Жизнь по своему выбору - проза

    

     Рейсовый автобус без привычных уже пробок мчал меня в небольшой санаторий куда-то в Сибирь, в глушь лесов.  Я с радостью восприняла эту поездку в «тьму таракань», удивляясь в очередной раз, что мысль материальна. Хотелось отдохнуть от суеты большого города, побыть наедине с собой «на краю света» в бескрайних российских просторах. Грезилась тишина и замедленность времени, дающие надежду наконец-то разложить свои мысли аккуратно по полочкам, тем более что через несколько дней наступал новый год – новый виток в жизненной спирали бытия,  и лесная подзарядка жизненной энергией была очень даже кстати.
     Рядом со мной сидела миловидная женщина средних лет. Всю дорогу мы молчали.  Неуверенность во взгляде и какая-то подавленность, робость в движениях и угнетённость во всём её облике останавливали меня от разговоров из-за боязни лезть в душу к незнакомому человеку, явно согнутому каким-то горем. «Наверно что-то случилось, может, на похороны», - подумала я с пониманием, и, хотя время в пути располагало к общению, с интересом стала изучать за окном свою страну во всём её многообразии.
     Густой заснеженный лес и чахлые поселения с маленькими деревянными домиками вызывали двойственное чувство:  какую-то умиротворённость и благость  русского раздолья, но и досаду от осознания нашей нищеты.  Поневоле вспоминались сёла и небольшие городишки знакомой мне изнутри Болгарии с их добротными ухоженными домами в ярком окружении многоцветья.  К большому моему удивлению,  напротив нашего дома всякий раз делал остановку междугородний автобус София-Стамбул (в Турцию!), чтобы подобрать своих пассажиров, которые могли бы, по моему русскому разумению,  добраться самостоятельно для посадки хотя бы до ближайшего городка. Вероятно, здесь руководила какая-то непонятная нам забота о человеке, которой мы обычно лишены в повседневной жизни.  А рядышком с домом  в сельском кафе были приемлемые цены, которые позволяли селянам просто так зайти на чашку кофе, а вечером здесь  собиралась уверенная в себе, но почтительная к старшим молодёжь. И хотя Болгария считается одной из самых бедных европейских стран и не блещет такой роскошью, как наши мегаполисы,  нет  там такого горького контраста между центром и периферией как у нас.  «Это, наверно, потому что наша страна большая, - пробовала я найти хоть какое-то объяснение, -  А в большой семье всегда трудно прокормить и одеть своих домочадцев, и чем семья больше, тем слабее родственные связи. Как круги на воде: волна сильнее ближе к центру и ослабевает по мере удаления от него. Конечно, и от центробежной силы много зависит. Иногда такая мощь из  центра, что на большом подъёме вся окраина». Но не смотря на мои попытки оправдания, грустные мысли всё равно одолевали при взгляде на убогие лачуги вдоль дороги.
     В санаторий приехали уже  затемно, когда яркие звёзды усыпали всё небо и глядели на меня свысока, с какой-то, казалось, усмешкой, как на дикую узницу добровольного плена, только что вырвавшуюся на свободу и как будто впервые увидевшую ночной небосвод,  не ослеплённый светом городских фонарей и реклам. К моему великому удивлению соседка по автобусу оказалась рядом, и мы с ней разделили на время райский 2-местный уголок небольшого, но уютного санатория,  где, оказывается, минеральная вода текла не только в дУше, но и в унитазе, а порции в столовой были такими большими,  словно откармливали действительно только что освободившихся из тюрьмы заключенных.
     По утрам я безмятежно отсыпалась, а Людмила по расписанию вставала на завтрак и приносила мне порой что-нибудь вкусненькое.  «Жизнь удалась!» - твердила я себе, не переставая. А днём бродила одна по девственному лесу, обнаруживая с восторгом то поражающие красотой искусные снежно-ледяные кристаллы на кустах и ветвях елей;
то следы «невиданных зверей» и птиц; а то в очередной раз натыкалась на преграду непроходимого леса, состоящего из елей и пихты.  Сосны и берёзы  здесь отличались своей уникальностью: мощные их стволы от корней вскоре разделялись на две не менее мощные ветви и уходили высоко в небо, разрастаясь в причудливые кроны.  Весь лес состоял из множества таких «двойняшек», потрясая своим великолепием. А я всё слушала и не могла наслушаться тишину, нарушаемую иногда стуком дятла, и  не ощущала 25-градусный мороз, с трудом пробираясь по глубоким белым заторам, а мои ахи-охи непроизвольно выстраивались в поэтические рифмы, наполненные музыкальным звучанием.  С радостью вспоминала, что Сибирь для меня – родной дом, и погода в -20 – 30 градусов – всего лишь лёгкая разминка перед более низким стартом. И со стороны смешно было бы, наверно,  наблюдать, как далеко не юная дама валяется на снегу, «распластав крылья»,  или бредёт напропалую по блестящим сугробам, еле переставляя ноги, но упорно преодолевая встречные завалы.  В каждом человеке где-то внутри живёт маленький ребёнок, позволяющий каждый раз с восторгом открывать для себя радость божественного творения и, отбросив приличие, окунаться душой в это великолепие мироздания!
     Вечерами с, казалось бы,  позабытым уже детским азартом участвовала во всех развлекательных мероприятиях, снова удивляясь порой их незатейливости,  и даже, осмелев,  устраивала свои авторские вечера поэзии, благо захватила из дома свои стихи.
И каждый вечер с упоением отплясывала на танцах, отводя душу и увлекая за собой менее активную Людмилу. А ночами слушала проникновенные рассказы из жизни своей «сожительницы»!

