Святу свету вослед

Нечаянные свечи лучей, тенями колеблемые туч,
и не понять, что же нежней,-
то ли пламень, то ли пепел чувств?
Забыв, что и земля, и небо, равно необходимы хлебу,
земное лишь перед собою зрим,-
высокое же кажется пустым.

Но Божьей милостью или искусством,
что заложено в душах извечно,-
не всё там всё же, устроено грустно,
где надежда на нежность вечна.
Неизбежность нежности и в ужасе жестокости,-
здесь и есть, возможно, важнейший смысл высокости.

Мы живы лишь там, где не снижены,
цены на неизбежность,-
и где в душе не унижена, ложью продажной, нежность!
Лишь формы духовности слуха,
в мире этом, что чутче всего,-
огнем единым духа, родственны нежность и естество.

До времени, к печали глухи,
заветный образ, осязая в муке,-
души мы постигаем звуки, лишь узнаванием разлуки.
Нисходят тихо с высоты, так солнце, холод и листы,-
изнежен мир у роковой черты,
в предчувствии предснежной черноты.

Обретает лишь в парении, дух предвиденья дар,-
мир ведь в чреве времени, обреченный расточению жар!
Пусть сдвигов в августе пока не много,
пусть осень не торопится с итогом,-
но блёстки, теряя вдруг, нег,
мир меркнет, как мартовский снег.

Всё так же сини, глаза озер,
да поля уж вокруг пожелтели,-
всё так же ласков их взор,
да тепла дни, почти пролетели,-
и уж не летний в них легкий задор,
а неясных теней канители.

Словно шелест листвы, над молчаливостью трав,-
прав и тот, лишь до поры, у кого больше прав.
Будь золото он, кремень ли,
чего не входит только в ум,-
когда разбуженный буростью времени,
душевный бушует шум!

Но в вечереющем небе, чернеющем,
растворясь, как в глазах чьих-то грусть,-
огонь осенний, в августе стареющем,
нас печалит пока, лишь чуть-чуть.
Струи хрустальной прозрачной, течение, чтя,-
так луч величав невзрачный, игриво блестя.

И тленью длиться лень, словно его и нет,-
не тянется и тень, святу свету вослед.
Зреет зримо осень в лете,
с каждым Божьим днем, с каждым Божьим днем,-
верим же, одной примете,
желтых листьев ждем, желтых листьев ждем.