприличной,
Людмилин муж увидел сон,
Как будто, как младенец голый,
С бутылкой теплой «Пепси-колы»
Идет в пустыне знойной он.
Идет, сверкающий от пота,
И видит: из-за горизонта,
Гремя, как ночью поезда,
По саксаулам и барханам
К нему, в угаре полупьяном,
Ползет Всемирная п.изда.
Она, то чавкая, то морщась,
То истекая, то топорщась
Копной закрученных волос,
Ползла к нему, красна от гнева,
Чтоб поглотить его во чрево,
Как таракана — пылесос.

Об этом чреве безразмерном
Дошло из тьмы веков, что плоть
Ужасней, гибельней и скверней
Не создавал еще Господь.

Её ебли когда-то бесы,
Ёб Аполлон тайком от Зевса
И даже Муромец Илья,
Но все напрасно, знаю я.
И даже Будда... Видит бог,
Никто с ней справиться не смог.
Х-уи могучие тонули
В ней, словно в море корабли.
Богатыри со всей Земли
Немало елдаков погнули,
Зря только яйца растянули,
А все ж насытить не смогли...

Людмилин муж, увидев это
Исчадье Ада и клозета
Застыл и взор его потух.
Так от поспешного минета
Порой захватывает дух
У склеротических старух.

И вот создание порока
На жертву глянуло стооко
(Нет слов, чтобы писать о ней!)
И клитор, острый словно жало,
Вдруг выскочил из покрывала
Его окутавших тканей
И впился в горло бедолаге...
(Увы, смогу ли на бумаге
Я передать тот страшный вой,
С которым кончил наш герой!..)

От страшного такого крика
Людмилу сон покинул мигом.
Открыв глаза (помилуй бог!)
Людмила видит: у супруга,
Видать, от сильного испуга
Елдак весь сжался и усох...

Конечно, смерть его ужасна...
Но вы признайте, господа,
Что жизнь его была напрасна:
На кой нужна така елда,
Влачащая свой век, увы!,
Не поднимая головы.
Таким подобием мудей
Пугать лишь маленьких детей
Да тихих сморщенных старушек,
Которые среди подушек
За вязкой нитяных носков
Забыли сладость елдаков.

ГЛАВА II

Итак, Людмила овдовела
И нам известно, что она
Вначале искренне хотела
Не допускать мужчин до тела.
Ну, в этом не ее вина.

Но я, свой вымысел рисуя,
Себя нисколько не страхуя,
Скажу, что женский организм
Не может долго жить без х.уя.
Тут не поможет онанизм!
А в ебле главное — цикличность.
Размеренность, периодичность.
Иначе ж, ебля — фарс для дур.
Кто беспорядочно ****ся,
Тому познать не удается
Всю сладость этих процедур.
Ну, а тем паче онанизмы:
О, женщина, имей в виду,
Что лучше ставить в жопу клизмы,
Чем лазить пальчиком в п.изду.
И разве может ёрш железный
Меж ног воткнутый кое-как,
Собою заменить полезный,
Упругий, ласковый елдак?!

Людмила это понимала,
И, рукоблудство прекратив,
Она, отбросив одеяло,
О сильном елдаке мечтала,
Налив в стакан аперитив.
Но только каплю пригубив...

Однако, так устроен свет:
Порядка в ебле нынче нет!

Итог ли это перестройки
Иль злостных происков врагов,
Но вывод: нынче пара стойких
Едва ль найдется елдаков.
Мужик не тот, мужик мельчает.
Род человеческий скучает.
И только бабам Сатана
Порою задирает юбки,
Помадою подводит губки:
— Гуляй, подруги! Жизнь одна.

Но бабий бес, ей-ей, коварен.
Бывает так, хороший парень
****, коль радость видит в том.
А баба же, не подмываясь,
Бежит, победно усмехаясь,
За исполнительным листом.
И каждый ёбарь, я-то знаю,
Увидев этот страшный лист,
Дрожит — в тот час в нем оживает
Потенциальный онанист.
О, это страшная бумажка!
И, по секрету для друзей,
Скажу, что я не стал бы ей
На жопе подтирать какашки.
Ведь в ней такую силу бес
Запрятал, что — дрожи Европа! —
Она опасней изотопа
Из недр Чернобыльской АЭС.
Её увидев, опадает
Любой попавшийся конец
И безвозвратно угасает...
Здесь не поможет ни свинец,
Ни хитроумная защита —
Увидел раз — и страсть убита!

Не потому ли мужики
Проводят жизнь за горькой стопкой
Иль за приятельскою попкой —
Не в кайф?! Но целы елдаки!
Хотя, коли не врать, от водки
Эффект-то тот же — век короткий
У одинокого конца
По яйца полного винца.
In vino veritas? Но нету
Предела винной той реки.
И я скажу вам по секрету:
Не пейте водку, мужики!
От этой водки нету толка
Ни государству, ни мудям.
И если много пьешь — недолго
Послужит твой елдак бл.ядям.
В довесок — головные боли,
Цирроз и отложенье соли.
Гниёт простата. Ранний рак...
Пять лет — и ты труха, мудак!

