Поэма. Марьевская летопись

       ПОЭМА

 МАРЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

          1

 Одна, последняя верста...
 Вот с высоты горы отлогой
 В широкую ладонь моста
 Упала узкая дорога.

 Где, выступая с двух сторон,
 Деревья, точно на параде,
 Всей тяжестью душистых крон
 Касались тонких перекладин;

 Где на высокую дугу
 Завился хмель, созревший в пору.
 И я уже почти бегу
 По травяному косогору.

 Меня прохладою обдав,
 Ручей примчался на братанье.
 Гремела светлая вода,
 Как будто по моей гортани.

 Ручей, играя, то сверкал,
 То меж ветвями хоронился,
 Являлся, искры высекал
 И мчался дальше...

 Я склонился
 Так низко, что была видна
 Вся глубь.
 Я посмотрел — и замер:
 Не детство ли моё со дна
 Глядело ясными глазами,
 Забытыми давным-давно?

 Губами в дрогнувшие губы
 Я неотрывно впился,
 Но
 Лицо перекосилось грубо
 И потонуло...

 Долго вниз
 Глядел я, затаив дыханье, —
 Там плыл смородиновый лист,
 Кружа мои воспоминанья.

 За лесами ли, за горами ли,
 Будто с милой вновь сидим
 Неподвижно, точно замерли,
 Настороженно глядим,

 Как высокою травою
 Пробираясь в ранний час,
 На дорогу вышли двое,
 Так похожие на нас.

 Впереди мальчишка смелый —
 Не мальчишка, а гроза.
 У него спадает белый
 Чуб на серые глаза.

 А у девочки по ситцу
 Бьются тёмные косицы.

 Дни летят, как птицы в стае,
 Соблюдая свой черёд...
 Смотрим, парень подрастает,
 Видим, девушка растёт.

 Стали косами косицы,
 Превратилась тропка в путь...
 Но любовь, что часто снится,
 Паренёк ещё боится
 Поцелуем отпугнуть.

 И стоит он безответно...
 Мне бы, той межой скользя,
 Подойти и незаметно
 Подсказать бы, да нельзя.

 Подсказать бы, что в разлуке
 Будут раны, будут швы,
 Будут всяческие муки,
 Будет горе...
 Что же вы?!

 У синеющих отрогов,
 На границе двух долин
 Их широкую дорогу
 Расколол зелёный клин.

 К верстовым далёким знакам,
 Подставляя ветру грудь,
 Он пошёл широким шагом, —
 И его не повернуть.

 Мне прибредилось, приснилось,
 Как, печальная, она
 Незаметно растворилась
 В голубом разливе льна.

 Лён слепит голубизною
 И качается врасхлёст...
 Никого передо мною:
 Лишь ручей
 Да старый мост.

 * * *

 Как тягостного разлученья
 Необходимые посты,
 Полны великого значенья
 Простые сельские мосты.

 Они дороги наши сводят
 На брёвна, павшие внакат;
 По ним всегда вперёд уходят,
 Но не всегда идут назад.

 Мост старили дожди и ветры,
 Но я нашёл и оглядел
 Давно оставленные меты,
 А свежих не было нигде.

 Как в летопись,
 По старым пятнам
 Вписал я всем чертям назло:
 “Домой вернулся в 45-м...
 А ниже — месяц и число.”

 В раздумье
 Я сидел на слеге.
 Мне слышался издалека
 Неторопливый скрип телеги
 И стук пустого котелка.

 Мне слышалось воды теченье,
 Заворожившее кусты.
 Полны великого значенья
 Простые сельские мосты.

 * * *

 А ветер, вея, льнул к лицу,
 Шептал тихонько: “Насовсем ли?”
 Допрашивал, взметнув пыльцу:
 “Не позабыл ли нашу землю?”

 Обидно было, что нельзя
 Налюбоваться вдоволь ею.
 Хотелось показать друзьям,
 Где я живу и чем владею.

 И огорчало лишь одно:
 Пять лет назад вон там бескрайно
 Синело озеро...
 Оно,
 Невозмутимое, как тайна,
 Теперь травою заросло,
 Осокой заросло зелёной.

 И всё-таки в своё село
 Входил я,
 Встречей окрылённый.

 * * *

 Домой уже брели стада,
 Подёрнутые дымкой смутной,
 Когда надвинется страда,
 То улицы совсем безлюдны.

 Лишь марьевские кузнецы
 Стучат упрямо молотками.
 Зато поля во все концы
 Как бы усеяны платками.

 Лучи косые вдруг блеснут,
 Как будто, уходя с покоса,
 Колхозницы домой несут
 Зарю вечернюю на косах.

 Мне трудно было бы узнать
 Черты покинутой подруги.
 Но мать... Ко мне шагала мать,
 Раскинув для объятья руки.