     Сначала привела в недоумение её реакция на моё новогоднее поздравление.             «Мы не отмечаем Новый год!  У нас свои – религиозные - праздники», - отрезала она.
Я тоже считаю наступление нового года с началом прибавления солнечного дня и отмечаю  новогодний праздник лишь условно, как принято всеми, разделяя всеобщую радость волшебного ожидания. Терпимо отношусь к любому вероисповеданию, признавая свободную волю каждого человека, поэтому доброжелательно спросила: «Ты какой веры, Людмила?»
- «Православной», - привела она меня в некоторое замешательство.
- «Христианской?», - уточнила я.
- «А какой же ещё!» - посмотрела она на меня как на неразумное дитё.
     Но я ведь тоже считаю себя человеком православным, зная при этом,  что это слово было заимствовано, а вернее – своровано христианской Церковью у старославянской веры наших пращуров. Можно ли назвать эту веру язычеством, не знаю, ведь этот термин был осквернён  во времена насильственного насаждения христианства.  Все или почти все книги уничтожены. Да, книги! Письменность на Руси была задолго до её «изобретения» Кириллом и Мефодием!  Жаль, что времена последнего тысячелетия смыли в памяти почти все знания и заветы предков, а христианство с лихвой внесло свою «посильную лепту» в создание сумятицы в головах.  Нет, я не против Христа!  Считаю его великим Учителем человечества и почтительно склоняю голову перед его учением, которое Церковь извратила в угоду властьимущим, поставив с ног на голову суть его священных заповедей, оставив лишь их внешнюю оболочку, раскрасив её блестящей мишурой «православных обычаев».  Христианская  религия признана в России официальной. Её якобы исповедует большинство народа, что крайне сомнительно, так как церковь посещает незначительное число россиян, предпочитая веру в Бога без  посредников и заунывного раболепия Церкви.
     Но Новый-то год, я считала, празднуют все!   «Может, секта какая?», - промелькнуло тогда в голове.  Оказалось – нет. Просто крайность религиозных суждений, доведённых до абсурда;  отказ от всех земных радостей в пользу (?) заунывного служения Христу – обожествлённой личности на Земле, и полное умаление своей уникальности жизни, полученной в Дар от Бога, частью которого мы являемся, как когда-то Иисус Христос, Мухаммед или Будда.
      Тогда, в санатории,  я растерянно пожала плечами, немного выясняя её религиозные взгляды.  А сегодня узнала, что Русская Православная Церковь (как (!) она себя величает!) нашла светскую альтернативу слишком, по мнению священников, «языческому»  празднику Нового года, предложив сделать 7 января  официальным праздником – годовщиной изгнания Наполеона из Москвы. Я прочитала много комментариев в интернете на  этот «новогодний запрос» и поняла, что Церковь немного погорячилась: ни один россиянин не высказался в поддержку этого почина.  А один простолюдин выразил, кажется, всеобщее настроение по этому поводу:  «Пузатенькие дяденьки в платьицах хочут только свои праздники, когда им денюжку несут».
   С грустью вспоминаю свою бывшую подругу Ольгу, ударившуюся о те же закостенелые догмы христианства, что привело к нашему разрыву многолетних отношений. Нет, она вовсе не была «тёмной, забитой лошадкой», а мы вместе с ней закончили один и тот же институт (поэтому я прекрасно осведомлена о том, сколько там вдалбливали атеистических «истин»), сделала крутую карьеру. Но однажды сняла с себя погоны подполковника и ушла в монастырь. Помню наши с ней бесконечные разговоры о Боге, мои попытки понять и получить наконец убедительные ответы на мучившие меня своей неразрешимостью вопросы, которые всё время возникали в процессе изучения Библии.
И в результате  – полное непонимание и недовольство друг другом. Остались каждая при своём мнении.
     Знаю, что порой перегибаю палку в попытках, как мне кажется,  донести те знания, которые я получила, перелопатив массу книг, выслушав множество мнений и утвердившись наконец в своей вере, поэтому заранее прошу прощения у людей другого вероисповедания, если я не хотя задену их святые религиозные чувства. Это лишь мои собственные убеждения, позволяющие жить, принимая радость бытия во всех её проявлениях, но я не хочу навязывать их никому, следуя твёрдой внутренней установке, что у каждого человека  свой путь к Богу. Какой бы извилистой дорогой он ни плутал – цель одна.