Вот так: то водка, то картишки,
То чёрт-те что, сплошной содом —
Мельчают медленно людишки,
Пустеет городской роддом.
К тому ж еще угроза СПИДа —
Вот где подвох-то, где обида!
Разочек сунешь свой конец
И все, пришел тебе п.издец.

А бабий бес-то все стервозней
Свои подстраивает козни:
То пустит вошь, то три пера
Подбросит грозному мудиле...

Но я отвлекся. Нам пора
Вернутся к жаждущей Людмиле.

ГЛАВА III

Итак, Людмила овдовела...

Читатель скажет: «Черт возьми,
Давай скорее ближе к телу!
Своею басней не томи.
К чему нам изучать науки?
И так известно: бабы — суки,
Хоть и приятные с лица.
Но все они крапленой масти
И наши беды и напасти
Все оттого, что бабье счастье —
Отведать крепкого конца...»

Итак, Людмила... тьфу!.. заело...

И, рукоблудство прекратив,
Она немного похудела
И оттого помолодела,
И даже, виданное ль дело,
В аптеке, «чирик» заплатив,
Приобрела презерватив.

Опасна женская свобода
Для одинокого народа.
К тому же, женщина в соку,
Еще не ведавшая ласки!
Ах, что за губки, что за глазки!
Я, право, больше не могу.

Людмила же живет скучая.
По вечерам заварит чаю,
Глядит, укутавшись, в окно
И на душе ее темно.
А по ночам воображенье
Волнуют странные виденья.
Их невозможно описать
Ни фантазеру, ни поэту.
Скажите-ка, известно ль свету,
Что может в снах увидеть бл.ядь?

Но вот мы близимся к развязке.

Читатель верный, погоди.
Все это присказка, не сказка.
А сказка вот она, гляди.

Однажды вечером, скучая,
Людмила, выпив чашку чая,
Курила, глядя в потолок.
И вдруг — как гром с небес! — звонок!!!

Людмила к двери подбегает.
Слегка дрожащею рукой
Защелку в сторону сдвигает
И открывает... Боже мой!
Пред ней в дугу и в дышло пьян
Стоит Пупырочкин Руслан.

Руслан Пупырочкин, читатель,
Людмилин школьный ухажер
И, к слову, давний мой приятель,
Был от рожденья не мажор.
Любил он водочку и пиво,
На щенщин взглядывал игриво,
Порою дрался просто так,
Но мог и постоять за друга.
Потом, что делать, спился с круга.
Ну, в общем, что сказать — мудак.
Его раз пять иль шесть лечили,
В ментовке палками учили,
Пытались срок ему впаять.
Но он от срока отвертелся,
Притих, потом куда-то делся,
И выплыл, как говно, опять:

— Эй, Людка, слышишь? Здравствуй, бл.ядь!..
Пусти... Что держишь на пороге...
Я, вишь ты, даже вытер ноги...
И руки вытер... И лицо...
Давай-ка, мать, сюда стаканы
И... это... хоть воды из крана...
Я, слышь, купил тебе винцо...
Такое... рубликов за двадцать...
Дерьмо, конечно, но надраться
Нам хватит даже на двоих...
Ну, что молчишь?
Руслан затих
И, доставая четвертинку,
Случайно расстегнул ширинку,
В ней покопался и — вот враг! —
Наружу вывалил елдак.

Людмила вмиг оторопела,
Ведь, к слову, вываленный хер
Имел невиданный размер.
Манда людмилина запела.
К тому же ловкий бабий бес
В тот самый миг под юбку влез,
Пощекотал комочек нежный,
Затем потрогал грудь небрежно
И — что тут делать! — но Людмила
Ночного гостя в дом впустила.
Немедля в ванну отвела,
А там... раздела догола,
Отмыла, даже причесала.
И, хоть от суеты устала,
Достала чистое белье,
Оставшееся ей от мужа,
Скорехонько согрела ужин...
Вот это баба, ё-мое!

Руслан тем временем разлил
В стаканы теплую горилку:
— Ну, вздрогнем! — выпил, закусил,
Припрятал в уголок бутылку,
Хозяйкин «Camel» закурил
И в тот же час лишился сил.

Читатель мой, я сам не раз,
Случалось, так же был сконфужен,
Но я продолжу свой рассказ.

Все выпито... доеден ужин...
Давно разобрана кровать:
— Руслан, родной, пойдем-ка спать!

О, муза славная поэтов,
Кровать, пристанище двоих!
Тебе, восьмое чудо света,
Я посвящаю этот стих.
Твоим губительным подушкам,
Перинам, скрипам, завитушкам,
Твоим воздушным кружевам
И упоительным словам,
Которые во тьме ночной
Витают тихо над тобой.

Руслан залез под одеяло.
Людмила ждать не заставляла:
Вся от волнения дрожа,
Она разделась не спеша,
Сняла халат, сорочку, дале...
Но к черту лишние детали!
Ночник на столике зажгла
И тоже рядышком легла.