 В лучах зари она росла,
 На холм входя тяжеловато, —
 Казалось, на плечах несла
 Всю тяжесть позднего заката.

           2

 Верила всё, что дождётся, —
 Мать не умеет иначе.
 Плачет, когда расстаётся,
 Встретится — тоже поплачет.

 С прежнею вносит заботой
 Старую ложку и вилку,
 Будто пришёл я с работы
 От полевой молотилки.

 Будто пришёл я и надо
 Прежде поесть и напиться —
 Просто пришёл из бригады
 В дядькиной бане помыться.

 — Вот!..
 Помоги-ка, сыночек!.. —
 Вынесла, виданный с детства,
 Жёлтый такой туесочек,
 Круто промазанный тестом.

 — Выпей!.. —
 За сердце хватает
 Сок, побежавший сильнее.
 Пью я, а мать наблюдает
 И почему-то пьянеет.

 Вот он, мой дом!
 Почему же
 Верит душа и не верит?..
 Стали и ниже и уже
 Настежь открытые двери.

 Тётка Агаша в просвете,
 Меж косяками дверными, —
 Вся как на старом портрете,
 Только с чертами иными.

 Сердце от жалости стынет,
 Глядя на скорбные руки...
 Думал, что спросит о сыне,
 Думал, что спросит о друге.

 Вот, отойдя понемногу,
 К маме она обратилась:
 — Анна, какому ты Богу
 Так терпеливо молилась?

 * * *

 А где-то рядом, за окном,
 Играет гармонист
 О том, что с веток, невесом,
 Слетел последний лист.

 Вослед стремительным годам
 Он кружится,
 И пусть
 По тонко тронутым ладам
 Перебегает грусть.

 Ах, не грусти ты и не тронь
 Потерянных имён,
 Косноязычная гармонь
 Неведомых времён!..

 * * *

 На горьком аромате трав
 Настоян был горячий воздух.
 Как прежде, голову задрав,
 Гляжу на марьевские звёзды.

 Не надо б,
 Но глаза косят,
 Глаза глядят не наглядятся...
 Моё хозяйство! Пусть висят,
 Когда-нибудь и пригодятся.

 Мне, видевшему столько зла,
 Что мне теперь миры иные!
 До звёзд ли, если есть дела
 Первостепенные, земные!

 Она, мол, ждёт, сказала мать,
 И я иду по старым тропам
 И начинаю привыкать,
 Как пахнет тмином и укропом.

 Широкая тропинка та
 Казаться стала узкой-узкой...
 Вдруг распахнулась темнота
 Мелькнувшей рядом белой блузкой.

 В тот миг не видел ни лица,
 Ни чёрных кос, сплетённых туго,
 Не мы сначала, а сердца
 Узнали в темноте друг друга.

 Крылами рассекая мрак,
 Над нами птицы пролетели,
 Так хорошо и чисто так
 Давно-давно мы не глядели.

 Сказал, что лучшей не встречал
 Я в землях русских и нерусских.
 Как будто ветер закачал
 Цветы, расшитые на блузке.

 И сразу замерли цветы,
 Когда, склонившись к ней, красивой:
 — Другого не любила ты? —
 Некстати так её спросил я.

 Горячую струну лишь тронь,
 Струна заплачет и застонет...
 — Ты что!.. — И девичья ладонь
 Сказала всё моей ладони.

            3

 Не гость,
 Не какой-то прохожий
 Когда-то я здесь вырастал.
 Чем дальше мы шли, тем дороже
 Нам были родные места.

 Мы шли на крутые отроги.
 Мы шли по долине,
 И нас
 На пыльной широкой дороге
 Шумливый догнал тарантас.

 — Садитесь!..
 На свадьбе на вашей
 Вина с медовухой попьём!..
 — На вашей на радости, Маша,
 Мы грустную песню споём...

 " Я на горушке стояла,
 Я Егорушку ждала,
 Кашемировым платочком
 Я помахивала.
 Молодова, удалова
 Я приманывала.

 Прилетели наши гуси,
 Гуси серенькие,
 Помутили гуси воду,
 Воду светленькую.

 Зачерпнула я ведёрком
 Воду мутную,
 Понесла я свою долю,
 Долю трудную..."

 Мне больно и страшно обидно,
 Что в тесном кругу среди них.
 Как прежде, бывало, не видно
 Соперников гордых моих.

 Я в жизни своей необычной
 Себя не старался спасти.
 Прости меня, друг закадычный,
 Мой верный товарищ, прости!

 Я знаю, печальная доля —
 От ратных трудов отдыхать.
 Не жать тебе спелого поля,
 Не сеять тебе, не пахать...

