Череп из Милоша

ЧЕРЕП
Перед Мариею Магдалиной в полумраке белеет
череп, свеча догорает. Кого из её мужчин
эти сухие кости, она и не пробует угадать.
Так остаётся, задумавшись, век за веком.
В песочных часах, песчинки заснули, потому что она
видела и ощущала, на плече Его руку тогда,
когда на рассвете закричала «Раввуни!»
А я собираю сны черепа, ведь я – это он,
влюбчивый, вспыльчивый, мучающийся в саду,
под тёмным окном, неуверенный, что мои,
и больше ничьи её наслаждений секреты.
Упоенья и клятвы. Она, правда, их не помнит.
И только длится тот миг, бесконечно,
когда она почти что была на другой стороне.


A SKULL
Before Mary Magdalen, albescent in the dusk,
A skull. The candle flickers. Which of her lovers
Is this dried-up bone, she does not try to guess.
She remains like that, for an age or two
In meditation, while sand in the hourglass
Has fallen asleep -- because once she saw,
An felt on her shoulder the touch of His hand,
Then, at daybreak, when she exclaimed: "Rabboni!"
I gather dreams of the skull for I am it,
Impetuous, enamored, suffering in the gardens
Under a dark window, uncertain whether it's mine
And for no one else, the secret of her pleasure.
Raptures, solemn oaths. She does not quite remember.
And only that moment persists, unrevoked,
When she was almost on the other side.

CZASZKA
Przed Maria Magdalena bieleje w polmroku
Czaszka, swieca dogasa. Ktory z jej kochankow
Jest ta wyschnieta koscia, nie probuje zgadna;.
Zostaje tak, rozmysla wiek jeden i drugi.
Piasek usnal w klepsydrze, poniewa; widziala
I czula na ramieniu dotyk Jego reki,
Wtedy kiedy o swicie krzyknela: „Rabboni!”
A ja zbieram sny czaszki, bo to ja nia jestem,
Gwaltowny, rozkochany, cierpiacy w ogrodach
Pod ciemnym oknem, niepewny, czy dla mnie
I dla nikogo wiecej sekret jej rozkoszy.
Upojenia, przysiegi. Malo ich pamieta.
I tylko tamta chwila trwa, nie odwolana,
Kiedy prawie ;e byla ju; po tamtej stronie.