В ее груди пылал огонь
Любви, надежды, тихой славы.
Манда нагрелась так, что тронь —
И изойдет кипящей лавой.
Вдова уже неровно дышит
И, бредя, что-то говорит...
Как вдруг сквозь страсть Людмила слышит:
Руслан-то, миленький, храпит!!!
Вот это номер — слишком рано
Сивушный сон свалил Руслана.

(Здесь мат Людмилы в три строки)
******
******
******
Я не люблю нравоученья,
Но все же к выпивке влеченье
И ебля — кровные враги!

Людмила ну его толкать
Во все бока, ругая грозно:
— Эй, алкоголик, твою мать,
А ну вставай пока не поздно!
Но спит Руслан, как подлый враг,
Одной рукою сжав елдак.

Людмилу одолела злость:
Воистину нежданный гость
Противней всякого чучмека —
Такие муки испытать,
Чтоб затащить к себе в кровать
Пародию на человека!
Доверится змее, Иуде,
Ходячей водочной посуде,
Вонючке, заднице глисты!...
Читатель мой, надеюсь ты
Сочувствуешь несчастной Люде?

Горит ночник. Густеет мрак.
Храпит Руслан, зажав елдак.
Молчит скрипучая кровать.
Читатель мой, не будем спать,
Посмотрим, что случиться дальше.
Я расскажу тебе без фальши
Финал простой житейской драмы.
Вперед, за мною! Харе Рама!

Итак, Руслан уснул, как мальчик.
Людмила, видя сей пассаж,
Кладет свой тонкий, хрупкий пальчик
На сонный член и входит в раж
Начав стремительный массаж.
Сначала пальчиком, потом
Уже обеими руками,
И шаловливым языком,
И чуть припухшими губами.
Читатель верный, верь не верь,
Но в елдаке проснулся зверь:
Он медленно поднялся вдруг,
От растиранья ярко-красен,
Могуч, и грозен, и упруг,
И оттого вдвойне прекрасен.

О, это чудное творенье,
Елдак, источник наслажденья
Бл.ядей и одиноких дев!
Он нрав сварливых жен смягчает,
Монашки по нему скучают,
Невесты в нем души не чают:
Волнует женский организм
Его подъемный механизм...

Людмила, продавив кровать,
Рукой пытается дрожащей
Елдак оживший поласкать —
Не мужнин хилый — настоящий:
«Мой миленький, мой голубок,
Ну покажи свою отвагу!»
И чувствует, как между ног
Струится жаждущая влага.
Людмила раздвигает ноги.
Её ларец принять готов
Русланов член.
О, видят боги,
Мне просто не хватает слов!

Чтоб время даром не терять
Людмила на елдак присела
И — ну его скорей толкать
В свое заждавшееся тело.
От страсти словно бы пьяна,
На грудь Руслана свесив груди,
П.изду набросила она
На беззащитное орудье.
Ах, как же нежно он вошел...
Вверх-вниз... Людмила зад качает.
Вверх-вниз... слов нет, как хорошо.
Людмила, застонав, кончает.
И — кончив — снова начинает.
Вверх-вниз... едва дыша от счастья,
Людмила радует п.изду.
И запах утоленной страсти,
Наверно, слышен за версту.

Но, как и нужно ожидать,
Елдак тут начал остывать.
Быть вечно грозным, словно туча,
Не может ни один елдак.
И член Русланов — был могучий,
Но вот уже остыл, обмяк...
Людмила с х.уя не слезает
И жадно бедрами качает,
Как вдруг счастливая вдова
Звук очень странный услыхала.
Она не поняла сначала,
Что значит этот странный звук,
Она бедром качнула — вдруг
Людмила снова слышит: — Крак!
И сломлен пополам елдак!

: : : : : : : : : :

Читатель, задержавшись тут
Мы очень-то не загрустим
Над сим трагическим моментом:
Нас часто женщины ебут,
Поймав момент, когда мы спим,
Заёбывая нас при этом.

Ну вот, читатель, наконец,
Ты понял, где нас ждет п.издец.
Ну что ж, давай же поскорей,
Пока совсем мы не устали,
Во всей истории моей
Серьезные искать морали.

: : : : : : : : : :

Руслан. Ну, этот не умрет,
Коль жизнь начнет вести сухую.
Такой лет двести проживет,
Хоть и останется без х.уя.

: : : : : : : : : :

Людмила. Ей не спать ночей
И умереть на вдовьем ложе,
Когда елдак погорячей
Она себе найти не сможет.

: : : : : : : : : :

А, в общем, глядя вам в глаза,
Признаюсь я без огорченья,
Что эту повесть написал
Единственно для развлеченья.
И как бы все вы ни искали,
Серьезной нету здесь морали.

Одна мораль, конечно, есть.
И не мораль, а так, — идея.
Читатель мой, чеша муде, я
Тебе готов ее принесть.
Мораль сей повести скабрезной,
Для молодежи неполезной,
Проста, как жопа в банный день,
Но шаловлива, как п.издень.

И сей житейский анекдот
Он мог бы кончиться иначе,
Когда бы помнил наш народ:
Х.УЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ, ПОКА ГОРЯЧИЙ!