Из серии МР. Следы на снегу

Прислонившись лбом к обжигающе ледяному стеклу, она стояла возле окна, разрисованного ледяными стрелами, кружками, квадратиками и треугольниками. Горячим дыханием девушка растопила в этой колючей оледенелой корке островок с размером в дверной глазок. Она видела внизу пока еще лишь нетронутый ни чьими следами снег, который напоминал своей причудливой формой детскую белую вату. Снег падал. Снежинки летели вниз рядом со снежинками. Рой белых мух брал в плен небо, землю и все, что было выше или ниже линии горизонта.

 Мысли сбивались: одна набегала на другую, другая не додумывалась, как ей на пятки наступала какая-то следующая, никак не связанная с предыдущими двумя.  И все о чем бы ей ни думалось, сводилось к одной фразе – «нас» как единого целого больше нет. Дрейфующие в голове мысли разбивались об эту одну скалу-мысль.

Слез не было. Родилось осознание неизбежности всего произошедшего. Физически кроме мерной ряби по всему телу и озноба она ничего не ощущала.

Так девушка стояла неизвестно, сколько времени, не отдавая себе отчета, стоит ли здесь тысячелетия или всего одну минуту. Она вспоминала. Для нее течение времени именно в данный момент проходило по совершенно другим правилам и законам…

Лето. Город. Улица. И дорога. Она, Викуся, как любя называли ее близкие, шла по самой прекрасной дороге в мире. Вика была счастлива просто так.  Каждый шаг доставлял ей удовольствие просто оттого, что лето, солнце и в руке горсть спелого сочного винограда с капельками холодной воды на нем.  Она шла и светилась, улыбаясь себе самой.  В голове было пусто и просторно. Неудивительно, что прохожие, изнемогая от сорокоградусной жары и прячась за темные стекла своих очков,  недоумевали чему можно радоваться, ступая по раскаленной сковородке.  А девушка шла, и казалось, будто жара проходит мимо нее, не касаясь даже пяток своим обжигающим пламенем.

– Незнакомка, не угостите виноградом усталого путника?

Вика, улыбаясь, посмотрела на обратившегося к ней «усталого путника». Им оказался довольно симпатичный  брюнет, однако весьма странно одетый. Белый пиджак из тонкого сукна был надет прямо на голое тело. Шорты или брюки – не понятно, скорее это были белые шорты-брюки. Левая штанина доходила незнакомцу до щиколотки, а правая - только до колена. Весь ансамбль дополняла белая импозантная шляпа. На этом белоснежном фоне выделялись смоляные волосы, черно-синие глаза, черного цвета ремень и сандалии.

Отрывая виноградины, Вика сказала:
– Ну что же усталый путник, угощайтесь.
– Разрешите представиться – Артемий. А как величать незнакомку?
– Можете называть меня  Викторией Великой,  –  уверенно ответила девушка.

Молодые люди рассмеялись. Она впустила его на свою прохладную дорогу счастья. Теперь они шли оба не тронутые жарой, уплетая фисташкового цвета дамский пальчик.

Виктория вздрогнула. Она снова очутилась во власти зимы. По спине прошел электрический ток, когда в оконном глазке она увидела его.  С высоты четвертого этажа Вика видела, как он выходит из подъезда ее дома. Она видела сейчас его спину в черном пальто, резко контрастирующую с белым снегом. Он медленно оставлял следы на снегу…

Артемий был писателем. Он писал обо всем, что видел, пропуская жизненные события сквозь себя. Он перерабатывал происходящее в его жизни, будь то негативным или позитивным через свой мозг и сердце, в результате выбрасывая на бумагу альянс  реальности и фантастики. Его реальность на страницах порой была до коликах в животе смешной, иные же рассказы сочились ужасной болью, цинизмом и желчью. Читая его прозу, Вике казалось, что пишут два совершенно разных человека.

Странность и двойственность Артемия тем более становились заметными, чем более она узнавала его. Неординарность сквозила во всём облике Артемия: в  глазах, в  самом взгляде, в голосе,  в его энергетике. Простота, не переходящая в фамильярность и наглость, острый ум, юмор и легкость, с которой Артемий общался с людьми, делали его всегда необыкновенным собеседником.  Однако жила и другая сторона его иероглифического характера. Существовали минуты, часы и месяцы, когда простота и легкость улетучивались, оставляя место черной боли и мизантропии.