      Поэтому, немного подискутировав с Людмилой, сменила тему разговора, переведя её в русло житейских дел…   И здесь меня ожидала очередная ошеломляющая правда другой личности,  которую моё восприятие с трудом могло понять, но нельзя было жалеть или осуждать!
      Выйдя замуж, Людмила родила сына. Однажды в гости нагрянули друзья мужа, чтобы отметить это важное событие. Уход их  всё дольше затягивался, а младенец, не взирая на этикет гостеприимства, стал бесцеремонно требовать свою долю земной пищи,  забыв, видимо, что можно питаться святым духом. Людмила металась в поисках укромного местечка, где можно было бы оголить грудь и накормить орущее дитя, тем более что муж грозно выражал своё  недовольство «мадонне с младенцем». На кухне тоже сидели пьяные соседи по коммуналке  и их гости мужского рода, перекрывая ей доступ к уединению.  Наконец мать, не выдержав жалобного плача чада,  села в уголок комнаты и, отвернувшись от всех, успокоила ребёнка, дав ему вожделенную грудь. 
     Муж, проводив вскоре своих собутыльников,  влетел в комнату и с силой ударил «любимую» по этой оголённой женской части тела,  в бешенстве  оскорбляя её словами о высшей степени распутства.  Оказывается, в отражении полированной стенки шкафа можно было видеть оголившуюся до безобразия перед другими мужиками падшую бабу сверхлёгкого поведения! Плач всё ещё голодного младенца, переходящий в визг, не остановил этого самца (велика честь будет назвать его мужчиной!), пока грудь кормящей матери ни покрылась синяками.  Защитив свою «честь», он с мнимым достоинством покинул нуждающуюся хотя бы в материальной  поддержке женщину, и после решительного удара закрывшейся за ним двери семейная жизнь Людмилы осталась позади.
     Долго Людмила перебивалась незначительными заработками, чтобы просто выжить. Бывшая детдомовка, она не могла рассчитывать на помощь родни, а муж вспомнил о ней (и сыне!) через год, когда явился за разводом. Оказывается, его гражданская жена должна была родить со дня на день, и он потребовал расторжения официально заключённого брака, … оставшись ночевать!!! Его сожительница в ту ночь родила, испытав, видимо, сильное нервное потрясение.  Но меня шокировало другое: как же это можно не уважать своё достоинство, пройдя через такое унижение! Растоптать в себе осколки женской гордости и САМОЙ ПРЕДЛОЖИТЬ постель этому подонку с полным отсутствием каких-либо зачатков совести! «Ну я же законная жена, - оправдывалась Людмила, - и никогда не знала другого мужчины». -  «Наш брак был заключён на небесах, и он освящён Богом!», - объясняла она неразумной дурочке, «неосведомлённой, видимо, в христианских заповедях».   
     Получив развод,  теперь уже бывший муж ещё несколько раз заходил в … знакомую постель, всякий раз забывая о  пище для своего сыночка, и, наконец, бесследно растворился навсегда.
     Потрясённая рассказом Людмилы, я пыталась понять её мнение, её правду, боясь своего осуждения. Но так и не смогла. И  вспомнилась моя подруга, ушедшая с головой в христианство,  официально разошедшаяся с мужем, который «не пил, не курил, не бил» и был просто «неплохим парнем».  Я недавно повстречала Ольгу  на улице и, обрадовавшись, что она не в монастыре и без платочка на голове, опрометчиво спросила: «Оля, мы не виделись года 2-3! Ты, наверно, уже вышла замуж?».  Она укоризненно посмотрела на меня: «А я замужем!» - «Что, Саша вернулся?» - воскликнула я. – «Расторгнут только наш официальный брак - гражданский, но мы же повенчаны!  Нет, не вернулся, но я считаю себя замужней!».
     Не понять мне чужой правды, она у каждого своя! Людмила и Ольга по-своему счастливы! Нельзя их жалеть, а им - меня, дремучую в своём непонимании их истин.
Но может быть, что судьба не случайно столкнула меня с этими людьми для извлечения жизненного опыта, для понимания возможных ошибок и утверждения своего мировосприятия. Со стороны виднее! Но каждый живёт своей жизнью!

8 января 2010 г.