Я проживаю зиму девятнадцатый раз...

Я проживаю зиму девятнадцатый раз.
Примерно столько же я бродила по дорогам осени.
Я садилась в ее мерзкие лужи, когда меня посещал маразм
И закатывала истерики, как ребенок, которого бросили.
Я пила воду из окоченелых ладоней дождя,
Когда раскололось тысячелетнее небесное коромысло.
Я не становилась козленочком и не была пьяна
Я искала Казанскую деву, чтобы ее молиться…

Как это глупо, когда собственное сердце
Ищет и не находит в груди себе места.
Оно мечется, как раненый зверь,
Бьется, как глупая рыба башкой о стеклянный лед.
Плачет, смеется, любит и не может остановиться.
Оно, как старинные часы с боем
Отстукивает, отзванивает каждый шаг,
Так после каждого «аллилуйя»
Подкашиваются колени перед аналоем
И в кипящем мозгу отдаются
Парализующей болью утрат.

В девятнадцать часов, в девятнадцать минут
Я сажаю себя в глубокое кресло.
Подвешенная голова опускается на подушку.
Если в этот продуваемый ветрами дом
Вместить еще одно «если» ¬
Ничего не будет.
Старинные часы своим боем или кукушкой
Убьют этот вечер. А мой разум, как заядлый атлет
Совершит мировую побежку по всем инстанциям
Этой маленькой коротенькой жизни
По маршруту от одного года до девятнадцати лет.
Я хочу напиться из окоченелых ладоней дождя.
Дайте мне бубен, и я раскачаю серебряное коромысло!
Звук собственного голоса отдается хрустальным эхом
В заледенелых дубовых дверях.
Это стучится время неизвестной, взрослой жизни.