Но тогда, в самые первые минуты их общения Вика еще не знала, насколько неизмеримо счастлива и несчастна,  будет она с этим человеком.
                ………………………..
- «Мы познаём человека не потому, что он знает, а потому, чему он радуется».
- Да, возможно ты и прав, Артемий.
- Да нет Викусь, прав не я, а Тагор. А что же радует тебя?
- Меня … радует осень и ещё то, как ты смотришь на меня вот прямо сейчас.
                …………………………
На протяжении всего времени, пока они были вместе, Вика пыталась разгадать этого двойственного человека. Порой ей казалось, что Артемий исследовал и постигал ее душу, как какую-то неразгаданную карту.

Бывало, приходило время мучений. Тогда он говорил нелогично и совершал обоюдострые для Викиной души поступки. В такие дни Артемий становился похож на неизлечимого пьяницу или наркомана – с ним невозможно было общаться.

Зато после бури наступал штиль. Но даже радостное время с Артемием было испепеляющим. Как писатель и поэт он взводил до максимума боль и радость.

Не один факт из своей и окружающей жизни не проходил мимо него, все находило отклик в Артемии-писателе…

Вика вздрогнула в очередной раз. Зима. Спина далёко-близкого человека стала меньше, чем была секунду или вечность назад. Все, что было важным и  необходимым, уносил с собой Артемий.  Как-то сама собой Вику посетила мысль, что «нас» никогда и не было. Человек такого склада характера и такой профессии, когда для творчества жизненно необходимы все новые и новые ощущения, эмоции, чтобы творить, писать, просто не может быть с одним человеком всю жизнь…

Осень. Особенный запах тоски и щемящее чувство одиночества, от ощущения которого хочется плакать и смеяться одновременно. Воздух пропитан янтарным, желто-оранжевым запахом, сочетающим в себе запах земли, покрытой слоем разноцветных листьев, сплетающийся с ароматом серебристо-прозрачного дождя неизменно смешанного с запахом пыли и едкий запах сожженных на рассвете мусорных отбросов. Черный запах криков, прилетающих воронов оттенялся янтарным запахом осени…Весь этот mix Виктория вдыхала с неистовым наслаждением, осознавая, что скоро настанет неизбежный финал противостоянию «Артемий – Виктория». Но в ее душе жил постоянный диалог, поток сознания:

невозможно жить без ощущения л… а что такое л… познав смех до слез и боль до истерического смеха прочувствовав огромную палитру эмоций узнав столько много интересного когда в моей жизни появился это ТРУДНЫЙ человек я знаю что стала эмоционаркоманкой стала зависимой от ощущений которые он мне открыл только он обладал такой неуёмной творческой фантазией благодаря которой добро и зло превращалось в произведения искусства, а почему был я уже хороню отношения только теперь до меня начинает доходить стих Цветаевой… я страница твоему перу всё приму я белая страница я хранитель твоему добру возращу и возвращу с троицей  я деревня черная земля ты мне луч и дождевая влага ты Господь и господин а я чернозём и белая бумага… сколько я уже так хожу надо брать себя в руки а зачем разве все остальное имеет теперь смысл….ненавижу…. нет………………….пустота  Я ПОДУМАЮ ОБ ЭТОМ ЗАВТРА да пожалуй Скарлет была права а как подумать завтра если вспоминается всё сразу это как прилив а потом тишина а потом снова мысли пенятся и набегают одна на другую нет все таки надо брать себя в руки

В таком осеннем бреду проходили Виктория и Артемий. Он тоже страдал,…наверное. Они расставались и снова начинали встречаться, расставались и встречались, расставались и встречались. Виктория жила в чаду страсти и боли…

Но как-то внезапно настала зима, и Артемий оборвал этот замкнутый круг, который она не смогла прервать сама…

Родная до боли спина в черном пальто исчезла. Белый снег поглотил Артемия. На секунду, в последний раз мелькнула черная точка среди белых веток и пропала навсегда.

Теперь только цепочка родных следов, оставленных Артемием на снегу, соединяла их…

                (посвящается неразгаданному от выжившей)

 

Взгляд  из-за стекла  на 4-ом этаже.

Вкруг  любви – зима.
Все  стекло в ледяной  паутине.
Мне не видно тебя,
Я дыханьем топлю этот иней.
На большом полотне окна
Согреваю клочок
И смотрю в него,
Как в дверной глазок.
И вижу:
Твой до боли родной силуэт
Растворяет безжалостный снег.
Остается – след,
                след,
                след…
Замерзает последняя нить.
Удалось!..
           ВСЁ  холодом нам спалить.
Островок, отогретый душой,
Покрывается белой корой.
Навсегда от тебя до меня
Пролегла дорожная лента.
Не спросить нам  у всех менял,
Почему же так много снега
За моим окном
За твоей душой…
Не забуду потом,
Как ты ушел.
И растают  ВСЕ  белые  ленты,
Обвивают, что черные ветви.
                Лето 2007