 * * *

 С пылью на лапчатых шинах,
 Все довоенной поры,
 Грузные автомашины
 Мчались на гребень горы.

 Словно узор рисовали
 На подорожной пыли.
 Вырвались, побуксовали
 И потерялись вдали.

 От молотильной бригады
 Автомашинам вдогон
 Пёстрая шла кавалькада,
 Пересекая загон.

 * * *

 Коровы круторогие
 Домой везут воза,
 Полуприкрыв широкие
 Печальные глаза.

 Трава густая снится им,
 Зелёная скользит
 За тёмными ресницами,
 За длинными...
 Вблизи,
 Спокойная, вся белая,
 Раскланялась со мной.
 Мол, видите, что делаю, —
 Приходится самой.

 Что трудности имеются,
 Понятно даже ей.
 Мол, время ли надеяться
 Теперь на лошадей?

 Работа напряжённая!
 При деле при таком
 Она и запряжённая
 Всё пахнет молоком.

 О том, чтоб не работала,
 Вернула прежний вид,
 На белой шее ботало,
 Что колокол, гудит.

 И звон тот не утишился
 И не ушёл на спад —
 Он долго-долго слышался,
 Тревожный, как набат.

 * * *

 И вскоре,
 Молчанье нарушив,
 У Маши спросил я, упрям:
 — Зачем, бередя мою душу,
 Ты водишь меня по полям?
 Не рад я такому показу,
 Его нелегко перенесть...

 Сказала:
 — Чтоб сразу...
 Чтоб сразу...
 Увидел ты всё, что ни есть.

 Чтоб не было места укорам,
 Что встретил меня не в раю...—
 Мы вышли к мосту, на котором
 Оставил я надпись свою.

 Сказал,
 Что слова не сотрутся
 Под ливнем, какой бы ни шёл.

 Сказал, что герои вернутся,
 Что будет опять хорошо.

 Сказал,
 Что они не забыли
 Крестьянскую сладость труда...
 И слышу:
 — Они приходили...
 Ушли, не оставив следа...

 Нахмурила строгие брови,
 Продолжила с болью она:
 — Ты прав, приходили герои,
 Мы видели их ордена...

 Ты прав. они храбро сражались
 И кровь проливали не раз...
 Там смерти они не боялись,
 А здесь, о себе лишь печалясь,
 В заботах оставили нас.

 Я понял:
 У женщины право,
 У женщины высшая власть.
 О женщины!
 Русская слава
 Под сердцем у вас зачалась.

 Красавицы русских селений,
 Из вас поклонюсь я любой
 За то, что судьба поколений
 Становится вашей судьбой.

 Я слушал упреки подруги,
 Целуя под аркой моста
 Её грубоватые руки,
 Сказавшие правду уста.

           4

 Казалось мне,
 Что воздух пашен
 Меня, пришедшего, обмыл.
 Я чище сделался и даже
 Ещё влюблённее, чем был,

 В свои поля,
 В простор бескрайный,
 Покрытый дымкою слегка,
 В неповоротливость комбайна,
 Идущего издалека.

 Ему легко,
 Ему просторно!
 И, чувствуя земную дрожь,
 Волнуясь, перед ним покорно
 Склоняется густая рожь.

 Он движется
 Всё торопливей,
 Врезаясь в голубой проём.
 Он тонет в золотом заливе
 Необычайным кораблём.

 * * *

 Сердце моё отвердело,
 Руки окрепли в боях.
 Нас оторвали от дела
 На неоглядных полях.
 В тёмножелезные ночи
 В дальней немецкой стране
 Стали мы, нет, не жесточе...

 Дайте рукою рабочей
 К миру притронуться мне!

 * * *

 Мотор движения просил
 Настойчиво, до дрожи страстно.
 Все сорок лошадиных сил
 Вдруг двинулись вперёд согласно.

 Комбайн, качаясь, описал
 Широкий круг.
 Без возраженья
 Нескошенная полоса
 Попала в наше окруженье.

 Мне слаще музыки был звук,
 Которого давно не слышал.
 Чем уже становился круг,
 Тем солнце опускалось ниже...

 И ночью
 Явно неспроста,
 Над головою нашей свесясь,
 Выглядывал из-за куста
 Наш с Машею
 Медовый месяц.

 На терпком аромате трав
 Настоян был горячий воздух.
 Как прежде, голову задрав,
 Гляжу на марьевские звёзды.

 Не надо б,
 Но глаза косят,
 Глаза глядят не наглядятся...
 Моё хозяйство!
 Пусть висят —
 Я ж говорил, что пригодятся.


 ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ
 1946

P.S.
Во 2-ом номере журнала "Сибирские огни" за 1947 год
впервые опубликован расширенный вариант поэмы...


Рецензии